Подбор персонала в мире оборотней, или HR нигде не пропадет (СИ) - Александровна Алла

Сажусь за руль, ставлю тачку на прогрев, выдыхаю.

И внезапно пробивает на слезы.

И на злость.

Раздосадованно бью ладонями по рулю.

Ну вот почему так несправедливо, почему? Я же только хорошее всегда… Я так горела, так болела делом! Мне так все нравилось!

И казалось, что босс ценил меня именно как профессионала, уважал… И я его уважала и считала вполне серьезным и мудрым мужиком… А, оказывается, он такой же кобель, как и все…

И искусственный интеллект еще этот…

Черт!

Провалился бы он! Зачем только изобрели эту гадость?

Он же не только на нашу сферу влияет! Сейчас многим плохо будет…

Господи, хоть бы эта дрянь исчезла! Просто испарилась!

Или я попала бы туда, где этой гадости нет и не будет! Где никто про это не слышал и можно спокойно работать! Развиваться! Рассчитывая только на себя! Господи, да я бы горы свернула!

Я бы…

Я не успеваю додумать, что я бы сделала, внезапно оказавшись в мире, где слыхом не слыхивали ни про искусственный, будь он неладен, интеллект, ни про прочие мерзости развитой чрезмерно цивилизации.

Дикий грохот, такой, словно по крыше моей маленькой машинки топает по меньше мере слон, закладывает уши, но я не успеваю испугаться. Просто становится резко больно, а затем уже никак.

Последняя мысль, настойчиво бьющаяся в голове: “Не надо было ставить машину под крышу, сосульки же…”

Глава 2

— Дохлая?

— Не, живая… Вроде…

— Но не наша.

— Не, не наша…

— А чья? Откуда тут?

— Не знаю… Валх смотрел, нет следов вообще. Непонятно, откуда пришла, словно с неба упала.

— Он просто без нюха, Валх твой, вот и все! Не может такого быть, чтоб с неба! Она же не из летучих!

— Не… Явно не из них.

— А может, из них?

— Пахнет по-другому…

— Тебе-то откуда знать? Ты их не видал никогда!

— Видал! Видал!

— Врешь!

— Сам! Сам ты врешь! Врун ты, вот кто!

— Ах ты…

— Да хватит вам! Вон, уже моргает!

Детский голос с легкими командными нотками мгновенно прекращает непонятную возню, которую я слышу, но пока еще не вижу.

Моргаю.

— Давай ее по щекам вдарим! У меня мама так батьку в себя приводила!

— Не надо… — поспешно хриплю я, мучительно пытясь проморгаться и ощущая, как в голове гудит, словно ветер в пустой кастрюле. Противно и протяжно.

— О! — радуется все тот же детский голос, который, судя по всему, тут, в стайке мелких ребятишек, за вожака, — говорит! Эй, ты кто? Откуда тут?

Глаза слезятся, но я усиленно пытаюсь хоть что-то увидеть, кроме яркого не по-зимнему совершенно солнца, бьющего прямо в лицо.

Очень странные ощущения, учитывая, что последнее, что помнится — холодная питерская хмарь и серое мерзкое небо… Ах, да! Еще адский грохот по крыше моей малолитражечки! Осознание прошибает холодом по коже: это же меня, наверно, покалечило! Зимы в Питере непредсказуемые и мерзкие, а снег с крыш падает регулярно, и так же регулярно, каждую проклятую зиму, кого-то этим снегом убивает… Похоже, мне на крышу серьезный такой кусок льда свалился! Пробил машину и по голове долбанул! Да так, что сознание выбило! И теперь я в палате… В больнице.

Но откуда тут дети?

И почему мне так тепло? Слишком тепло как-то… Так не бывает от мягкого одеяла или в нагретой отоплением до жары комнате. Нет, это сродни южным ощущениям, когда лежишь на пляже, а тебя лижет мягкое, нежное солнышко, целует щеки, бледный живот и цыплячьи от постоянного питерского холода бедра…

— Эй! Давай не умирай! — мне прилетает по щеке, причем, ощутимо так, по-взрослому!

Похоже, один из ребятишек решил-таки применить на практике наблюдаемые у матери методы реанимирования.

И, надо сказать, они работают!

Потому что прихожу я в себя мгновенно. Из глаз летят искры, а тело само собой принимает вертикальное положение.

Правда, голова на это отвечает резкой жесткой болью, и я, охнув и выругавшись сквозь зубы, сжимаю виски ладонями.

