Американский Голиаф - Харви Джейкобс

Хамиш Флонк никуда не рвался, его не интересовали патриотизм, политика и благие дела. Его волновали погода, рассада и урожай. Превосходная замена и вечная защита; надежный, как репа, будет жить долго, возиться со своим зерном, есть, спать, срать, плодиться, усыхать, умирать, гнить и удобрять землю своей старой тушкой. Из таких не выходят герои Великой Армии Республики. Такие не корчатся от боли в черепе, расколотом алабамским штыком.

Что-то вышло ужасно неправильно.

Джордж вспоминал свою первую и последнюю встречу с покойным Хамишем Флонком. Вместе с обреченным наймитом пришла и Анжелика. Пока они договаривались, она ждала за дверью, тонкая, как маргаритка. Когда подписи были поставлены, а сумма передана, все трое отправились в ресторан отмечать сделку. Проскочила заманчивая мысль, что, пока муж будет топтать чужую кукурузу, девушка останется одна. Джордж легко, точно салфетку, отбросил этот соблазн.

Когда пришла весть о внезапной кончине мистера Флонка, было много разговоров о контракте. Табачная компания «Саймон Халл и сыновья» процветала, чему способствовал внушительный поток контрабандных листьев с Юга. Анжелике Флонк было предложено щедрое вознаграждение. Однако за жизнь своего мужа она отказалась принять даже пенни. Женщина была упряма.

Джордж Халл увещевал ее не один день, предлагая на роль супруга отличные альтернативы. У нее хватит денег на то, чтобы содержать или даже расширить унылую ферму Хамиша. Или на собственную лавку в городе. Тысячи мужчин, десятки тысяч будут рады взять за себя женщину с таким приданым.

Анжелика отвергала все разумные компромиссы. Она не пошла искать адвоката и не роптала на судьбу. Она перестала есть. Пошли слухи, и всякому стало ясно, что ей не дотянуть до весны.

«Женись на мне, как обещал Хамишу, и дай мне ребенка. Или ничего не нужно. Я не виню тебя, Джордж. Я не буду тебя преследовать. Я обернусь росинкой, и все кончится». Такую записку она прислала ему за месяц до свадьбы.

В первую брачную ночь, отлепившись от хилого тела новобрачной, Джордж уснул под насмешливый грохот Ниагары. Его ждал Хамиш Флонк. Двумя руками молодой солдат стискивал полушария своего черепа. Он извинился за перепачканный кровью мундир и оторванные пуговицы, после чего поздравил Джорджа Халла и похвалил за сдержанное слово. Джордж предложил ему «Улисс-супремо», и они сели на скалу покурить. Хамиш сочился кровью, она впитывалась в камень.

– В такой огромной земле достанет места всем мертвым, – сказал Хамиш. – Хвала Господу.

– Я надушился соком твоей вдовы, – сказал Джордж. – Пути Господни неисповедимы, рядовой Флонк.

– Так точно, сэр! – воскликнул Хамиш.

После этого ему приспичило отдать честь флагу или чему другому, и проломленная голова развалилась, как яйцо.

Джордж спустился в кухню. На стойке лежали рядком две буханки. Анжеликина была похожа на хозяйку – непропеченное тесто с горелой коркой. Буханка Лоретты была Лореттой – соблазнительной рыжей кошечкой. Джордж оторвал от Лоретты кусочек, покатал на языке и запил помоечным кофе из чашки Бена.

На фабрике Джордж кивнул отцу и брату. Те кивнули в ответ. Он всегда опаздывал. Его привычки были куда сильнее его же извинений и недовольства Саймона Халла. Джордж есть Джордж. Он сел на скамейку, взмахнул ножом и рассек гондурасский оборотный лист на два полумесяца. Еще теплая от комнатного пара верхушка была упругой, приятной на ощупь и пахла сладкой органикой.

Как бы Джорджа ни воротило от фабрики, ему нравился ее табачный дух, подмышечный дух, обезьяний дух. Смесь листьев пахла, словно кожа мумии, – полугнилая, броженая, высушенная, отсыревшая, пропотевшая, в темноте погребенная, на волю отпущенная, отделенная от стеблей, украшенная рубцами и уложенная стопками травяных страниц, каждая толще Библии.

Саймон Халл, который и придумал «Улисс-супремо» (толстые, как «Короны», у рта конус, как у «Перфекто», притуплённые складками, как «Лондрез», чтобы легче загорались и чтобы пепел вырастал длиной с палец), сейчас резал на полоски гаванский наполнитель и скручивал их превосходными диагоналями. Бен Халл заворачивал готовые сигары, гармонично сочетая колорадские бурые, темные мадуро, красноватые кларо и черные как уголь оскуро. К каждой сигаре он привязывал бирку с генералом Грантом в золотом овале и, словно патроны, укладывал «Супремо» в деревянные коробки. На крышках был выжжен такой же портрет Гранта, а под ним слова: «ТАБАЧНАЯ КОМПАНИЯ «САЙМОН ХАЛЛ И СЫНОВЬЯ». БИНГЕМТОН, НЬЮ-ЙОРК, СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ». Название их лучшим сигарам сочинил Джордж, и он же придумал эту грозную упаковку. У него был талант: он знал, как притянуть взгляды покупателей.

Саймон Халл и его отпрыски работали слаженно, точно гребцы, наслаждаясь семейным ритмом. Бен затянул «Боевой гимн»,[1] и Саймон подхватил надтреснутым фальцетом. «Славься, аллилуйя» Джордж пропел во всю глотку, хоть и глотая слова. И отец, и брат хорошо знали, как сильно он ненавидит Бога. Джордж ведь тоже мог уйти на войну, вернуться без рук и ног, слепым и глухим от взрыва снаряда.

Форт-Додж, Айова, 2 мая 1868 года

Я привязан к месту. Недоступен бедам. Откуда же этот страх? Будто рядом что-то ужасное. Столетия назад, эпохи назад рокот и ропот. Фонтаны огня. Память такая давняя, что я ни в чем не уверен. Я играю с далекими видениями. С текучими грезами о чем-то прежнем.

Акли, Айова, 11 мая 1868 года

Преподобный мистер Генри Турк вглядывался в гоблинские глаза – а те смотрели на него сквозь такую глубокую тьму, что невозможно помыслить. Маленьких дикарей подстригли, причесали, привели в надлежащий вид и одели, как полагается нормальным детям. Надо отдать должное людям, которые, подобно миссис Саманте Бейл, пасут это стадо. Преподобный с содроганием подумал, что участвует в бессмысленном занятии. Что этим якобы детям недоступно искупление. Вполне возможно, у них просто нет человеческой души.

Легко предположить, что та отдаленная полость, в каковой пребывают все нормальные души, в их случае заполнена неким первобытным туманом. Возможно, одухотворенность оставила там благословенный след – но она куда ближе птицам или зверям. А то и травам или деревьям. И никакой надежды на Небеса.

Преподобный Турк держал эти мысли при себе. Верные или ошибочные, они были неуместны. Господствующая концепция утверждала, что все люди, и краснокожие в их числе, осенены смутной надеждой на спасение.

Общепризнанные достижения Аклийской академии ясно показывали, что индейцы, если захватить их вовремя, способны вобрать и впитать в себя кое-какие полезные знания. Иные из них, сказала миссис Бейл, по-настоящему читают и управляются с цифрами. Если этих якобы детей можно научить якобы цивилизации, то почему бы якобы Иисусу Христу не раскрыть им свои объятия?

Невинная Саманта Бейл определенно верила в свою миссию. Простая женщина не замечала ни змей, извивавшихся за этими безмятежными взглядами, ни дьяволов, что били в барабаны злобных юных сердец. Миссис Бейл подготовила класс к визиту преподобного: прочла детям историю Творения и провела их через Эдем – так ведет злодеев херувим, когда решает снять урожай христианства, пусть и возросшего из сатанинского семени.

– Добрый день, дети, – сказал преподобный Турк.

– Добрый день, преподобный, – неразборчиво ответили голоса.

Преподобный замерз и начал икать. Никто не смеялся. Дети равнодушно наблюдали за этими мелкими спазмами, однако Турк знал, что они радуются его несчастью.

Он отверг воду, которую принесла ему миссис Бейл.

– Насколько мне известно, вашему классу невероятно повезло: в изучении святейшей из книг вам помогает добрая и преданная наставница. Вы уже знаете, как Всемогущий Господь сотворил рай, небесный свод, флору и фауну, а также, да, мужчину и женщину. Вы знаете, что, пренебрегши грозным предупреждением и повинуясь неправедному повелению Евы, Адам отведал запретный плод с древа познания. Искушенная и напуганная злобным змием, Ева поддалась соблазну сей мерзости и решилась променять рай и вечность на земную мудрость, за что была сослана в мир боли и смерти. Адаму пришлось разделить с ней вину за столь печальное решение. Негоже было путать красоту Евы с правотой Господа… Да, Писание открывается устрашающим рассказом о предательстве и гордыне. Однако мужайтесь, ибо у сей истории счастливый финал. Изгнанным из Эдема дан шанс войти в мир возвышенный и найти в нем сострадание, что светит ярче тысячи солнц. Очиститься и исцелиться в сиянии взора Отца нашего. Скажите «аминь».

– Аминь.

– Еще раз.

– Аминь.

– То, чему вы научились в Аклийской академии, должно быть, породило немало вопросов, – продолжил преподобный Турк. – Мы их приветствуем. Нашей вере не страшны испытания. Напротив. Многие из тех светлокожих, что зовут себя Возрожденными, также испытывают сомнения. Если кому-либо необходимо высказаться, я здесь для того, чтобы выслушать и найти ответ. Отриньте страх, ибо Господь Милосерден и Всеведущ, Он повелевает нам отпустить детей своих. Особенно тех, кто, подобно вам, возрос в невежестве и принужден был поклоняться ложным языческим богам.