Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше - Шерил Стрэйд

В этом смысле «Прекрасные мелочи» можно читать как своего рода спонтанные мемуары. Но это мемуары с заранее продуманной программой. С великим терпением и красноречием она уверяет своих читателей, что в нашем хаосе стыда, разочарования и ярости есть смысл, а в нем – возможность спасения.

* * *

Поразительно, что Лапочка родилась в Интернете, в этом виртуальном пристанище людей, которые испытывают потребность укрыться от своего истинного «я», запросто изменить свою индивидуальность, сверкнуть на публике своими «кликами». Конечно, Интернет разнообразен. Однако слишком часто он предстает выгребной ямой отвлекающих факторов, местом, где мы предаемся современному спорту сварливости и злорадства, выстраиваем доводы в защиту собственного фанатизма и нетерпимости; где мы высмеиваем и тем самым умаляем страдания других.

Но заветная мечта всех нас, онлайн-наблюдателей, заключается в том, чтобы однажды мы могли признаться в собственных страданиях и найти такого человека, который выслушает нас и не отвернется перед лицом наших уродливых откровений. Этот человек – Лапочка.

Вы не можете рассказать Лапочке ничего такого, что не покажется ей прекрасным и человечным. Вот потому-то мужчины и женщины пишут ей о таких интимных вещах, которыми они не могут поделиться ни с кем другим, – о невыразимых побуждениях, неутолимой скорби. Она понимает, что внимание – первый и последний акт любви, а главный исчерпаемый ресурс в человеческом обществе – не дешевая нефть, не питьевая вода, даже не здравый смысл, а милосердие.

В каждой своей миниатюре (я неохотно пользуюсь словом «колонка», которое, как мне кажется, снижает ценность того, что она делает) Лапочка исполняет один и тот же чудесный акт: она впитывает наши истории. Она позволяет им войти в свой мир и думает о созвучных историях из собственной жизни. Под внешней личиной она умеет распознавать другую, сокрытую суть – то, чего мы не можем или не желаем видеть, самообманы и тупики. Пусть Лапочка и нежна, но медоточивой ее не назовешь. В этом смысле она восполняет читателю потребность в материнстве: несет сострадание, чтобы мы перестали бояться разбитой жизни, и мудрость, чтобы мы опирались на надежду.

Я вопрошаю вас, храбрецы: кто еще сегодня взвалит на себя такой труд? Не торговцы славой из Голливуда с их боевиками и броской наготой, не корыстные демагоги из «четвертой власти» и не политические деятели, которые убивают нравственность по заданию корпоративных спонсоров, называя это политикой.

Эту работу выполняет Лапочка. Именно работа делает Лапочку творцом.

* * *

Шерил Стрэйд была художником задолго до того, как стала Лапочкой. Тем из вас, кому довелось прочесть роман Шерил «Факел» или ее мемуары «Дикая» (в России эта книга выпущена издательством «Эскмо». – прим. ред.), это уже известно.

Шерил было непросто управляться со своими двумя жизнями: анонимная колумнистка с огромной толпой последователей – это одно, и совсем другое – жизнь писателя, матери и жены, в которой она пытается свести концы с концами. Критики и интернет-снайперы получат массу удовольствия, метая громы и молнии по поводу этой дихотомии Шерил/Лапочки. Но подпись под текстом никогда не имела для читателей первостепенного значения. Для них важен сам текст.

«Прекрасным мелочам», равно как и другим книгам Шерил, суждена долгая жизнь в художественном творчестве, потому что они выполняют важнейшую задачу литературы: делают нас более человечными, чем мы были прежде. Нам нужны такие книги, и книги Шерил в особенности, потому что все мы в приватных уголках своих сердец отчаянно жаждем общества мудрого, настоящего друга. Такого, который не стыдится наших эмоций (или своих собственных), понимает, что жизнь коротка и единственное, что мы в конечном счете можем предложить друг другу, – это любовь.

Радикальная эмпатия – это не мода-однодневка. Капитализм последней модели трудится, не зная отдыха, стремясь фокусировать нас на продукте, а не на людях. Вот почему нам так настоятельно и безотлагательно нужна Лапочка. Вы поймете, что я имею в виду, когда перевернете страницу.

Бегите во тьму, сладкие мои горошинки, и сияйте!

Стив Элмонд

Часть первая

Дело только в нас

Что представляет собой эта книга?

