Антишулер - Сергей Самаров

— Рядовой контрактной службы Высоцкий.

Здесь «сынка» из себя разыгрывать не стоит. Здесь тоже знают военно-морского командующего не лучше, чем бандиты. Если только среди пленных нет морских пехотинцев. Но они дислоцируются значительно южнее, почти на границе с Грузией, и еще держат перевалы на пути в Чечню. Я стал присматривать место, куда сесть, и попытался примоститься у стены рядом с двумя солдатами.

— Встать, когда с офицером разговариваешь… — пьяной жабой рявкнул майор, поднимаясь.

Однако веса в нем не меньше центнера. И физиономия соответствующая — бей, не промахнешься, а если промахнешься ты, то не промахнется он. Я бы не промахнулся, несмотря на то что во мне веса чуть больше семидесяти килограммов, но армейская дисциплина сковала. Привычка хре?нова! И потому встал, всматриваясь в его лицо и пытаясь понять намерения. У нас в отряде спецназа ГРУ офицеры так с солдатами не разговаривают. Они с ними в бой ходят и потому уважают. Давно заметил: обычно, кто с солдатами в бой ходит, сам солдатом становится. Мыслит по-солдатски и живет без подлян в душе.

В яме сидели еще четверо. Солдаты-армейцы. Внутривойсковиков нет. Трое ранены.

Они испуганно молчали. Похоже, майор затерроризировал пацанов. Ладно, надо присмотреться — что дальше будет? Сразу тоже не следует на рожон лезть.

— Откуда такой? — спросил майор. — Какая часть?

— Извините, товарищ майор, я не знаю, кто вы такой, и потому не имею права отвечать на ваши вопросы. Тем более вы представляете внутренние войска, а я — армию. Это разные вещи…

— Чего? — От моей наглости майор просто обалдел.

Я сразу прикинул, что он, вероятно, раньше где-то на «зоне» служил — то есть по нынешним временам представляет, наверное, министерство юстиции и здесь пытается установить «зоновские» порядки. Волчару из себя разыгрывает. Авторитета. Если сейчас попытается ударить, надо сразу бить в ответ, и как можно жестче, чтобы сломать его полностью, иначе ночью придушить может. А от бессонницы я не страдаю, тем более предыдущую ночь почти не спал, а только прилег — ударом в лоб разбудили бандиты.

Майор сделал шаг ко мне. Отступать некуда, яма слишком невелика по размеру, только четверть стандартного ринга. Тяжелый взгляд уперся в меня, как бульдозер в кучу мусора, и, несомненно, с тем же настроением, какое бывает у бульдозера — смести и раздавить. Я чуть пошевелил расслабленным локтем, представляя, как рубану им майору по челюсти — с жестким круговым движением согнутой руки и одновременной «доводкой» удара плечом.

Но не успели ни майор, ни я. Послышались шаги наверху, заскрипел, прогибаясь под собственным весом, настил. Один человек приподнял его, второй бросил вниз две лепешки.

— Жратва вам прибыл. Быстро давай-давай… Готовьтесь. Командир приехал. Скоро допрашивать будет. Скажет, кого просто стрелять, кого до смерти бить.

Перспектива не самая веселая. Но момент был такой, что о перспективе никто не думал. Майор поднял лепешки, прикинул на глаз — которая побольше, одну сразу забрал себе. Вторую бросил, как кость собаке, солдату в противоположном углу. И отвернулся, уверенный в себе и в своем праве. Солдат с голодной болью в глазах осмотрелся и принялся осторожно рвать лепешку на пять частей. Я понял, что так здесь происходит дележка. Тут же, без раздумий сработала реакция, и я ударил майора со спины с разворотом ногой в печень. Для подобного удара места едва-едва хватило, пришлось даже руками о сырую и скользкую стену опереться. Вообще-то я доску-сороковку запросто этим ударом переламываю. Слой жира на майорской пояснице — тем более пробью. А удар, нанесенный в гневе, обычно бывает намного сильнее обычного удара.

Со мной бывают такие вспышки. Сделаю что-то на эмоциях, без раздумий, а потом каюсь. Майор упал молча. Даже не сообразил, похоже, отчего потерял сознание. А я уже пожалел о поступке — если начал, то надо бы по-доброму добить его, чтобы потом самому в живых остаться. Один удар каблуком в шейный позвонок, и он уже не встанет. И не спасут жировые отложения. Но так я не могу. Уже два месяца на войне, самой настоящей, хотя и называется контртеррористической операцией, а добивать лежачего не научился. Более того, я еще и в бандита-то выстрелить не успел и потому только поднял майорскую лепешку и разделил ее на пять частей. Точно так же, как солдат в углу разделил первую. Каждому по куску. Кроме майора…

* * *

Опять заскрипел настил. Стали спускать лестницу. Даже не лестницу, а трап. На длинную доску набиты редкие поперечины. Быстро не поднимешься. И только по одному. Но, надо сказать, трап опустили вовремя, потому что майор, покряхтев, уже встал на четвереньки. Мне хотелось еще раз садануть его ногой по печени — стоял он удобно, но это может привести к непредсказуемым последствиям. Бандиты смотрели сверху пристально. Каждый — тремя глазами — два обычных, плюс глаз автоматного ствола.

