Сломанный меч - Толеген Касымбеков

словно ища смерти, оставался на виду у неприятеля… Генерал Черняев видел все это. Аскербаши казался ему легкомысленным — так впору вести себя молодому джигиту с горячей, неразумной головой… Генерал опустил подзорную трубу и улыбнулся.

— На Востоке еще не боятся подставлять под пули незащищенную грудь. А пуля и героя не пощадит! Этак наш аскербаши скоро угодит на тот свет.

— Насколько мне известно, он выходец из маленького кочевого племени басыз, — напомнил генералу стоявший подле него ориенталист в военном мундире. — Он, так сказать, вождь и вдохновитель самой беспокойной и воинственной части кокандцев. Этот невзрачный старичок сумел благодаря своей хитрости и уму объединить и снова сделать боеспособными истощенные междоусобными распрями разрозненные роды и племена. В меру своих возможностей, конечно.

Генерал к этим словам отнесся неодобрительно. Все еще вглядываясь в даль, он сказал негромко, будто самому себе:

— Поздно спохватился. Пусть трепыхается, сколько хочет, да подставляет грудь под пули — его дело проиграно…

— Это ясно.

Генерал не спеша пожевал губами, сплюнул на землю, вытер рот белоснежным платком и, расправив привычным жестом усы, отдал приказ ударить из орудия по холму, на котором находился Алымкул со свитой.

— Та-ак, посмотрим, что ты за герой…

И генерал снова поднес к глазам подзорную трубу. Ему интересно и весело было увидеть, какой переполох начнется там, на холме, когда, вздымая серую пыль, грянется оземь тяжелое ядро из могучей пушки, когда шарахнется светло-серый аргамак, прочь унося своего безрассудно смелого хозяина. Но аргамака на холме не было! Генерал посмотрел еще, козырьком наставив ладонь над глазами. Редкие кусты верблюжьей колючки… труп лошади… и больше ничего. В ту же минуту слева и справа появились, хлынули конные неприятельские лавы.

— Обмануть решил, ах, старая лиса! Окружить хочет! — вскрикнул Черняев. — Отойти назад! Быстро!

Связной с приказом генерала поскакал во весь опор к стрелковой роте на передовую. Генерал побледнел, его все больше охватывал веселый азарт.

— Живей! Держать оборону со всех сторон, прикрываясь орудийным огнем. Ха, я же говорил, что они привыкли лезть прямо под пули! Ладно, пускай лезут, если полосатые халаты пулей не пробьешь! — возбужденно приговаривал генерал, блестя глазами. Он внимательно наблюдал за быстрым перемещением передовых отрядов неприятеля, и эта быстрота начинала его беспокоить. Что, если конница прорвется сквозь артиллерийский заслон?

Именно это задумал кокандский аскербаши. Не надо сразу идти напрямик; надо прежде всего потеснить один из флангов неприятеля, смять его, окружить и ударить с тыла, чтобы расстроить вражеские ряды, заставить их развернуться и принять рукопашный бой. А для этого нужно смело идти навстречу выстрелам. Не испугаешься пули — победа за тобой, испугаешься — все, конец, поражение, разгром… Отступать — но куда? До каких пор отступать? Охваченный боевой горячкой, аскербаши уже не мог спокойно стоять на месте; он готов был со слезами ярости уговаривать каждого воина, чтобы только поднять в атаку все свое войско.

— Хайт! Айт! Волк попался в капкан, сам пришел в него. Загоняйте волка, хайт, хайт! Окружайте, топчите…

Вытянувшееся цепью многочисленное войско с грозным шумом, точно бурный селевой поток, охватывало левый фланг черняевцев. Пули сыпались градом, но вспыхнувшие огнем сердца уже не ведали страха; размахивая мечами, неслись вперед на крыльях смерти кокандские конники, готовые, казалось, в беге опередить своих коней. У-у-у! Хайт! Хайт-тайт! Земля гудела от протяжного крика, от грохота барабанов, от топота копыт. Установленные на высотах пушки генерала Черняева изрыгали раскаленные ядра. Легкие на скаку аргамаки шарахались от катящихся ядер, перепрыгивали через трупы людей и лошадей и, тут же, настигнутые пулями, падали со стонущим ржанием; то один, то другой всадник опрокидывался с седла, раненный или убитый, а конь продолжал тащить вперед запутавшегося ногами в стременах хозяина. Запах крови смешивался с запахом пороха, отравляя воздух.

— Хайт! Хайт! Окружайте! Смять их, растоптать… Хайт! Да помогут вам духи предков…

Голос аскербаши, то властный, то жалобно-пронзительный, точно песня дервиша, неумолчно звучал над хаосом сражения. Им словно насыщены были столбом поднявшаяся пыль, кровавый чад и голубоватый пороховой дым.

Генерал Черняев занял круговую оборону. Солдаты и спешенные казачьи сотни отстреливались лежа, внося Сумятицу в ряды одичало несущихся конников. Но натиск был таким бурным, что черняевцы хоть и медленно, а все же отступали. Кокандцы несли огромные потери, но рвались напролом, разливались неудержимым потоком, и уже вступали врукопашную самые отчаянные из них. Пренебрежительная улыбка медленно сходила с лица генерала Черняева. Насколько хватит сил отстреливаться? Насколько хватит упорства у этих дикарей?.. Что-то дрогнуло в сердце генерала…

Аскербаши тем временем отделился от своей свиты. За ним теперь следовал только один телохранитель: словно тень, не отставая ни на шаг, ни на миг не теряя военачальника из виду. Мрачен был этот телохранитель, смуглый дочерна, суровый и безмолвный всадник на вороном без единой отметины коне. Крепко сжав губы, сощурив глаза так, что не видно было белков, пристально глядел телохранитель на своего господина, а фитильное ружье, которое держал он, готово было выстрелить в любую минуту. Аскербаши был, казалось, само средоточие буйного наступления кокандской конницы; он носился среди своих воинов на светло-сером скакуне, размахивая мечом, и грозным кличем неустанно призывал к атаке.

— Хайт! Х-а-айт!..

Вдруг аскербаши остановился. Считанные секунды он был неподвижен, но черный телохранитель, быстро оглядевшись по сторонам, тут же кинул зоркий взгляд на спину главнокомандующего и неожиданно соскочил с вороного на землю. На него никто не обратил внимания в горячке боя. Укрывшись за корпусом лошади, телохранитель просунул ствол ружья сквозь гриву вороного. Он спешил, и руки у него дрожали, он не мог целиться. Телохранитель потянул ружье к себе, затем снова просунул его сквозь гриву и, убедившись, что на него по-прежнему никто не смотрит, выстрелил главнокомандующему в спину. Аскербаши дернулся, закинул назад голову, но тут же склонился всем телом к луке седла и замер. Маленькие глазки телохранителя теперь были широко раскрыты; согнувшись, натягивая поводья трясущимися руками, медленно пятился он назад. Аскербаши, напрягая последние силы, повернул голову, изо рта у него показалась кровь. Обессиленным, хриплым голосом окликнул он телохранителя по имени, позвал его на помощь. Тот не отозвался. Страх сотрясал его; с трудом взобрался он в седло и, понукая коня, поехал прочь — опасливо, точно вор. Черной тенью мелькнул он несколько раз среди других всадников и наконец скрылся.

Главнокомандующий очнулся и понял, что ранен. Упорная сила родилась где-то в глубине его существа, возвращая от смертного изнеможения к сопротивлению боли и смерти. Он ухватился руками за гриву аргамака. Увидев, что меч упал, нагнулся, чтобы