Тихая заводь бытия. Три провинциальные истории - Виорэль Ломов

Часам к двенадцати я справился с заданием. Вова Сергеич остался доволен.

Завтра у нас выходной…

– Завтра у нас выходной, – сказал он. – Крыша как?

Я похлопал себя по макушке.

– Да пока на месте.

– Жить, спрашиваю, где будешь? Дом есть?

– Где я, там и дом, – я на всякий случай о домике (три на четыре, с верандой, на сорок восьмой версте) умолчал.

– Прям как улитка.

Помзам задумался, погладил свою гладкую макушку. Глянул на ладонь, понюхал.

– Ладно, покумекаем ближе к вечеру. Обедать где намерен? Как выйдешь, в первый переулок свернешь, там павильон…

– Знаю.

– Так ты в него не заходи. Там все было свежее в прошлом году. И наверняка попадешь в перерыв.

– Технический.

– Да? Не замечал. Пройдешь полсотни метров, в подвале магазинчик с ненашим названием. Купи там чего-нибудь, а чай и сахар в тумбочке возьмешь. На макушке ничего нет? – Он наклонил лысину.

– Ничего.

– Да? Ладно, ступай. Будь добр, купи «СПИД-инфо» и «МК», – он протянул мне деньги. – Своих нет? Вернешь потом.

Был ослепительно ясный день. Я поймал себя на том, что впервые за этот год любуюсь ничем, просто воздухом, травой, деревьями прохожими. Сломанные ветки за день распушились, воробьи выклевывали из пуха семена. Надо же, ветки погибли, а жизнь из них так и прет.

Хорошо, благодаря Вове сэкономил сегодня на обеде.

Магазинчик, и точно, назывался не по-нашему: «Chére amie». Когда я вижу заведение с вывеской на казахском языке, я знаю – там хозяева казахи. Когда на корейском – корейцы. Но когда я вижу «Милый друг» на французском – я не уверен, что хозяева там французы. Я ткнул пальцем на весы, где вместо четырехсот было триста тридцать грамм, и спросил, в чем истина. Продавщица позвала амбала, и мы с ним представили друг другу аргументы, он весомые, я жилистые, поговорили на чистейшем русском языке и разошлись, как в случайном браке. Продавщице, правда, пришлось доложить семьдесят грамм.

Через двадцать минут я с хлебом и колбасой спускался в подвал музея. Из кармана у меня торчали газеты, которые я отродясь не читал.

– Так, я поехал на базу, – сказал Вова Сергеич. – Буду к вечеру. Тебе задание: все железо, что тут валяется, разложить вдоль стен. Справа – трубы и колена, слева – уголки и швеллеры, прутья отдельно. Только аккуратно. А доски и кирпич оттащишь ко входу. В понедельник перетащишь их в другой подвал. Извини, закрою тебя, посидишь взаперти. Туалет вон там. После обеда можешь законно покемарить. С полчасика, не более.

Помзам похлопал по продавленному старенькому дивану.

– Паспорт дай-ка. На всякий случай, – сказал Вова Сергеич. – Потом отдам. О, да ты никак спать хочешь?

– Телефона нет? – спросил я.

– Не держим, – промолвил он и ушел.

Прогрохотала входная, обитая железом дверь. Потом еще одна. И сразу стало так тихо, точно комната ушла под землю. Сейчас полезет сквозь щели всякая нечисть, подумал я. Телевизор бы тут не помешал, для дизайна. Вон в том углу. Я включил чайник и разложил на газете свой обед. Положил в бокал заварку, сахар, нарезал колбасу, отломил хлеб, понюхал его. Хлеб уже давно потерял собственный запах. Он, как женщина, пахнет не собой, а всяким бэби драй. Чего это Вова нюхал свою макушку?

Пообедав, я развернул газету, но стал зевать, погасил свет и улегся на скрипучем диване. Прислушался, было тихо, как в барокамере. Не пищали мыши, не шуршали насекомые, не звенели комары…

Разбудил меня звук…

Разбудил меня звук, донесшийся откуда-то извне. Я это понял сквозь сон. Странно, звук проникал в сон легко, как иголка, а я из сна выходил неуклюже, как по песку. Звук был не очень громкий, но как бы целенаправленный. Я зажег свет, взглянул на часы. Часы остановились на половине первого. Первый раз остановились за все время. Я всю жизнь суеверно боялся их остановки. Сколько же я проспал? Может, вечер уже, а я не растащил железяки? Придет благодетель и попрет меня отсюда. Жаль, место-то вроде ничего.

Звук повторился. Словно кто-то стучал в дверь.

– Заходите! – крикнул я.

Никто не зашел. Стук повторился. Я встал и открыл дверь. Было пусто. Входная дверь была закрыта, а коридор терялся в темноте, растворяясь там во враждебной, как мне показалось, атмосфере. Это оттуда прилетели разбудившие меня звуки.

– Носит тут всяких! – пробормотал я, лишь бы пробормотать что-то. Начинается история про Хому Брута. Может, ночь уже, и таксидермист вообще забыл обо мне? Поехал со своей базы прямо домой?

