Журнал «Вокруг Света» №09 за 1977 год - Вокруг Света

— Хорошее мясо, — все еще глядя вслед уткам, проговорил боцман.

— Это не мясо. Это птица, — обиженно сказал впередсмотрящий курсант и стал бить в судовой колокол.

Когда он прекратил удары, я спросил у него по-эстонски:

— Куйдас он сину ними?

— Курсант Хиет Филарет, — приняв положение «смирно», ответил он.

После обеда я застал Филарета у первого помощника капитана Шубина. Видно, присутствие чужого человека смутило курсанта, и он умолк,

— Продолжай, — сказал ему ласково Анатолий Семенович.

Филарет развернул лист ватмана, исписанный красными печатными буквами, и начал читать тихим тенорком: «Каллид рухнуласед! Дорогие рухнусцы! Мы ходили по морю, и вдруг вахтенный матрос крикнул: «Вижу землю!» Это был ваш остров, и мы решили дать вам маленький концерт».

Курсант Филарет смотрел на эстонский текст и читал по-русски.

— А где ты это повесишь? — спросил Шубин.

— На острове...

Когда курсант Хиет Филарет ушел, Шубин сказал:

— Он сам островитянин, с Сааремаа, а другой, малыш Сулев, с Хиума...

Откуда родом третий, светлоголовый Сийм, я узнал, когда тот оказался рядом со мной во время показа фильма в кают-компании экипажа.

— Сийм, — спросил я, — а ты с какого острова?

— Я не с острова, — тихо ответил он, — я с теревни.

Вечером показывали документальный фильм о праздновании семисотлетия Амстердама, куда в числе парусников многих стран были приглашены и наши корабли «Товарищ» и «Крузенштерн».

...На экране праздничный готический Амстердам. Разноцветные, флаги, музыка. Парад парусников. В торжественном шествии проходят крупным планом парусник Польской Народной Республики «Дар поможа», датчанин «Герг Стейдж», бригантина из ГДР «Вильгельм Пик». Сквозь органную музыку слышен голос диктора: он представляет корабли, сообщает их данные. Наконец мы уловили в английской речи слово

«Товарищ» и увидели трехмачтовый барк. Дальше шли «Горх Фок» из ФРГ, американский барк «Игл», и вдруг под хорал медленно выплыл на экран самый большой парусник в мире — четырехмачтовый барк «Крузенштерн». На реях его, над колышущимися шлейфами убранных парусов во весь рост стояли, закинув руки на заспинные леера, наши курсанты...

Фильм кончился неожиданно, словно оборвалась лента.

Пока киномеханик закладывал ленту художественного фильма, курсанты сидели странно тихо: не было обычного шума и желания поразмяться, покурить...

С острова возвращались в туман. Пока ребята прощались с жителями острова, туман незаметно подползал с моря к берегу, окутывая сосны, приближался к домам. Надо было торопиться: нам предстоял трехмильный путь на шлюпках до корабля. (Семиметровая осадка не позволила «Крузенштерну» выбрать стоянку поближе.) Когда днем мы пришли на остров, рыбаки посоветовали, чтобы избежать зону подводных валунов, выходить обратно из бухточки прямым курсом и идти до тех пор, пока не покажется над кронами сосен, верхушка рухнуского маяка. Только тогда повернуть к своему кораблю. Но сейчас в тумане об этом не могло быть и речи.

Старпом торопил ребят — надо было скорее уложить в шлюпку под парусину динамики, радиоаппаратуру с микрофоном, электрогитары, чтобы немедленно отойти. Мы пришли на остров на двух шлюпках: одна, с двигателем, взяла тридцать человек, вторая — двадцать. Так что сейчас, как только оттолкнулись от пирса, взяли вторую шлюпку на буксир и, тарахтя двигателем, вышли в море.

Туман был настолько плотным, что на лицах оседала морось, все, сразу же покрылось водяной пылью. За рулем первой шлюпки, высоко на корме, сидел старпом. Компас он устроил у ног, на банке. Второй шлюпкой, идущей за нами на буксире, управлял четвертый помощник капитана, Игорь Орден, знаток паруса и рангоута.

Ребята сидели глубоко в шлюпке, прижавшись друг к другу. Только Филарет стоял во весь рост в застегнутом на все пуговицы бушлате и держал в руке букет желтых островных нарциссов, словно шел не на шлюпке в тумане, а ехал в автобусе, дожидаясь своей остановки. Один старпом был не защищен от пронизывающего влажного ветра. Сидел молча, не двигался. Иногда, перекладывая руль, глядел на шлюпочный компас. От напряжения его глаза, казалось, еще более посветлели. В плотном тумане голосили невидимые чайки.

