Расплатиться свинцом - Марина Серова

Направо и налево змеились совсем уж невзрачные тропки, которые трудно было бы назвать улицами. Впереди темнел овраг, через который был перекинут чахлый мостик. А на горизонте смутно вырисовывался мемориал павшим на войне, установленный рядом с мусульманским кладбищем, — высоченный граненый столб с подвешенными птичками, которые, очевидно, символизировали журавлей из известной в свое время песни. Макушку столба венчали сигнальные огни, призванные отпугивать пролетающие самолеты.

Периферийным зрением я отметила, что за поворотом к мосту неровная тень возле угловой хатки слегка уменьшилась. Так обычно бывает, когда прячущийся человек видит приближающийся объект и немного отступает назад — движение столь же непроизвольное, сколь и бесполезное.

«Интересно, сколько их там, один или двое?» — подумала я, опуская руку в карман и переводя электрошоковый кастет в рабочий режим.

Мой арсенал спецсредств за время проживания в этом городке значительно пополнился.

Оказывается, на центральном колхозном рынке по вполне сходной цене можно приобрести массу прибамбасов — от банальных гранат до пластита и от стреляющих авторучек до дротиковидных снарядов быстрого инъецирования. Надо признаться, я неплохо пополнила свою коллекцию, оставшуюся у меня после расставания с отрядом «Сигма».

Жаль, конечно, что не вышло из меня Джеймса Бонда или, на худой конец, Никиты. Но я вовремя поняла, что меня ждет дальше, а быть бессловесной пешкой в чужой грязной игре как-то не хотелось.

Ага, меня, оказывается, стерегут с двух сторон — за оврагом дважды тускло мигнул фонарик. Похоже, рябой Вася решил всерьез проверить кандидата на сопровождение его сверхценного груза.

«Хотя, что там может быть такого уж сверхценного? — мелькнула в моей голове скучная мысль. — Доллары, наркотики, бриллианты. Обычное дело, рутина, можно сказать. Ладно бы там Рембрандт или…»

Но додумать я не успела.

Веселая игра-догонялка под названием «А ну-ка, отними» началась.

Человек, с которым я заключила пари, оказался чуть более крутым, чем я предполагала. До хватания за рукав и вырывания сумочки дело просто не дошло.

И действительно, к чему такие ухищрения? Когда можно просто сунуть в рожу ствол, и дело с концом. Очевидно, рябой Вася предпочитал действовать быстро и грубо. Интересно, каково было женщинам, которые имели с ним дело? Впрочем, это не так уж интересно…

Я завернула за угол (там никого не оказалось, наверняка карауливший меня человек в этот момент юркнул в подворотню) и, пройдя еще метров пять, стала подниматься к мосту. Впереди, под тусклым фонарем, уже вырисовывалась фигура второго парня. Что касается первого, то я могла даже не оглядываться — он и так вот-вот появится.

Все случилось, как я и предполагала. Ребята оказались экономными — как в смысле времени, так и в словах. Поистине, время — деньги.

— Сумку давай! — коротко произнес тот, что ждал меня на выходе с моста.

Парень протянул вперед левую руку. В правой он держал пистолет «макаров».

Я изобразила заинтересованность и оглянулась. В полушаге от меня стоял первый тип, тот, что прятался за углом, когда я сворачивала на мост.

Пожав плечами, я протянула человеку с пистолетом свою сумочку.

Он ее взял, открыл, перевел взгляд на меня и надолго задумался.

Раньше на железнодорожных путях висели всякие пугающие таблички на тему, что, мол, выиграешь секунду — потеряешь жизнь. Это, конечно, соответствовало истине, но в каком-то высшем смысле. А в конкретной реальности самоуверенность часто подводит даже крутых профи.

Впрочем, эти парни таковыми отнюдь не являлись. Иначе они не стали бы зацикливаться на сумочке, а потребовали бы сразу портсигар. Хотя, конечно, и в таком случае им пришлось бы туговато.

Разумеется, я не исключала и вариант, что рябой Вася не сказал им, какой именно предмет надо изъять. Что ж, это его проблемы. Хорошо, если для ребят дело закончится без похоронных за счет фирмы.

Парень с моей сумочкой в руке застыл, словно изваяние, удивленно уставившись на меня.

Второй явно начинал нервничать, и я поняла, что он скоро потеряет терпение — сколько же можно смотреть на широко раскрытый рот и блеск любопытства в глазах приятеля. Ну секунд двадцать-тридцать…

Именно так выглядит человек, который получил дозу яда кураре — не смертельную, впрочем, но достаточно мощную, чтобы парализовать на время. Сам виноват: никогда не следует открывать сумочки людей, которых вы считаете опасными, — в застежке может находиться малюсенький шип, который причинит вам массу неприятностей, если вы не знаете, как его отвести в сторону.