Это выборка из колонок Дорогой Лапочки. Многие из них были первоначально опубликованы на сайте TheRumpus.net. Другие приводятся здесь впервые. Письма из этой книги были отправлены Лапочке по электронной почте через анонимную форму на сайте The Rumpus или на личный адрес Лапочки. Большинство людей, присылавших мне письма, не знали, что я – Шерил Стрэйд; а большинство авторов писем были анонимными. Эта книга – собрание дружеской переписки между незнакомцами.

Редактировали ли вы эти письма, прежде чем опубликовать их?

В некоторых случаях я слегка редактировала письма, чуть сокращая их или проясняя изложение, но большая часть публикуются именно в том виде, в каком они были написаны людьми, чувствовавшими потребность обратиться ко мне.

На какие письма вы отвечаете?

На всякие. Одни посвящены романтике и любви, другие рассказывают о скорби и утрате, третьи – о денежных или семейных проблемах. Мои критерии отбора писем, на которые я даю ответы в колонке «Дорогая Лапочка», в высшей степени субъективны: я отвечаю на любое письмо, если оно интересует меня, бросает мне вызов или берет за душу.

Какого рода советы вы даете?

Лучшие, какие могу придумать.

Как чугунный колокол

Дорогая Лапочка!

Мой 20-летний брак распался. Чья вина? Моя? Моей жены? Общества? Не знаю. Мы были слишком незрелыми для вступления в брак тогда, в восьмидесятых, и оба усердно трудились, чтобы избежать разбирательства с той несчастливостью, которая преследовала нас.

Но это в прошлом. За три года с момента нашего расставания у меня несколько раз были отношения с женщинами. Один раз легкие, другой – серьезные и третьи – нынешние. В первом случае никаких проблем не было: я недвусмысленно дал понять, что не тороплюсь остепеняться. Вторые начинались как легкие, и на самом деле это я разорвал их, когда она начала относиться к ним всерьез, но мне было невмоготу без нее, и я пообещал подумать о возможности своместного будущего. Я также сказал ей, что люблю ее, после того как год воздерживался от этого слова, определение которого мне не вполне понятно. Когда пришло время принять наконец решение, я уклонился от ответа и потерял в ее лице и любовницу, и друга.

Теперь я снова встретил женщину, с которой у меня возник прекрасный контакт. Мы встречаемся и близки примерно четыре месяца. Сейчас она переживает непростой бракоразводный процесс и не ищет отношений с обязательствами. Мне это подходило идеально, но в действительности ни одному из нас не было интересно встречаться с кем-то еще, и вот теперь мы состоим в особых отношениях.

Кажется, она постепенно влюбляется в меня, хотя и не желает употреблять это слово. Я тоже его избегаю, но мы оба явно о нем думаем. Я боюсь произносить его вслух, поскольку мой опыт показывает, что слово «любовь» обременено обещаниями и обязательствами, в высшей степени хрупкими и легко нарушаемыми.

Мой вопрос: в какой момент будет правильно сделать этот важный шаг и сказать «я тебя люблю»? И что это вообще такое – «любовь»?

С наилучшими пожеланиями,

Джонни

Дорогой Джонни!

Последним словом, которое сказала мне моя мать, было «люблю». Она была так больна и слаба, и сознание ее было столь затуманено, что она не смогла выговорить ни «я», ни «тебя», но это не имело значения. Это тривиальное слово вполне самодостаточно.

Меня не было рядом с мамой, когда она умерла. И никого не было! Она умерла одна в больничной палате, и из-за этого много-много лет я жила с ощущением, что три четверти моих внутренностей смерзлись в ледяную глыбу. Снова и снова я мысленно прокручивала ту череду событий и решений, которые не позволили мне быть рядом с мамой в ее последние часы, но размышлениями ничего не вернуть. Размышлять об этом было все равно что нырять в бездонную лохань с дерьмом.

Я уже никогда не окажусь рядом с матерью в ее последние предсмертные минуты. Она никогда не согреет меня своим теплом. То последнее, что случилось между нами, навсегда останется последним. То, как я наклонилась, чтобы поцеловать ее, и как она сказала: «Пожалуйста, не надо», – потому что больше не могла выносить физическую боль прикосновения. То, как я пообещала ей, что приду утром, и как она едва уловимо кивнула в ответ. Как я надела пальто и сказала: «Я тебя люблю». И как она молчала, собираясь с силами, а потом произнесла «люблю» мне вслед. И как она лежала на той же койке, когда я пришла на следующее утро. Мертвая.