И только я закрыл дверь и стал прибирать со стола, вновь раздался стук. Я замер. Стучали не в дверь, а в конце коридора. Может, там тоже дверь. Поколебавшись с минуту, я вышел из комнаты. В полумраке стал приглядываться к стенам, но выключателя не нашел, электрического шкафа или отдельного рубильника тоже не было. Чего же Вова не показал, где тут включается свет? Я направился вглубь коридора на стук. Пол был земляной, неровный, захламленный всем, что я должен был рассортировать и разложить вдоль стен. Теперь я отчетливо услышал, что стук идет из темноты, повторяясь со строгим интервалом. Скорее всего, это работает какой-нибудь механизм, вентсистема или бойлер, подумал я, передвигаясь в темноте на ощупь. Коридор сделал поворот и закончился тупиком с металлической (судя по звуку) дверью. Дверь была заперта.

– Извините, – сказал я двери и поворотил вспять.

Тут дверь открылась, и мне в спину ударил свет.

– Принимаете гостей? – раздался властный голос.

Я обернулся. На пороге стоял человек высокого роста. Лица его и одежды было не разглядеть.

– Милости просим, – сказал я и пошел к себе.

В комнате я разглядел незнакомца. Он оказался не таким властным, как его голос. Он был несколько полным, а полнота предполагает радушие. Гость не спешил сгладить впечатление от своего неожиданного появления в моем мире.

– Это вы стучали? – спросил я.

– На кого? Позволите? – Он опустился на диван.

– Чай? – на правах хозяина предложил я.

Незнакомец посмотрел на чайник.

– Электрический? Я больше люблю чай на костре. С дымом и комарами.

– На костре? Пожарные нагрянут. Вон датчиков сколько.

– Это я так, фигурально.

Я ополоснул бокалы и стал нарезать остатки хлеба, колбасы. Несколько минут мы оба молчали. Незнакомец приглядывался, не беря газету в руки, к подвалу последней полосы.

– Чем богаты, тем и рады. – Я широким жестом пригласил незнакомца к столу.

Тот оценил взглядом стол и сказал:

– Не буду петь осанну сей трапезе, но она заслуживает того. Любительская? Премного благодарен вам. Позвольте представиться: Верлибр Павел Петрович, директор этого федерального заведения. Сюда вас Вова Сергеич определил? Или Салтыков?

– Вова Сергеич.

– Я так и думал. Он хоть и живодер, но искренне жалеет тех, кого убивает. Натура такая… Без палача история – богадельня. История начинается с палача и заканчивается палачом. Лучше: завершается. Да… Это я обдумываю тезисы своего выступления на комитете в понедельник…

– На комитете палачей? – спросил я.

Верлибр хохотнул и зябко поежился.

– Приказ на вас я только что подписал. Люблю крепкий! – Верлибр высыпал остатки заварки в стакан и залил ее крутым кипятком. – В Москве на чайных церемониях пьют зеленый китайский чай, не помню названия. «Улюлюм» какой-то, по восемьсот баксов за такую вот пачечку. Представляете?

Я попробовал представить это, но не смог. Поэтому вместо ответа промычал. Поскольку заварки не осталось, я запивал бутерброд сладким кипятком.

Поговорим, таким образом, ни о чем и об истории, мы попили чайку, съели весь хлеб с колбасой и сидели, глядя друг на друга.

– Приятно общаться с умным человеком, – наконец произнес Павел Петрович. – Ну, не прощаюсь. Не провожайте. Перед выходными я обхожу все помещения музея. Как Александр посты.

Интересно, какого Александра он имел в виду?

– Не подскажете, который час?

Директор пожал плечами:

– Мне не нужны часы. – И покинул меня.

В дверях он обернулся, взглянул на рысь и поежился.

– Какой взгляд у нее!

Через минуту я выскочил, чтобы уточнить у него, который все-таки час, но Верлибра уже и след простыл. Я крикнул:

– Павел Петрович!

А мне ответило эхо:

– Павел!.. Павел!.. Павел!..

Я вернулся в комнату…

Я вернулся в комнату таксидермиста и опять стал убирать со стола. Что я делаю? Мне же работать надо. Надо работать, но я чувствовал во всем теле страшную усталость, накопившуюся за последнее время. Не было сил пошевелить даже пальцем. Я присел на минуту на диван, закрыл глаза и отчетливо увидел Федула, пинающего крышечку. Интересно, что он делает сейчас? Я взглянул на рысь. Я не мог отделаться от впечатления, что она смотрит на меня. Ей хорошо и спокойно, у нее есть крыша. Взяв в руки газету, я стал искать место, к которому приглядывался Верлибр. Интересная фамилия, подумал я, Верлибр. Чего он там выглядывал? Среди стандартных объявлений в глаза бросилось одно. Я прочитал его один раз, другой и никак не мог схватить суть. «Меняю юг души на север можно меньше плюс вид на счастье».