— Хватит челюстями клацать. Вылазь по одному, обжоры, — раздалась команда.

Им, похоже, кажется, что мы переедаем. Диетологи хреновы!

Я первым полез по трапу. Как самый бодрый в команде. За мной, со стонами, солдаты. С трудом, но выполз и майор. Лестница под его тяжелым телом готова была сломаться. Не похоже, чтобы он сильно отощал за время плена.

Нас выстроили в колонну, для профилактики каждому ткнули пару раз стволом автомата по ребрам — больно — и погнали на передний двор. Впрочем, погнали не слишком быстро. Там перестроили в шеренгу.

— Ждите, падлы вонючие, здесь. Командир с гостями обедает. А то аппетит ему испортите, прикажет сразу расстрелять.

Насчет вони он прав. Туалет в яме находился в одном из углов. Запах оттуда прочно впитался в солдатиков и в майора. В меня еще не успел.

Во дворе стояли четыре «Нивы» и «Гранд Чероки». В разных местах расположилось с десяток бандитов и пара настоящих негров. Наемники из африканских мусульманских стран. Тощие и голодные. Приехали сюда на заработки. Хотя вовсе и не обязательно негры должны быть из Африки. На прошлой неделе наши разведчики, те самые, которых убили при мне, прихватили одного такого чернявого и неумытого. До штаба дотащили. Оказалось, по паспорту хохол. Сын какого-то бывшего киевского студента. И по-ихнему «бает гарно».

Мы стояли во дворе. Нас даже не рассматривали. Я, как покинувший яму первым, на левом фланге. Майор — на противоположном.

— Ты… — прошипел он мне. Ощущение такое, что звук исходит у него из живота. — Ты — покойник…

Интересно, как он догадался, что это я его вырубил? Не иначе, сдал кто-то из тех, что последними выбирались из ямы. Ребятки внутривойсковиком запуганы, могли и сдать. Все-таки офицер…

— Не бойся, — шепнул сержант, стоящий рядом со мной. У сержанта изможденный вид и самая изорванная одежда, хотя он и не ранен. Должно быть, дольше всех в плену.

— Мы тебя, в случае чего, поддержим. Этот майор уже у всех в печенках сидит.

Была б моя воля, таких в унитазе топил при рождении.

— Что там шепчетесь, с-суки… — майор повысил голос. — Мою лепешку сожрали…

Вот, оказывается, в чем дело. Он так и не понял, почему упал. Его волнует вопрос съеденной лепешки.

— Если ты не заглохнешь, — ответил я спокойно, стараясь не привлекать к себе внимания бандитов, — то скоро вообще аппетит потеряешь. Вместе с зубами его из тебя выбью. Обещаю…

Майор неожиданно проникся и заткнулся. Скорее всего от удивления.

Мы молча стояли около четырех часов. Ждали. Устали стоять и ждать. Особенно раненые солдатики. Хотя и светило кавказское солнце, но было холодно. Приходилось переминаться с ноги на ногу. Охрана уже не слишком пристально за нами наблюдала. Охранники сами устали. Знать бы точно, что хоть в одной из машин есть ключи, можно было бы что-то придумать.

— Тебя как взяли-то? — спросил сержант.

— По дурости… Часовой проспал, всех перестреляли, а меня схватили.

— Тебе легче, ты хоть не по собственному желанию… — он вздохнул, и во вздохе этом отчетливо прозвучали отчаяние и обида. — А нас баба в «зеленку» заманила. Троих. Баба-то вроде не местная, славянка. То ли хохлушка, то ли белоруска. Акцент какой-то такой… Двоих сразу убили, а меня схватили. И с бабой тут же расплатились. По сто баксов ей за каждого. Зарабатывает так, паскуда… И с нас по сто рублей содрала… Эх, были бы с собой автоматы…

— А меня на «губу» отправили. Без оружия, — сознался я. — У нас в штабе держать арестованных негде — в скалах яму, как здесь, без отбойного молотка не выкопаешь, вот и отправили с разведчиками. И попались… И автоматы им не помогли…

Сержант посмотрел на меня чуть не с осуждением. Непонятно только, за что ему меня осуждать.

— За что тебя?

— Прапорщика в карты «обул». На обмундирование для всего своего взвода.

Он усмехнулся. Не поверил. Впрочем, я не обижаюсь. Мне тоже не поверили, когда в штабе допрашивали. Прапорщик Василенко — мудак, известный всему полку, — «в отказ» пошел, сказал, что мы самовольно обмундирование взяли. То бишь украли. Лично я не увидел бы в этом ничего плохого, все равно больше, чем сам прапорщик, украсть трудно, но обидела наглая ложь — не брали мы.