Шаман. Сборник рассказов - Злата Ната

Через пару минут малышка взволнованно сказала:

– Папа, смотри, с моей стороны что-то сверкает, прямо как бенгальские огни!

Я, не отрываясь от газеты, пошутил:

– Угу, Новый год начался!

– Пап, честно, мне кажется, мы горим!

– Лина, ты вообще соображаешь, что говоришь?! – я напрягся и бросил строгий взгляд на дочь.

Самолёт неумолимо набирал скорость.

– Па, я серьёзно, сам посмотри!

Отложив газету и с трудом преодолев центростремительную силу, я подошёл к ребёнку и просто остолбенел от того, что увидел в иллюминаторе! В разные стороны сыпались искры, занималось пламя. На секунду мне показалось, что я смотрю какой-то блокбастер. Резко отстегнув Лину, я схватил её за руку, заорал на весь салон: «Стоп машина! Мы горим!!!» и медленно стал продвигаться к кабине пилотов.

На лице стюардессы застыла дурацкая улыбка, она продолжала сидеть в своем кресле как истукан, даже не расстегнув ремень. Не отпуская дочь, я дал пощечину оцепеневшей Маше, чтобы она пришла в себя, и снова заорал: «Мы горим, ублюдки!» Разжав ручонку малышки, я усадил её на пол прямо перед кабиной и заглянул в испуганное личико. В красивых глазах стояли слёзы, но она не плакала, не истерила, не кричала, а лишь тихо спросила: «Папа, мы сейчас умрём?» Я собрался с духом, ласково улыбнулся и ответил: «Доченька, мы будем жить вечно, смерти нет!»

Я начал бешено трясти пилотов за плечи, сорвал с них наушники и заорал: «Тормози!!!» Они растерянно переглянулись, но никак не отреагировали. Я схватил их за шиворот и стал стучать мордами по панели, повторяя: «Мы горим! Тормозите, суки, а то убью!» Когда я саданул их лбами друг о друга, они наконец поняли и дёрнули стоп-кран. Подача топлива в двигатели прекратилась.

Тормозной путь длился вечность, крыло самолёта пылало, жизнь пятерых висела на волоске. В конце концов машина остановилась. Я потянул за аварийный рычаг, дверь самолёта открылась. Подхватив напуганную до смерти, притихшую Лину, я скатился с ней по надувному трапу и побежал напрямик, куда глаза глядят, не замечая ничего вокруг. Сколько я так бежал, не помню. Самолёт остался далеко за спиной… Достигнув безопасного места, я рухнул на снег, не разгибая руку, прижимая дочь к сердцу. Подняв глаза к холодному чёрному небу, я ощутил, как клубы дыма поглощают пространство и время вокруг нас. Звук пожарной сирены вернул меня в реальность. Он доносился издалека, словно из другого мира.

Вы спросите, что я чувствовал, пока бежал? Ничего. Абсолютно ничего. Ни страха, ни тревоги, ни паники. У меня была лишь одна задача – вынести дочь из огня, спасти её любой ценой. Себя я не осознавал, ни одной лишней мысли: мои действия были отточены, словно кто-то сверху запрограммировал меня. Я просто выполнял свою миссию, как солдат из компьютерной игры «Битва миров». Это была моя битва, и я её выиграл.

Приехал медицинский персонал и доставил нас в здание аэропорта, где ждала «Скорая». От помощи врачей я отказался, и водитель помчал нас с дочерью в лучшую клинику Москвы, которая принадлежала моему другу Борису. У меня случился мышечный спазм, рука не разгибалась. Всю дорогу Лина молчала. Молчала она и в больнице. Молчала и дома.

Мне помог курс иглоукалывания. Потом ещё не раз я просыпался в холодном поту с согнутой, как крюк, рукой, словно нёс и прижимал к сердцу Лину, как в ту роковую и святую ночь католического Рождества1. Узнав о случившемся, бывшая супруга сразу прилетела в Москву, но девочка не заговорила даже с ней. Лучшие мировые светила медицины и психотерапии вынесли вердикт – шоковое состояние, чем подтвердили предыдущий диагноз. Учёбу в Лондоне дочери пришлось прервать. Когда она снова заговорит, не мог предсказать никто.

Мне было её невыносимо жаль. Мой маленький Ангел, невольно спасший пять жизней, не мог вымолвить ни слова. Я, такой всемогущий и крутой, почувствовал своё абсолютное бессилие и заплакал как ребёнок.

Однажды я работал дома в кабинете. Фоном по телевизору шла передача о путешествиях. С огромного экрана на меня смотрел древний индеец, который жил отшельником в джунглях. Обвешанный причудливыми амулетами, весь в разноцветных перьях, он не мог не привлечь моего внимания. Я сделал громче и стал слушать как заворожённый. Мужчина утверждал, что ему девяносто лет. Сухой и маленький на вид, он был известен на весь мир своими чудесными исцелениями и умел общаться с душами мёртвых. К шаману было сложно попасть. Он жил в лесу, питался кореньями, ягодами и принимал лишь тех, кто мог сам отыскать его в этой глуши. Сердце моё почему-то дрогнуло, в нём затрепетала надежда. Я решил отыскать шамана во что бы то ни стало и привезти его к Лине.

