Калека - Ирина Степановская

Предки всегда ноют, вечно недовольны, она сама будет жить по-другому! Вот что ясно читалось на ее хорошеньком юном личике.

— Господи, помоги ей! Дай Бог ей здоровья, чтобы она не была такой же калекой, как мать! — За дочь Марина молилась не только утром, а несколько раз в день.

Уехать? Но пропадет все — и отпуск, и деньги, и море… В Москве придет осень, и снова надо будет кормить семью, зарабатывать, руководить… А здесь хоть хозяйство вести не надо. Как-нибудь две недели она продержится!

И она пряталась и скрывалась от солнца, как от бандита. И люди на улице со скрытой издевкой смотрели, как молодая, но страшно худая женщина в шортах, с выпяченным животом, глубокими складками у рта и гримасой отчаяния идет под зонтиком от дождя рядом с красивым стройным мужчиной и юной красавицей с длинными русыми волосами. «Как ты думаешь, неужели эта мымра — его жена?» — однажды услышала она.

«Ну и черт с вами, смотрите! — гордо вздергивала подбородок Марина. — Вот я иду, и рядом со мной моя дочь и мой муж. Вам слабо?»

Но люди, отводя глаза, смотрели уже на что-то другое и никто не отвечал на ее немой вопрос. Смуглые женщины на улицах продавали сувениры из высохших крабов, гортанно кричали мальчишки, предлагая мороженое и вареную кукурузу, а на пляже в числе других отдыхающих появилась эта странная девушка без ноги.

Удивительно, что муж заметил девушку только сейчас. Она на пляже была уже несколько дней. Марина видела, что приехала девушка одна, а теперь, видимо, сумела найти подруг. Она была уже не совсем юной. Ей было лет двадцать семь. Моложе самой Марины лет на десять только. Но когда носишь в себе болезнь, десять лет кажутся непреодолимым барьером. И теперь Марина, сидя под зонтиком, бдительно прислушивалась, что делается в ее животе, жевала грушу, одним глазом читала книгу, а другим без ревности наблюдала, как ее муж Кирилл пялится на калеку.

Девушки в цвету вызывают интерес не только у женатых мужчин. С тыла за живописной группой пристально следили трое симпатичных парней. Когда настал час обеда и девушки стали собираться, парни решили — пора! Загорелые, стройные, с золотыми цепочками на крепких шеях, десантной группой они выступили вперед с кучей интересных предложений. Девушкам предложения, видно, понравились. Они ускорили сборы. Засобиралась и та, лучезарная. Без всякого видимого стеснения она откинула с ног полотенце, и взорам удивленных наблюдателей предстала аккуратно сформированная культя. Доктора потрудились на славу. Не было ни безобразных швов, ни потертостей от протеза, ни пролежней. Очаровательная кругленькая коленка также была сохранена. Но ниже ее всю верхнюю треть голени образовывали только мягкие ткани. Кости там не было. Как не было ничего особенно уродливого и безобразного в этой культе, но каким-то непостижимым образом, как показалось Марине, из-за отсутствия кости покалеченная нога девушки приобрела вид щупальца спрута. Марина взглянула девушке в лицо и не поверила глазам — лучезарное личико со светлыми вьющимися волосами превратилось в нарочито скромно потупленный лик горгоны Медузы, а еле видимая улыбка показалась надменной.

Девушка ловко вставила культю в протез, и все поняли, почему он был выше колена. Нога погрузилась в него, словно в модный мушкетерский сапог. И все. Девушка стала такая же точно, как все. Она не хромала. Аккуратная ножка отличалась от ее собственной только светлой повязкой закрепляющего эластичного бинта, что даже придавало некоторую пикантность и подчеркивало округлость бедер. Девушки накинули на себя сарафаны, и физический недостаток одной из них совершенно исчез. Но не исчезло замешательство среди парней. Они как-то странно перемигнулись и решили пойти выпить пива. Девушкам помахали руками. Лучезарная отвернулась в сторону моря.

— Ну и черт с ними! Не в первый раз! — сказала одна из трех, самая молодая. Обе другие закусили губы и потупили глаза.

— Ты, Инга, иди в столовую, — сказала вторая, постарше, обращаясь к лучезарной, — а мы сбегаем за помидорами на рынок и сейчас вернемся!

— Правильно, южные ночи короткие, нечего время терять! Надо ловить момент! — изрекла за спиной Марины невесть откуда взявшаяся дочурка.

Инга услышала эти слова. Она не смутилась. Обведя обворожительно-приветливой улыбкой все невольно присутствовавшее при этой сцене семейство, она кротко сказала:

— А я совсем не сержусь! Люди есть люди. Кому приятно, когда чье-то уродство отгоняет в сторону кавалеров? Я бы и не знакомилась с этими девушками, они сами ко мне подошли. А мне одной было здесь скучновато.