Парня так скрутило, что он не смог даже толком упасть, впрочем, может быть, ему мешала собственная мышечная масса — так и застыл часа на полтора, как столб, под желтым тусклым фонарем.

Я не стала испытывать в этот вечер расположение ко мне фортуны и, решив не дожидаться, пока второй расчухает, что к чему, вмазала ему сначала кромкой кисти по кадыку. Удар не смертельный, но весьма и весьма болезненный, учитывающий особенности мужской анатомии. В конце концов, я не виновата, что эта косточка так соблазнительно выпирает наружу, подчас просто хочется садануть по ней ладонью.

Глядя на задыхающегося парня, я подумала: «Нет, пожалуй, он может вот-вот очухаться».

Чтобы избежать такой возможности, я на всякий случай добавила электрошоковым кастетом — не зря же я его с собой таскала. Парень даже ничего не успел понять — его отбросило к перилам, которые он проломил своей тяжестью и рухнул в овраг.

Впрочем, там было не так уж и высоко — метров шесть, а внизу кучи песка. Наверняка отделается одним-двумя переломами.

Я осторожно вытянула из рук живого изваяния свою сумочку и, обойдя оцепеневшего парня, отправилась дальше по намеченному маршруту.

Как я и предполагала, больше меня в этот вечер никто не беспокоил.

* * *

Кафе «Ястреб» зазывно посверкивало огнями красно-зеленой рекламы: неуклюжая птица появлялась на фоне заходящего солнца и с промежутком в двадцать секунд расправляла крылья, собираясь взлететь. Затем изображение исчезало, и все начиналось по новой.

Птичка восемь раз проделала эту процедуру, пока я стояла на перекрестке. Когда я вошла в кафе, японская мыльница, стоявшая за стойкой у бармена, уже заканчивала рекламный блок и переходила к позывным «Европы-плюс», знаменующим начало нового часа.

Ровно в шесть, когда напряженный голос диктора стал выпаливать новости, я подошла к столику, за которым одиноко тосковал мрачноватого вида Вася.

Перед рябым заказчиком стоял наполовину пустой графинчик с водкой и разворошенный салат, типа «морская карусель». Пепельница была полна окурков.

Приветливо улыбнувшись, я нагнулась к Васе и потрепала его по плечу.

— Не скучали?

Будущий клиент молча скривился и, дернув плечом, смахнул мою руку.

Вася явно был не в своей тарелке. Похоже, ему уже успели доложить о провале операции «изъятие хозяйского портсигара у самоуверенной бабенки».

Значит, как подсказывала логика, человек с мелкими оспинками на лице испытывал в этот момент двойственные чувства.

Во-первых, он смог убедиться в профпригодности предложенной ему Симбирцевым кандидатуры — следовательно, мне можно довериться. Но в то же время я умудрилась переиграть его команду. Что конечно же «обидно и досадно», как пел некогда Высоцкий.

— Закажите кофе, — попросила я, присаживаясь напротив него за столиком.

Когда клиент исполнил мою просьбу, я вежливо поинтересовалась:

— Кстати, а как вас зовут? Мое имя вы ведь уже знаете — Женя.

Рябой мрачно молчал.

— Я слышала, что Леня Симбирцев величал вас Васей, — продолжала я. — Может быть, это секрет и не предназначалось для моих ушей… Впрочем, если вы не хотите представляться, то я не настаиваю.

— Василий Иванович. Довженко, — нехотя, словно через силу, выговорил Рябой.

Определенно, этот человек не привык проигрывать. И, что гораздо более важно, не умел правильно относиться к поражению. Короче, передо мной был типичный пример слабого «внутреннего воина», если употреблять термин, который я узнала во время тренинга в разведгруппе «Сигма», когда еще училась в московском спецвузе.

— Можете считать, что мы познакомились, — поджал он губы. — Где мой портсигар?

Я пожала плечами.

— У меня его нет.

При этих словах господин Довженко повел себя, как неисправный телевизор. Сначала он покраснел, потом побледнел, наконец его лицо стало какого-то непонятно землистого цвета, как у несвежего покойника.

Когда цветовая гамма себя исчерпала, настал черед звука. Наверное, Довженко хотел закричать, но вместо этого исторг из себя лишь яростный шепот:

— Как это нет?

— Да так, — пожала я плечами. — Нет, и все. Что тут непонятного?