Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

Филдс очнулся от приятных воспоминаний — кто-то назойливо мычал ему в ухо. Собравшись и сопоставив сей звук с подобными встречающимися звуками, шпион пришел к выводу, что это корова или, вполне допустимо, бык. «Шалят нервишки», — подумал он, ощутив знакомую дрожь в коленках. Шпион быстро взял себя в руки, сообразив, что перед ним «безопасное» животное. В ЦРУ его долгое время учили безошибочно ориентироваться в «безопасных», «опасных» и «особо опасных» животных, птицах и насекомых. К числу первых относились: корова, бабочка капустница, дикие куры, тля и карась. К числу вторых относились: коза, гиппопотам, ракообразные, сова и лещ. В число третьих входили: бешеный гиппопотам, бешеная коза, бешеные ракообразные, бешеная змея подкласса удавчик, бешеная сова и бешеный лещ, а также черные коты, перебегающие дорогу в неподходящее время.

В памятке шпиона, торжественно врученной Филдсу на прощальном обеде в ЦРУ, было сказано: уничтожить любого живого свидетеля его приземления. Первым живым свидетелем оказалась корова, к уничтожению которой и приступил Джон Филдс посредством шприца с мутной жидкостью. Определив место между рогами и хвостовой частью, обозначенное в памятке как говяжья вырезка, шпион, продезинфицировав ваткой со спиртом указанное место, всадил иглу. Боднув шпиона рогом, скотина пала. Несколько секунд — и Филдс до неузнаваемости преобразился. Теперь это был не коварный агент 6407, выброшенный судьбой над населенным пунктом Новые Дышла, а простой, ничем не примечательный гражданин Иван Агапьевич Коровкин.

Скрипел коростель. В воздухе стоял терпкий запах помета домашних животных. Надрывно кричали петухи. Филдс шел по еще пустынной деревне, внимательно запоминая спящие дома. Наконец он очутился перед избой с табличкой «ельсовет» (первая буква стерлась от времени). Забежав за угол противоположного дома, где наливался крупный лопух, посаженный председателем в знак доверия к травопольной системе, он притаился в лопухе. Взглянул на часы-пистолет и стал выжидать. Прошел час, другой — никого. Вдруг дверь избы со скрипом отворилась и на крыльце, довольный жизнью, появился председатель «ельсовета» Трудоднев-Кобылов. Зевнул, потянулся, уставился в одну точку заспанными глазами — да так и застыл. Филдс достал театральный бинокль, оброненный кем-то после спектакля в «Арена стейдж», и уставился на председателя. В объективе выплыл сизый нос, рыжий ус, потрепанный пиджак и брюки с оттопыренными карманами, откуда свисали обрывки газеты, перья зеленого лука и колбасная кожура. Взяв на прицел Новые Дышла, грозным дулом блестело горлышко пол-литровой бутылки. «Ишь ты, — подумал Филдс на русском языке, — каков гусь!» Разработав коварный план действий, Филдс, он же Хихиклз, встал во весь рост, вышел из лопухов и направился к председателю. «Не лопухнуться бы!»

— Здравствуйте! — безупречно, на среднерусском говорке, произнес он.

— Здорово, коль не шутишь, — промямлил Трудоднев-Кобылов и сладко зевнул. — Отколе ты такой взялся? Отколе, умная, иными словами, бредешь ты, голова?

— Крылова, значит, цитируете?

— Ну, цицирую. А ты откуда такой?

— Из райцентра.

Председатель подскочил:

— Из райцентра?! Никак вы есть товарищ, иными словами, Трофимчиков? Вот уж не ждали в такую рань, ну хоть вы, товарищ Трофимчиков, лопните, не ждали. Пожалуйте сюда!

Произошло то, чего не предусмотрел Филдс, — его приняли за районную шишку. Как по команде, деревня пробудилась и ворвалась в ельсовет. Его окружили все, начиная от конюха и кончая детьми передовой доярки Ксеньи, которых шпион насчитал свыше двадцати человек.

И, чуть не сбивая с ног, закидали вопросами об урожае, погоде, проселочной дороге, культурном отдыхе, трудоднях, о судьбе протекающего коровника и т. п.

— Товарищи труженики! — подняв руку, успокоил их Филдс. — Урожай необходимо собрать. Это первое. Теперь о погоде. Погода изменчива: сегодня, товарищи труженики, к примеру, светит солнце. А завтра? — Здесь Филдс обвел глубокомысленным взглядом притихших колхозников. — А завтра, товарищи, идет дождь! Несколько слов о проселочной дороге и культурном отдыхе. Не следует валить все в одну кучу: проселочная дорога — это одно, а культурный отдых — совсем другое. И, наконец, о трудоднях. Что такое трудодень? Это день, отданный труду. Так давайте никогда не будем об этом забывать!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Прошу к столу! — радостно объявил председатель.

