Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы - Сергей Иванович Николаев

ветеран, откроет шкаф, расправит медали на висящей без дела тужурке и, предавшись теплу чувств от только что пережитых воспоминаний, мысленно поблагодарит всех тех, кто вспомнил и написал, собрал и сохранил всё то, что причастно к истории Морского космического флота.

А я, вложивший хоть немного информации в общую копилку памяти о тех исторических событиях, считаю, что не зря потратил на это время.

Мечте навстречу

Ожидание распределения

Я и мои однокурсники по Военно-инженерной академии им. Дзержинского, защитив дипломы, с надеждой и некоторой настороженностью ждали распределения. В нашей группе обстановка была относительно спокойной. По просочившейся информации мы знали, что специалисты по ЭВМ и программисты, в основном, будут распределены в НИИ-4, ГРУ, ГШ, ГВЦ, ГУКОСа и подмосковный командно-измерительный комплекс. О Морском командно – измерительном комплексе с центром управления в городе Москве информацией мы не располагали. Но скоро всё прояснилось. Неожиданно слушателей нашего отделения, среди которых был и я, пригласили на беседу к начальнику факультета. Беседа проходила индивидуально с каждым. Беседу вел майор И.Н. Поздняков. Илья Никитович представлял морской командно-измерительный комплекс, в состав которого входили научно-исследовательские суда, предназначенные для контроля работы бортовых систем пилотируемых космических кораблей и аппаратов из различных точек Мирового Океана.

Ознакомившись с личным делом, он предложил мне продолжить дальнейшую службу в морском комплексе. Я принял данное предложение. Стать моряком – была моя мечта, и я шёл к её реализации все эти годы. После окончания средней школы закончил в городе Москве годичные курсы судовых радистов. Пройдя практику на рыболовных судах и береговой радиостанции в городе Приморске Ленинградской области, получив диплом радиста второго класса, я понял, что остановиться на достигнутом было бы непростительной ошибкой. Условия работы, в которых я оказался, были, мягко говоря, сносными. Небольшой рыболовецкий совхоз, располагавший пятью траловыми ботами, два из которых еле держались на плаву, редко занимался выловом рыбы. Большую часть времени на этих ботах вывозили с островов заготовленное сено. Подсобное хозяйство позволяло совхозу не только сводить концы с концами, но и обеспечивать своих работников продуктами питания. Поэтому окончательно пришёл к решению, что с рыбацкой экзотикой надо заканчивать и поступать на учёбу в высшее инженерное мореходное училище им. Макарова. Специальность радиста – пусть останется моим хобби.

Однако плану не суждено было сбыться. В ноябре 1955 года я был призван на действительную военную службу. Почти год службы радистом во 2-й гвардейской артиллерийской дивизии, дислоцировавшейся в городе Пушкине Ленинградской области, затем учёба в военном училище пять лет службы в должности преподавателя в 12-м Учебном Центре войск ПВО страны, учёба в академии им. Дзержинского – и мечта стала былью.

Участие во многих длительных заграничных экспедиционных рейсах, работа по многим космическим кораблям и аппаратам, стоянки в различных иностранных портах, знакомство с жизнью и культурой посещаемых стран сделали мою жизнь интересной и полезной.

Ожидание Приказа Министра Обороны СССР о назначении на новую должность было томительным и в отдельные моменты вызывало чувство беспокойства. Хоть я и дал согласие продолжить службу на научно-исследовательских судах МКФ (морской космический флот), полной уверенности, что Приказом буду назначен именно туда, не было.

На службу приходилось приходить ежедневно, но заняться было нечем. Учебный класс, ставший за годы учебы родным, стал недолгим пристанищем в желанном храме науки.

Сидя частенько на подоконнике раскрытого окна, предавался воспоминаниям о прожитых годах, бежавших то строкой, то четкими кадрами в моем сознании. На улице было нестерпимо жарко. В классе было комфортно. Толстые стены учебного корпуса, построенного в петровское время, надежно сохраняли прохладу. Окна класса выходили в академический дворик, в центре которого был уютный садик. Густая крона старых лип хоть и укрывала от солнечных лучей, но не спасала от духоты. Даже воробьи, купающиеся в лужицах, оставшихся после утреннего полива, выглядели растрепанными и не выражали особой радости от получаемой процедуры.

Дни тянулись мучительно долго. Вспомнил многое… Хочется поделиться воспоминаниями о военных и послевоенных годах, о трудностях, выпавших на долю простых людей, работавших в тылу, особенно о крестьянах, чей изнурительный труд обеспечил продовольствием не только фронт, но и тех, кто в цехах заводов и фабрик, в шахтах, в лабораториях институтов и конструкторских бюро ковали общую победу.

В оккупации

Ноябрь 1941 года был особенно тревожным. Фашистские войска все ближе и ближе подходили к Москве. Заняты города Руза, Калинин, Клин. В прифронтовой полосе оказались Солнечногорск и Дмитров. Ночное небо, подсвечиваемое полыхающими пожарами, все чаще вспарывалось лучами прожекторов, вырывавших в ночном небе немецкие бомбардировщики, рвавшиеся к Москве. Громче и отчетливее слышалась орудийная канонада.

Жители деревни Тимонова, руководимые моим дедом – Киселевым Иваном Филипповичем, бывшим в то время председателем колхоза, прятали в тайниках муку, зерно, соль, сахар, мясо мелкого скота, птицы и многое другое. Крупный рогатый скот колхоза и некоторых селян был эвакуирован с отходом частей Красной Армии. Временно, как председателю колхоза, покинуть деревню пришлось и моему деду. Иван Филиппович прожил трудную жизнь. Двенадцать лет шагал трудными дорогами трёх войн, организовал колхоз и был его первым председателем.

Деревня, словно вымершая, в ночное время погружалась в глухую темноту. Люди боялись зажечь свет, лишний раз протопить печи. Все ожидали неминуемого прихода немцев.

И это случилось. Примерно 20-го ноября первая немецкая разведгруппа на трех танкетках вошла в деревню. В тот день мы гостили у бабушки, дом которой находился в северной части деревни. Маленького брата, которому было чуть больше месяца, мама оставила с дальним родственником – дедом Федором, гостившим у нас и не уехавшим в связи со сложившейся обстановкой.

При возвращении домой в боковом прогоне деревни мы увидели небольшую толпу сельчан, которые возбужденно махали руками, кричали и кому-то кланялись. Некоторые были с иконами. Подойдя чуть ближе, мы увидели немецких солдат. На ломаном русском языке они что-то выясняли, показывая руками в сторону Москвы. Одна из старух, держа в костлявых руках икону и неистово крестясь, не скрывала радости приходу новой власти, надеясь, что она отомстит прежней за доставленные ей унижения и вернет все, что у нее было отнято. Ее можно было понять. Раскулаченная в тридцатые годы, она затаила злобу на советскую власть. Найти себя в новых условиях не могла и не хотела.

Ее семья не была кулацкой. Обычные середняки, которые любили свою землю и умели на ней работать. Им, как и многим в то суровое время, не повезло. Каток всеобщей коллективизации подмял и сломал их. Затаенная обида как