Подземелье - Кирилл Партыка

Затворить дверь невозможно никакими усилиями. Надо бежать!

Неторопливый и от того еще более страшный преследователь то теряется в путанице лабиринта, то ожившей горелой коряжиной мелькает за спиной совсем близко, стоит только оглянуться.

Внезапно пол под ногами проваливается в пустоту. В секунды падения под ложечкой ноет от предчувствия сокрушительного удара о бетон. Но ничего такого не происходит.

Просторное помещение с низким потолком. На полу — груды спрессованной угольной трухи. Впереди кирпичная стена с проломом посередине. По ту сторону пролома виднеется разбитая «бетонка». Выход? Но над дорогой колышется все то же непроглядное марево, морок подземелья. Раздумывать некогда, потому что сзади, из отверстия лаза, начинает медленно выдвигаться нечто продолговатое, возможно, рука или нога, и не стоит дожидаться, пока обладатель конечности объявится целиком. …Дорога круто идет на подъем, петляет между покосившимися изгородями. Худая, сгорбленная старуха с бледной, костистой мордочкой появляется откуда-то, хватает за рукав, ковыляет рядом. Если прибавить шагу, карга волочится следом, как трухлявый пень, вывороченный из земли, то всхлипывает, то визгливо лопочет.

Лохмотья какой-то диковинной хламиды мотаются вокруг ее тощего тела. Стучит о землю длинный посох, возникший в руках старухи. Или это не посох?

Дорога незаметно превращается в вязкую, глинистую тропу, которую кое-где пересекают мутные ручейки. Впереди, поперек тропы лежит синевато-желтый труп рослого голого мужчины, на его груди и животе отчетливо проступает неряшливый крестообразный шов, оставленный патологоанатомом. Во лбу чернеет затянутое спекшейся кровью отверстие пулевого ранения.

Старуха вдруг резво забегает вперед, склоняется над телом, призывно машет рукой, будто приглашая взглянуть. Но в мертвое лицо заглядывать не стоит. Еще не известно, кого увидишь! Не самого ли себя?!

Потом мертвец каким-то образом остается позади. Он вдруг медленно переваливается на живот и, упираясь руками в землю, силится подняться. Громко трещат окостеневшие суставы.

Раскисшая тропа по-прежнему петляет между покосившихся заборов. Но внезапно грязь под ногами сменяется оранжевым кафелем. Кафелем, только белым, выложены и стены мертвецкой. Лампы в свисающих с потолка плафонах тлеют в четверть накала.

На прозекторском столе под окровавленной простыней кто-то притаился, должно быть, тот, с тропы. Или не он, а первый, из кладовки, топавший все время по пятам? Впрочем, быть может, — это одно и то же.

Молчаливый санитар уходит и запирает за собой дверь. По простыне, вдоль трупа бегает взад-вперед большой рыжий кот. Он задевает лапами длинный металлический прут, лежащий наискосок на углу стола, и от этого прут, перекатываясь, издает негромкий скрежещущий звук.

Удивительно, ведь кот давно мертв…

Запертая санитаром дверь не поддается. Какой идиот наделал в морге таких прочных запоров. Здешние «пациенты» в бега не ударятся. Пока длится безуспешная борьба с замком, не известно как оказавшаяся здесь молодая женщина, убрав простыню, склоняется над мертвым и ласково гладит его по голове. Желтые веки трупа приподнимаются, и, выворачивая шею, мертвец оглядывает помещение. Голубоватые ногти со скрипом царапают цементную столешницу. Женщина помогает ему сесть.

Свет тускнеет. Лампы медленно гаснут, как в кинотеатре перед началом сеанса.

Становится темно и страшно, страшно до такой степени, что вопль, давно пробивавшийся сквозь гортань, вырывается, наконец, наружу, освобождая легкие и изгоняя кошмар.

2

Сергей Репин очумело сел на постели, но тут же снова со стоном повалился навзничь, будто в него угодила бандитская пуля. Голову терзал пыточный механизм, в глаза набилось толченое стекло, в области диафрагмы то и дело вспухала тошная волна похмельной немочи и привольно катила через каждую клеточку стонущего организма, а за ней, как гром за вспышкой молнии, следовал леденящий озноб. С каждым движением тела эти ужасные явления нарастали.

По причине слабого знакомства с художественной литературой Сергей ничего не ведал о злосчастном директоре театра «Варьете», Степе Лиходееве, и драматических перипетиях его судьбы. Но если бы сию минуту рядом с кроватью появился черт, дьявол, домовой, хоть кто — с какими уж там кастрюльками да хрусталями! — с бутылкой портвейна, Репин все бы отдал за стакан целебной жидкости, кроме, пожалуй, служебного удостоверения и табельного оружия.

Сергей застонал, нащупал на тумбочке будильник, заставил себя взглянуть на циферблат. Шесть. Пропади ты пропадом! Поспать бы еще часа три-четыре, проскочить в беспамятстве этот самый гнусный этап отходняка. Но надо вставать, если хочешь появиться на службе вовремя и с побритой рожей. С завтрашнего дня он в отпуске. Но сегодня!.. Надо еще пережить это «сегодня».

А вот припомнив вчерашнее, Сергей определил себя сразу несколькими чрезвычайно емкими, но совсем не литературными эпитетами. И было за что. …Начали они с бывшим сослуживцем, давним корешком, скинувшим милицейскую форму и подавшимся в предприниматели. Черт его знает, чем занималась его фирма, но кореш ныне ездил на сверкающей, похожей на дорогую шлюху, иномарке, щеголял крутым прикидом, благоухал французским парфюмом и дорогим табаком, а о былой службе высказывался, как правило, в нецензурных выражениях. Однако старых друзей не сторонился — авось пригодятся в трудный час. Больших затрат на это не требовалось: всяким изысканным напиткам «уголовка» предпочитала обычную «белую», может, из особого шика, но, скорее, по безденежью.

Из ресторана вышли до полуночи. Не получилась задушевная беседа под караоке и стриптиз. Да и общих тем уже не находилось. Репин сбивался на рассказы об очередной «мокрухе», а приятель интересовался, нет ли у него связей в службе безопасности одного банка. Фирмач пил мало, ссылаясь на обилие дел и необходимость иметь наутро свежую голову.

Сергей гордо отверг предложение подбросить его домой на «тачке». Хватит того, что кореш не позволил расплатиться в кабаке. Да и не торопился капитан Репин в свою пустую квартиру, превратившуюся после ухода жены в форменный гадючник.

Благоверная не вынесла противоестественного распорядка жизни муженька в сочетании с бесконечными «расслабухами». Ну, Бог ей судья. Пацанов только жалко.

Но теперь поздно слюни распускать.

Распрощавшись с приятелем, Сергей взялся за мобильник. Но напрасно, тихо бранясь, тыкал он пальцем в кнопки набора. Так и не нашлось в этот вечер места, где можно было бы преклонить голову на ласковую женскую грудь или просто накатить с друганом стопарь-другой вдогонку. Сергей, бесцельно побродив взад-вперед по тротуару, отправился в ближайший бар.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});