Ребята, кажется, слегка приуныли, но Коле Устинову, по-моему, наша ситуация нравится, он все время спрашивает впередсмотрящего: «Не видно?» И это ожидание своего корабля в тумане приносит ему новые, до сих пор не изведанные им чувства. Я уже немного знаю Устинова. Вчера он полдня просидел на рее, чинил парус. Когда наконец я его встретил на палубе и спросил, как работалось, он ответил: «Хорошо. У меня было ощущение какой-то непонятной радости и страха. Я никогда так долго на высоте не был...» Он ходил по палубе, все еще удивлялся, как сейчас удивляется туману.

— Прошло более часа, — тихо сказал Аркадий Николаевич. — Сколько мы шли на остров? — спросил он у моториста.

— Около часа.

— Останови-ка двигатель.

Вторая шлюпка сразу же, как мы остановились, покачиваясь, продрейфовала к нашему борту. После беспрерывного тарахтения двигателя тишина казалась неестественной, ватной. Плеск воды и удары двух пляшущих на волне шлюпок борт о борт настораживают, и ребята напряженно прислушиваются к тишине, которая, кажется, пугает их, впервые в жизни оказавшихся в шлюпке в открытом море, в плотном тумане. Только старпом спокоен. Он знал, что впереди, прямо по курсу, сейчас прозвучат гудки «Крузенштерна». И когда они прозвучали, Аркадий Николаевич смотрел не в сторону нашего судна, а спокойно, в полуулыбке разглядывал оживленных ребят.

На следующий день «Крузенштерн» снялся с якоря и пошел в Балтийское море искать ветер. К вечеру, когда мы входили в Ирбенский пролив, все еще был полнейший штиль. С правого борта луч вечернего солнца лежал на море с легкостью и покоем лунного света...

В тот день в Балтийском море судно совершило несколько поворотов. Достаточно было посмотреть на штурманскую карту, на ломаные зигзаги, проложенные на ней, чтобы представить, как мы блуждали в поисках ветра. Ветер был, но неустойчивый. Мог зайти откуда угодно, тут же исчезнуть, изменить направление от западного до южного и обратно. Только судно пристроится к острому углу атаки, наполнит марсели, как ветер начинает уходить или слабеть. Паруса скисают, полощутся. Ребята выбивались из сил: то и дело разворачивали, выравнивали реи, набивали шкоты и отдыхали, по-моему, только во время покрасочных работ.

Последний раз в этот день мы осуществили поворот через фордевинд, не дойдя нескольких миль до шведского островка Эланд-Сёдра-Грунд.

Проходя по левому борту, в иллюминатор я видел, как капитан расхаживает по каюте. Когда постучался и вошел к нему, Владимир Александрович уже говорил по телефону с вахтенным помощником:

— Передайте командирам мачт, чтобы через десять минут построили курсантов на шлюпочной палубе. Буду разбирать последний поворот. — Он повесил трубку на рычаг тяжелого корабельного аппарата и вопросительно посмотрел на меня. Я отметил, что этот немногословный человек привык, что к нему приходят только по делу.

— Пройдите, — сказал он глухо. — Вот посмотрите. — И протянул мне влажную, только что полученную метеокарту. — Вот посмотрите, мы находимся здесь, — указал капитан на круг — обозначение циклона посреди Балтийского моря. — Если верить этой карте, мы сейчас должны были бы испытывать крепкий, свежий ветер, а мы имеем всего лишь три-четыре балла неустойчивого ветра... И при том, — он взял со своего стола кипу радиограмм, тоже со сводками, — сообщается ветер одного направления, а на самом деле он дует в другом. Точно в таком положении мы оказались здесь в 1974 году во время операции «Парус», когда потеряли ветер. Хотя сводка обещала хороший попутный ветер, мы вместо того, чтобы взять курс на Гдыню, вынуждены были идти к Клайпеде. После вот этого шведского островка Эланд-Сёдра-Грунд ветра совсем не стало, судно валялось на зыби, паруса полоскали, мы опаздывали на целые сутки...

— А за что же «Крузенштерн» получил в этой операции приз «Катти Сарк»? — не понимал я.

— За победу в регате. Тогда кубок получил наш трехмачтовый барк «Товарищ», а приз «Катти Сарк» решением совета капитанов парусных судов был единодушно присужден «Крузенштерну». Из Портсмута единственное судно — наше — пришло под всеми парусами в Сен-Мало. Этот приз мы получили не только за победы на гонках, учитывалось участие экипажей парусников во всех видах соревнований: в футболе, гребле, в морской выучке...

Кстати, тут была еще одна немаловажная особенность. По решению Союза учебных парусников, на «Крузенштерне» на переходе Портсмут — Сен-Мало практиковались иностранные кадеты: англичане, датчане, французы, голландцы — двадцать человек. Формы они не носили. Учились в морских колледжах и обычно плавали на своих маленьких парусниках. Конечно, за все платили деньги: за питание, обучение, плавание... Одним словом, они считали, что «Крузенштерн» — их большая удача...