Марина не нашлась что сказать. Дочурка раскрыла рот, но ее внезапно опередил Кирилл.

— Вот что, Инга! — сказал он, и Марину удивил его решительный голос. — У вас плохие подруги! Перебирайтесь обедать за стол к нам. Моя милая дочь отвоевала место под солнцем в директорском гнездышке. Свободное место в нем будто специально для вас. Компания разношерстная, но вас не обидят!

Марина подумала, что она бы на месте девушки отказалась. Всегда противно, когда тебя приглашают из жалости. Но Инга сказала:

— Спасибо, приду! — и ровной походкой ушла по залитой полуденным солнцем набережной. Складки ее изумрудно-зеленого сарафана при ходьбе раздувались, талия от этого казалась еще более гибкой, и все залюбовались, как она шла по пляжу, будто по подиуму.

— Интересно будет за ней наблюдать! — почему-то с вызовом сказала дочурка.

— Ты что, в зоопарке? — резко бросил Кирилл.

— Радуйся лучше, что у тебя целы обе ноги, — назидательно проворчала Марина, и их семейство также стало собираться к обеду.

3

Профессор на самом деле не был профессором. Но любовница у него была. С этой парой Кирилл и Марина познакомились почти в день приезда. Их места были рядом в столовой, а однажды они в одном автобусе ездили на экскурсию. Профессор был всего лишь кандидатом наук, врачом, кожником-венерологом. Любовница у него была молодая, кудрявая, черноволосая-черноглазая, и все говорили про нее:

— Она похожа на вас, будто дочь!

Профессор не обижался. Он был умудренный жизненным опытом человек. С любовницей он ездил на Черное море, а с женой на Балтийское — жена была его ровесницей, и хотя ничем не болела, он заботился о ее здоровье. Больше всего, правда, его супруге нравилось отдыхать в Довиле. На западном побережье Франции даже летом не так уж жарко.

— Почему во Францию с женой, а на Кавказ с любовницей? — как-то поинтересовалась бестактная дочурка, когда они с Профессором случайно остались одни.

— . Потому что любовниц у меня было много, а жена до сих пор одна. Я ценю ее больше, — спокойно ответил профессор, в силу своей профессии считающий, что скрывать что-либо от людей бессмысленно.

— Это безнравственно и нечестно! — сказала Марина, узнав об этом разговоре от дочери.

— Подумаешь! — пожала та плечами.

А Кирилл любовался Медузой. Так в их кругу Марина окрестила Ингу. Марина недолюбливала ее, а Инга держалась беспроигрышно. Всегда улыбчивая, всегда приветливая, со всеми одинаково доброжелательная, она будто говорила своим обликом: «Я любой женщине могу дать сто очков форы». О своем несчастье она вовсе не стеснялась говорить. В первый же вечер знакомства за ужином Инга рассказала компании, что ногу потеряла в первом ее альпинистском походе, где по глупости и по упрямству, не слушая товарищей и инструкторов, попала в расщелину. Она, спокойно улыбаясь, рассказывала, как провела в снегу, замерзая, всю ночь, нога была обморожена, спасти ее не удалось.

— Эффектная травма! — прокомментировала дома дочурка. Кирилл, когда они все возвращались с вечерних танцулек, воспользовался темнотой и спросил:

— Тебе было, наверное, страшно лежать, замерзая в снегу?

— Конечно, страшно. Сначала, — ответила Инга. — А потом у замерзающих развивается эйфория, они ведут себя будто пьяные, они поют, им бывает жарко, они скидывают одежду, и часто бывает, что находят их мертвыми именно по одежде, раскиданной на снегу. К счастью, у меня в камнях застряла только одна нога, и отыскали меня достаточно быстро.

Она восхитительно улыбнулась, а Кирилл, ни слова не говоря, обнял ее за плечи.

«Сколько простоты в ней и мужества! Редкая девушка!» — думал он, и ночью ему в беспокойном движении снились Инга, горы, в которых не был, ледорубы и камни. Он понимал, что Инга где-то рядом в беде, он спасал ее, обнимал, полуживую, в снегу, и они кружились в снежном вихре в каком-то загадочном танце.

«Ей трудно будет найти верного мужа, — передумывала эту историю Марина. — Слишком уж твердая воля у хрупкой девушки. Да и хрупкой ее, пожалуй, не назовешь». Марина в памяти прокручивала эпизоды дня и по-женски оценивала, как выглядит Инга. Гибкая — да! Прекрасно сложена? Да! Красивая? Да. Но не хрупкая. Сильная и привыкшая сопротивляться. Уж кого можно было назвать хрупкой — так это их собственную дочь. Очень длинненькая, очень тоненькая, поверхностно злая, но внутренне добрая, часто застенчивая. Выдержала бы она такое испытание? За дочь Марина была не уверена. Зато уверена за себя.