Скрипач и фоссегрим - Хаген Альварсон

Однажды — когда раны на руках поджили — Вальдер ушел. Не простившись. А с кем было прощаться? Мать умерла в позапрошлом году от застуды, братьев и сестёр не было, а прощаться с отцом побоялся. Старик начал бы насмехаться, и тогда полилась бы кровь. Вальдер ненавидел отца, но крови его не хотел. Что проку от трупа? Живому больнее! В том, что старый Виглаф будет насмехаться, Вальдер не сомневался. Раз уж отец издевался над сыном, когда тот искромсал жилы и не хотел жить… Издевался зло и жестоко. С умением. Что делать с раной, чтоб зажила? Жечь морской солью! О, какая радость глумиться над самым близким человеком! Чужаку не будет больно, чужак не ищет утешения… Вальдер не подумал, будут ли теперь его руки столь же послушны, как ранее. Раз уж не судьба стать мастером-скрипачём — к чему ловкость рук? Он шел по берегу и думал, правда ли говорил он с фюльгом в тот вечер, не привиделись ему ноки, зовущие в пучину, слышал ли он плач скрипки невидимки-фоссегрима? Или он просто перепил? Как знать? Кого спросить? Саги говорят, что в старые времена море не брезговало говорить с людьми. Удачей считалось повстречать русалку или хникара, а ноки и вигтрольды иногда губили моряков. Редки были такие встречи, но они были, и никто не говорил — мол, меньше пить надо… Вальдер знал: спроси кого из поселян, хоть и стариков — можно сражу топиться. В болоте. Засмеют. Кончились старые времена… Одно он знал: там, на обрыве, в час морской бури, нечто произошло. Что-то кончилось в нём. Что-то оборвалось навек. Пустота и молчание в сердце. Как в разграбленном могильном кургане. Лишь одно ведомо было Вальдеру: никогда не знать ему, что же произошло… Впрочем, призрак дал ему совет, который показался неглупым. Вальдер Виллеман ушел к викингам, чтобы пасть в битве и увидеть покрытый щитами чертог.

2

Давно закончился век викингов. Не стало грозных морских королей, гордых волков моря, о которых пели скальды. Те викинги остались в сагах: Дэор Охотник и сын его Ингъяльд, Хродгар Любовник Ведьмы и Хьярди Волчонок, Хокон Большой Драккар, Хравен Увесон и Гуннар-конунг, Халльдор Виндсвалль и его друг-оборотень Рутгер… Те же викинги, что ещё отваживались ходить по морю, были жалкими полунищими трусливыми разбойниками. Они были вне закона. Они грабили только во фьордах. Боялись идти в открытое море, и не без оснований: плохие были у них суда. Были и ещё причины, но о них не говорят, ибо суеверия достойны лишь смеха. Это были уже не волки фьордов, но убогие помойные крысы… К таким вот «викингам» и прибился сын Виглафа. Нет нужды говорить, как встретили его бродяги, как высмеивали его и унижали. От рабской доли его спасло лишь знание песен: он развлекал морскую вольницу разухабистыми висами. Нет нужды говорить, как в драке при Хьёрсее их банду разбил наголову хирд королевского ландмана, Свена-ярла, и только скрипач уполз оттуда, мокрый, перепуганный и побитый. Не понравилось ему на войне. Слишком страшно, что будет слишком больно. Его так и не захлестнуло священное боевое безумие, что открывает золотые врата Чертога Павших. Ничего подобного. Ужас не переплавился в ярость. Увы. Нет нужды говорить, как он проклинал всех духов, асов, ванов и альвов, пытаясь добраться домой, полагая, что хуже не будет. Нет нужды говорить, что он ошибся. Пока отряд Свена-ярла потрошил разбойничье гнездо на западе вверенного ему фюлька, на востоке, близ Равенсфьорда, решил геройски отличиться другой крысячий вождь, некто Кари-хёвдинг. Не только серебра желал он — но прежде всего золотой славы, что не меркнет в веках! Нападая же на простых поселян, такой славы не обретешь. И тогда он подумал: а что, если напасть на того, чей род древен и священен, и ни разу не понес урона от викингов? Тогда уж никто не скажет: мол, кто ещё таков этот Кари? Ибо всем будет ведомо его деяние, воистину достойное лишь мерзостного тролля или ётуна!