Сделать это оказалось непросто. Старик категорически отказывался покидать своё жилище, зацепить его было решительно нечем: он не имел семьи, деньги ему тоже были не нужны. Однако слабое место всё же нашлось: его родные леса Перу находились под угрозой исчезновения. Тому, кто внесёт вклад в их спасение, индеец обещал отплатить добром. Тут я сделал ход конём – пожертвовал огромную сумму на восстановление джунглей. Шаман не обманул, приехал и прожил в нашем доме целый год. Комната дочери превратилась в перуанскую хижину. Он колдовал над Линой, совершая обряды: гортанными звуками вызывал духов, играл на неизвестных инструментах, плясал ритуальные танцы, окуривал ребёнка травами, стучал в бубен, развешивал чучела и маски, поил экзотическими отварами… Переводчик сказал, что духи открыли шаману путь Лины – девочка проживет долгую счастливую жизнь и заговорит, когда придёт время. Перуанец поблагодарил нас за гостеприимство и сообщил, что ему пора домой. Во время последнего транса ему явился Дух леса и позвал на родину. На прощание он подарил Лине магический амулет и пообещал, что опасность ей больше не грозит. Мы так успели привязаться к необычному гостю, что поехали с дочерью провожать шамана в аэропорт лично. Я сделал всё, что мог. Оставалось только ждать.

Жизнь потекла в привычном ритме, но надежды в ней больше не было. Дочь так и не заговорила – мой мир рухнул. Я по привычке ездил на работу в офис, решал важные дела, проводил встречи, но ничто меня не трогало, во всём этом не было прежнего азарта и страсти. Я вёл себя словно сомнамбула, и только один вопрос возвращал меня в реальность: «Мишенька, ну что? Как Лина?» От боли всё сжималось внутри, дыхание сбивалось, и прежде чем что-то произнести, я лихорадочно искал сигареты среди кипы бумаг, доставал одну, нервно закуривал, падал в кресло и после пары глубоких затяжек вот уже год неизменно отвечал: «Молчит». Это слово камнем повисало в густых клубах дыма. Я стал курить по три пачки сигарет в день, а не проходящую горечь во рту заедал тортами, пирожными, конфетами. Забросил хобби: фотографию и любительские театральные постановки, песни и пляски в караоке. Мой голос в три октавы больше не радовал друзей на шумных праздниках. Женщины и вино не заводили. Свободные вечера я проводил с Линой у камина… среди молчания. Я начал понимать малышку без слов: по глазам, взмаху ресниц, движению бровей, наклону головы, жестам; научился считыватьитывал желания до того, как она писала свою просьбу на бумаге, улавливая все её порывы и настроения. В этой глубокой тишине я ощущал неземную связь с дочерью. Казалось, мы были знакомы миллионы лет, и наши судьбы навеки переплелись в круговороте бесконечных воплощений. Возможно, она когда-то была моей матерью, женой, сестрой. Кто знает… Мы общались на уровне Душ, перейдя в тонкий мир, где слова были уже не средством, а помехой.

Прошёл ещё один год. Сидя в офисе за рабочим столом, я внезапно ощутил необъяснимый приступ страха, паника мгновенно охватила меня, и грудь пронзила резкая боль, перед глазами поплыло. Всё, что я успел сделать – это нажать кнопку вызова секретарши и вымолвить «срочно зайди». Меня нашли на полу, без сознания, скорая увезла с обширным инфарктом миокарда.

***

Три дня мы с мамой ходили к папе в больницу, проводя возле его обездвиженного тела по многу часов. Только постоянно меняющаяся линия на электрокардиографе монотонным звуком сообщала, что он с нами. На четвёртый день мама куда-то вышла и я осталась с отцом наедине. Как и прежде, я не могла отвести глаз от монитора, следя за его причудливыми зигзагами, понимая, что от их пляски зависит жизнь самого родного мне человека. Вдруг изолиния начала сбиваться, замерла и через несколько секунд превратилась в сплошную прямую… Пространство наполнилось пронзительным звуком. Я видела такое в кино и сразу поняла, что это означает. Выбежала в коридор – никого. Вернулась в палату и в немой истерике уставилась на монитор, судорожно думая, что делать, как вдруг на экране проявилось лицо старого шамана, он пристально посмотрел мне в глаза – в ту же секунду мою грудь разорвал нечеловечески громкий рык. Боже, каким чужим показался мне собственный голос! Я взяла отца за руку и произнесла: «П-п-п-п-п-п-п-а-а-а-п-п-п-а! Я люблю тебя! Смерти нет! Мы будем жить вечно!»