Когда все расселись за аппетитно убранным столом, Филдс обратился к председателю:

— Товарищ председатель! В то время, как я пробирался от станции к вам, мне слышался какой-то шум и треск. Как это прикажете понимать? — Шпион хотел выведать, нет ли поблизости ракетной базы.

Трудоднев-Кобылов внимательно посмотрел в потолок, затем на конюха и муху, подбиравшую крошки хлеба за конюхом.

— Это, товарищ Трофимчиков, тракторист Федька со своим сломанным трактором. Покоя от него нету! Да МТС тоже, нечего сказать, — вертанула нам после ремонта не трактор, а, извините, за грубость, Везувий. Плюет и дымит, иными словами.

Филдс решил прощупать остальных, начиная с конюха и кончая детьми передовой доярки Ксении.

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к конюху, героически убившему муху и раздавившему ее сапогом, — кто это, не доезжая километра три до вашей конюшни, то ржет, то выкрикивает отдельные слова вроде «кругом!», «нале-ва!», «на плечо!»? — Филдс намекал на возможную дислокацию воинской части.

— А… бывает, бывает! — встрепенулся конюх. — Ржут… так это мои сивки-бурки — водится за ними такой грешок. А что до слов, так это я их выкрикиваю. Бывалоче, до опупения надоест, когда они то стоят, то ржут, — вот и приходится расшевеливать всю эту колхозную мустангу.

— Но как прикажете понимать «на плечо!»?

— Так и понимать: хвост на плечо, сами налево, кругом бегом аллюрой аршшш!

«Хитрит бестия, — решил Филдс. — А что скажет та маленькая девочка, дочка передовой доярки?»

— Как зовут тебя, дочурка?

— Чаво?

— Звать тебя как?

Все притихли. Девочка постояла, подумала и кинулась к матери, запутавшись в складках ее подола. Колхозники недовольно зашумели.

— Вы уж не серчайте, — сказала Ксенья, снимая штаны с дочки и кожаный ремень с себя, — глупа еще, не понимает.

С этими словами она скрутила ремень и отшлепала дочку. Филдс, он же Хихиклз, в душе растрогался проявлением такой дисциплины. Шпион пожал дояркину руку, чуть не взвыв от ее рукопажатия, затем сел на корточки перед девчуркой:

— Ну ладно, а теперь скажи — как тебя зовут?

— Чаво?

Ксенья грозно надвинулась на дочь.

— Ефросинья Павловна Гагаева.

Все засмеялись. Филдс вспомнил, что в потайном кармане его пиджака лежат две конфетки «Золотой ключик» — одна отравленная, другая съедабельная, и решил угостить Ефросинью Павловну съедабельной конфеткой. Запустил руку в карман и вытащил… шприц! Какие олухи в ЦРУ! Вместо конфетки они сунули еще один шприц! На лицах колхозников застыло выражение изумления, но Филдс не растерялся.

— Будешь доктором! — сказал он девчушке, протягивая шприц с мутной жидкостью.

Вздох облегчения прошел по рядам сельских тружеников. Е.П.Гагаева, выхватив шприц из рук Филдса, с диким гиканьем и улюлюканьем бросилась на улицу. Немного погодя за окном ельсовета раздался душераздирающий вопль, в котором слились мука, отчаяние, безысходность положения и душевный кризис. Через минуту в избу влетел тракторист Федя и завопил еще громче. Как угорелый, Федя метался по избе, изрыгая такие отборные проклятия, какие и не снились самым опытным инструкторам ЦРУ. Не без труда его схватили и усадили на стул. Федя взвыл колоратурным сопрано. Никто не мог взять в толк, что произошло, покуда Федя огромным усилием воли не приподнялся, вытащив откуда-то из штанины шприц, подаренный Гагаевой Филдсом. Смех сотряс стены ельсовета, колхозники хватались за бока, ползали и катались по полу, а смутившийся Федя-тракторист не знал, как сгореть со стыда. Затем с ним случилось нечто удивительное — он начал петь. Пел долго, задушевно, с переливами. Колхозники притихли, насторожились… Прервав пение на полутоне, он неожиданно встал, извинился, что ненадолго покидает приятное общество по нужде, и вышел. Так продолжалось множество раз. Филдс отлично понимал — действовало смертельное средство. Он стал ловить на себе подозрительные взгляды колхозников. Надо было убираться, да поскорее. Не успел шпион разработать дальнейший план действий, как… зазвонил телефон! Телефон в сельсовете — какая оплошность! Он, матерый разведчик, не приметил телефона и не перерезал провод. Грубейшая осечка! К счастью, Филдс находился ближе других к аппарату и первым снял трубку: