Дикий монастырь - Роман Воликов

Так он двигался несколько минут. Пещера постепенно расширялась, воздух был настолько сухой, что в горле запершило. Кое-где по краям стояли резные деревянные столбы, служившие когда-то опорами. Он потрогал ладонью один из столбов, дерево истончилось от времени, но ещё сохраняло крепость. Вот ведь жили здесь, подумал он, прятались, молились, может быть, любили, а потом всё – тишина и прах. Он зацепился ногой за препятствие и едва не выронил фонарик.

Он присел на корточки – перед ним лежал череп, небольшой по размеру, детский. Он посветил фонариком вокруг – рядом было ещё несколько черепов, взрослых, кости, ржавые окислившиеся ножи, напоминавшие турецкие ятаганы, несколько кусков ткани, вероятно, всё, что осталось от истлевшей одежды. На одном из кусков ткани покоилась книга, размером в два кирпича, в кожаном окладе, с железными скрепами.

Просто археологическая находка, подумал он. Подсвечивая фонариком, он изучил книгу. Она сохранилась неплохо, печатные листы выглядели неряшливо из-за прикосновений чьих-то жирных, грязных пальцев. Наверное, Тора, подумал он, или Талмуд, как там у них священные книги называются? Отдам Рахиму, попрошу, чтобы передал в музей, а кости надо похоронить, по-людски.

«Отец Никанор, ты где? Ты живой?» – услышал он голос издалека. Он спешно вернулся и выглянул из лаза.

На платформе стояли Рахим и подросток лет двенадцати. Нагруженный ослик отдыхал у кипы досок.

– Я сейчас, – сказал он, вернулся за книгой, взял её подмышку и осторожно спустился по лестнице.

– Я уже волноваться начал, – сказал Рахим. – Пришли, а никого нет, только костёр дымится.

– Изучал местные достопримечательности, – сказал он. – Вот книгу старинную нашёл. Передашь археологам?

– Почему не передать, – сказал Рахим. – Съезжу в музей в Бахчисарай. Там и денег, наверное, заплатят.

– Деньги себе оставишь, – сказал он. – За труды!

– Ахмат, – Рахим сказал несколько слов по-татарски пареньку, с любопытством взиравшему на его рясу. Тот молча направился к ослику. – Племянник мой, охламон конкретный, мать не слушается, дерзит. Я его на трудовую терапию взял, не против?

– Не против, – сказал он. – Руки всегда сгодятся.

Сначала они с женой ругались, первый, наверное, год совместной жизни, может быть, полтора. Скандалили негромко, неудобно перед мальчишкой, и быстро, он замыкался в себе, уходил на кухню и втыкался в интернет, жена также хмуро смотрела всё подряд по телеку. Причины, как обычно, были пустяковые, но оба хорошо понимали, что семейная жизнь не складывается, и парень просто первая преграда и не более того. Он несколько раз предлагал расстаться, жена пускалась в плач, и на какое-то время наступала мирная эпоха. Он так до конца и не понял, зачем жене была нужна эта непутёвая семейная жизнь, неужели только из-за того, что у него просторная, трёхкомнатная квартира, доставшаяся в наследство от родителей, и жене от этой квартиры до работы полшага не торопясь, неужели так всё банально и примитивно.

Он, конечно, тоже был хорош, пристроился на всем готовеньком, рубашки постираны, поглажены, в хате чисто, носки на месте в комоде, а не пылятся под кроватью, как прежде. «Приспособленец! – так ему и сказала одна его бывшая клава, когда он после очередного скандала заявился без приглашения поплакаться в жилетку. – Все мужики – приспособленцы, женщина нужна на кухне и в койке иногда, чем дальше в лес, тем больше без восторга. А настроение понять, удивить, заворожить? Что, не дано? Всё на хоботок свой меряете?»

«Да я вроде не такой, – неуверенно отнекивался он. – Я вроде с пониманием, только не получается ничего».

«Ребятёночка вам надо родить, – сказала клава. – Нет детей, нет семьи».

«Да нельзя ей, – сказал он. – Первые роды были трудные, врачи ответственно заявили, больше рисковать нельзя».

«Ну, тогда лови гранату, милый мой рогацио, – сказала клава. – Ты, давай-ка, выматывайся, ко мне сейчас любовник должен прийти, он дяденька суровый, мне лишние проблемы ни к чему».

Работали до вечера. У Рахима руки росли из нужного места, в отличие от него. Крышу решили не делать, выступ скалы был куда надёжнее, соорудить три деревянных стены, на одной – небольшое оконце, вместо крыльца Ахмат притащил два валуна и монотонно обтачивал их, придавая квадратную форму.

Кукольный домик, прилепившийся к скале, но это лучше, чем навес над ванной для давки винограда. «Буржуйку» мне из обители передадут, – сказал он. – На следующей неделе дровишки начну заготавливать. И кровать армейскую тоже передут, я её разберу и на ослике подниму, если не возражаешь».

– Вы здесь один будете жить? – спросил Рахим.

– До весны один, – сказал он. – Весной настоятель придёт, алтарь освятим. Может, кого из насельников в послушание в скит назначит. Не знаю, у нас, как в армии, приказы не обсуждаются.

– Вам мясо разрешается кушать? – сказал Рахим.

– Разрешается, – сказал он. – Если не пост, но я предпочитаю кашу. От каши тело лёгкое.

– У кого как, – сказал Рахим. – После такой работы и поесть надо плотно. Жена бараний суп сварила, лагман называется, мы с собой принесли. И кухню маленькую полевую разборную, в авиации такие на Крайнем Севере применяются, разжигается быстро, тепло долго держит. Это подарок вам от села. Я мешок угля оставлю, потом ещё привезу.

– За подарок спасибо! – сказал он. – А за уголь сколько надо заплатить?

– Нисколько, – Рахим махнул рукой. – Я на зиму запасся, не обеднею. Если не возражаете, мы здесь переночуем, чтобы в темноте не спускаться. Ночи пока тёплые, мы спальные мешки захватили. А завтра утром поработаем.

– Оставайтесь, – сказал он. – Места всем хватит. Только уговор – не курить. Здесь такой воздух дивный.

– Бросил я, – сказал Рахим. – Мучился, злился, но бросил. Пять лет не курю. А выпивать, выпиваю иногда. Вам как, можно?

– Для аппетита можно, – сказал он. – После трудов праведных…

Первый раз ему поплохело на работе, в автомобильном салоне. С утра побаливала голова, и как-то странно, будто молоточки стучат по переносице. Клиент попался нудный, ходил кругами вокруг машины, допытывался до мельчайших технических подробностей, и было неясно, то ли купит, то ли просто свою крутизну демонстрирует. «Скорей бы отвалил, – думал он. – Отпрошусь у шефа домой, что-то худо мне».

В конечном итоге, клиент пообещал наведаться завтра, он сдержанно попрощался, и только потом уже осознал, что сидит на полу, схватившись рукой за узел галстука, а девчонки с ресепшена суетятся вокруг него. Приступ схлынул, он доехал домой на такси, провалялся до вечера на диване, вечером чувствовал себя вполне нормально, и голова перестала болеть, утром вовсе подскочил огурцом и вскоре забыл о досадном происшествии.

В какой-то момент он неожиданно много стал есть. Неприятно неожиданно, потому что всегда отличался умеренностью в еде и возлияниях, наверное, поэтому был подтянутым и выглядел моложе своих паспортных лет. При этом он совершенно не толстел, напротив, сбросил килограмм десять, что не на шутку насторожило его. «Не в коня корм!» – говорила жена, накладывая с горкой глубокую тарелку макарон по-флотски, и в интонации, с которой она произносила эту фразу, читалось всё сразу: удивление, подозрение, лёгкий испуг от непонимания происходящего, зависть неумолимо стареющей женщины, которая уже никогда не будет выглядеть на девятнадцать.

«Сходи к врачу, – предложила жена. – У тебя явно что-то не в порядке с обменом веществ».

– Пойду, – согласился он, но до врача так и не добрался, к врачам его привезли.

Был обеденный перерыв, он налопался в столовке почти до тошнотного ощущения, как всегда в последнее время, вышел покурить, собрался пококетничать с новой секретаршей шефа Викой и потерял сознание.

Домик, с помощью Рахима, он построил до первых заморозков. Домик стал некой границей между ним и дикой природой, но границей вполне прозрачной, дружелюбной. Домик был словно заколдованный круг, куда можно было отступить от порывов осеннего ветра, от холодного дождя, от неясных криков животных или птиц, которые иногда доносились до него. Но и всегда можно было выйти и слиться с безмолвным величием скал.

Теперь он занялся изучением караимских схронов. Один, самый высокий, метрах в двадцати от уровня платформы, он решил оставить в покое, остальные облазил подробно и внимательно. Находил черепки от горшков, куски ткани, какую-то утварь, искаженную временем до непонятного назначения. Находки складывал в тряпицу и отдавал Рахиму с неизменной просьбой передать археологам.

Пещера для алтаря подходила больше, чем другие схроны. Рахим по-хозяйски обследовал столбы, служившие когда-то опорами, некоторые они подправили камнями, установили стремянку, привезённую на незаменимом ослике, и зацементировали в потолке те места, где могла пробиться вода.