— А чего это она сказала сейчас? — тут же интересуется любопытный детский голос, и я, придя в себя и осознав, что тут все же дети, поспешно замолкаю.

Конечно, современных школьников мало чем удивишь в плане мата, это, скорее, они меня поучат новым выражениям, но все равно неправильно…

— У нее голова болит, — авторитетно заявляет еще кто-то из детей, — Ты сильно ее приложил, Варуш. Сейчас…

— И ничего не сильно… — смущенно бормочет тот, кто, судя по всему, проводил только что реанимацию моего несчастного организма, — чуток совсем…

А дальше я не слышу ничего, потому что на голову мою ложатся прохладные ладошки, принося с собой невероятный, сладостный покой и облегчение.

Это настолько нереально, что я сначала даже не понимаю, что происходит, просто тупо моргаю, пытаясь вдохнуть и выдохнуть ставший тяжелым воздух.

В глазах проясняется, причем, как-то сразу, резко.

И настолько, что очень четко вижу место, где нахожусь, и людей рядом с собой.

И первое , и второе вызывает оторопь.

Потому что я сижу сейчас на земле, на зеленой травке, а прямо впереди — блещет под ласковым солнцем гладь реки. И ветерок, легкий такой, летний…

Рядом сидят и смотрят на меня, раскрыв рты, детишки, пятеро, все примерно одного возраста, от семи до десяти-одиннадцати лет. И еще крутятся тут же двое серых толстолапых щенят, взволнованно тычущихся влажными носами то в мои ноги, то в спину. Дети одеты очень просто, я бы сказала, бедно. Как-то слишком бедно даже для деревенских. Никаких ярких принтов на футболках, шорт… Да и футболок-то у них нет… Странного, допотопного вида дерюжки, добела выцветшие на солнце… А сами дети — обычные, симпатичные и веселые, замурзанные до невозможности, загорелые и улыбчивые.

Они смотрят на меня с любопытством, не пугаясь, скорее, удивленно.

— Легче? — серьезно спрашивает меня сидящая ближе всех девочка, светленькая, с длинными, небрежно заплетенными в косу волосами. Она мягко касается моего лба, затем убирает ладошку, и я непроизвольно тянусь следом, словно не желая терять блаженную прохладу.

Это она, похоже, помогла мне… Просто прикоснувшись? Погладив по лбу?

Черт… Подумаю об этом после.

Непонятные способности девочки — явно не первостепенный вопрос, на который мне необходимо получить ответ.

— Да, — киваю я, слышу свой хриплый больной голос, кашляю, мучительно и долго.

— Варуш, дай воды ей, — командует та же девочка, шорох, удаляющийся и приближающийся топоток, и через пару минут мне в губы тычется что-то мягкое.

Машинально открываю рот и пью, пью, пью с наслаждением чистую, свежую воду, даже не задумываясь, из чего я ее пью, и откуда тут, у детей в сельской местности, эта вода.

Только спустя какое-то время, когда вода уже заканчивается, понимаю, что принесли мне ее в листе лопуха, большущем, сложенном кульком.

— Спасибо… — голос мой звучит уже куда лучше, да и мозги понемногу начинают работать, подкидывая вопросы, на которые пока что нет ответов.

— Где я? Больница рядом?

— Чего? — дети, как по команде, открывают рты, становясь похожими на забавных галчат. Их серые питомцы тоже садятся на пушистые задики и смотрят на меня, словно копируя своих хозяев.

У одного из песиков оба ушка, мохнатые сверх меры, смешно насторожены, а носик взволнованно подрагивает. Почему-то это невероятно умиляет.

Никогда не любила животных, я — истинно городской житель, но щенята и в самом деле забавные… И порода какая-то необычная… Серые, с мордашками квадратненькими. И лапки такие большие…

Ловлю себя на том, что, вместо выяснения ситуации, в которой оказалась, изучаю непонятно зачем чужих щенят, с досадой даю себе мысленную пощечину.

Не о том думаешь, Сашка!

Ты непонятно где, непонятно, в каком состоянии, не помнишь, как тут оказалась, не знаешь, как будешь выбираться. Вообще не время отвлекаться на щенят!

— Дети, — решаю я, наконец, брать быка за рога, — подскажите, где я сейчас нахожусь? Я… Судя по всему, мне по голове сильно ударило, и я не помню ничего…