— Хэй, добрый человек! В какой стороне усадьба Виллегард?

— Дом Великих Скрипачей? А ты кто? Тебе зачем?

— Я сын хозяина, добрый человек! Вальдер Виглафсон!

— А! Так ты вернулся! Не слишком ты преуспел в странствиях, как я погляжу! Люди говорят, не очень пришлась по нраву твоя выходка старому Виглафу!

— Предоставь судить о том мне и отцу.

— Ладно, не горячись. Иди по тропе, на развилке — влево, найдешь, коль не тупой.

— Благодарствую, добрый человек!

— Как ты станешь смотреть в глаз отцу?

— Не твоё дело!

— Бездарь! Неплохо сделали боги, что взглядом нельзя убивать. Так посмотрел Вальдер на хозяина, что у того сердце в комочек сжалось. От жалости.

— Утром ещё один спрашивал дорогу к Виллеграду, — обронил поселянин.

— Ты ему сказал?

— Конечно! — удивился бонд, — хоть и не по нраву пришелся он мне, а все ж не думаю, что кто-нибудь посмеет причинить вред вашему роду!

«Что я скажу отцу? — думал Вальдер, шагая по мокрой хвое, — а и надо ли что-то говорить? Мы чужие друг-другу. Не стану просить прощения. Это и мой дом! Я не раб! Я одальман, имею право на землю. А прогонит отец — и ладно. Возьму скрипку и уйду. За игру на хуторской свадьбе дадут овсянки с селёдкой…» В животе забурчало, словно в берлоге медведя. Из кустов выпорхнули перепуганные зяблики. Вальдер ускорил шаг. «Не отказался бы я от овсянки! Да и от селёдки, или тески, или хоть…» Радужные мечтания прервал запах гари. И шум. Тревожный, перечёркнутый гортанными криками. Над соснами чернел дым. Вальдер оцепенел. На миг. Потом пожелал тому бонду в зятья тролля. И побежал. Он не понимал, что делает. Лишь безумное сердце гнало его к родному гнезду.

…— Хэй-йя! Что, игрец? Где зарыл серебро рода?! В ответ — хриплый смех. Ненавистный, холодный как болото. Такой родной. Умел смеяться Виглаф Виллеман…

— Врезать ему орла? Хэй, Кари, что скажешь?

— Не торопись, Хаки. Может, убьём кого-нибудь из его домочадцев?

— Кого? Мы уже всех убили!

— Плохо глядел, Хаки! Вон сидит баба с дитём. Твоя рабыня, Виглаф? Твой ублюдок?

— А что, похож? — смеётся скрипач.

— Нет! — кричит женщина, когда её вытаскивают из сарая, — НЕТ!!!!

— Что — нет? — зубоскалит Кари, — не его младенец или непохож?

— НЕТ!!! — мать заходится в рыданиях, надеясь разжалобить викингов. Сходя с ума от отчаяния. Кто-то вырывает у неё вопящего малыша. Вопящего не от страха. От голода и мокрых пелёнок.

— Как думаешь, поймаю его на меч, если подкину на пять футов?

— НЕТ!!! — давится криком мать с искаженным лицом, бьётся в ручищах разбойника…

— И я говорю нет, — смеётся Кари, — может, поспорим?.. Ничего не сказал Виглаф — связанный, израненный, коленопреклонный… Пир вранов был кругом. Пепел, прах, разорение. Черная дымная руина вместо родного гнезда, и он — в сердце её. Крысы разграбили и сожрали его мир. Он стоял на коленях и смеялся, умирая.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});