В те времена - Дмитрий Кимельфельд

Колдунья

В белой вьюге, в белой зыби, в белой мглеНад распятьями сопящих городовТы, безумная, летала на метле,Зябко ежась от январских холодов.

Пах сочельник апельсином и треской,Ветер вялил новогодние шары…И, подвластны твоей силе колдовской,Гибли души и кручинились миры.

Так ты узила глаза свои, ярясь,Что любой, к кому сходила благодать,Был готов за эту ведьминскую связьБез оглядки душу дьяволу отдать.

На погостах веселилось воронье…Ну, а я из предрассудков и рубахВыбегал, чтобы почувствовать твоеИзумленное дыханье на губах.

Чтоб в твоем во всесжигающем огнеСгинуть вовсе — неразумно и легко.Чтобы ты поминки правила по мне,Жгла как свечи темный воск материков!

Чтобы кожей, языком, ребром крутымНа чужой уже, на призрачной землеВспоминать, как на метле летала тыВ белой вьюге, в белой зыби, в белой мгле!

Гамаюн

Рвется нить золотого шитья, —Затянулась богов перебранка…Вещим птицам не стало житья —Их охотники бьют, как подранков.Вот они уже падают ниц.Был их век тороплив и недолог:Вместо звонкого пения птицДоверительный шепот двустволок.

Припев:Как будто звуки яд вкусили.Неслышно звуки сыпятся со струн.За них ветра по всей РоссииПоют о вещей птице Гамаюн.Ну кто из нас печаль осилит?И только ветер, вечно юн,Поет один за всю РоссиюО вещей птице — птице Гамаюн.

Тешил души терновым венцом.И в клетушках своих полутемныхСлышен голос ее с хрипотцой, —Беспощадный, надрывный, бездомный.Ты отчаянье не проворонь, —Захлебнись от вселенской печали.Не летят, не летят на огоньБольше вещие птицы ночами.

Припев.

Все вернется, поди, на круги…Но сегодня смешно и досадноВидеть мне, как былые врагиРаспевают псалмы о Кассандре…Затянулась ледком полынья,Кровь из горла пробитого хлещет.Вещим птицам не стало житья, —Воронье прорицает зловеще.

Припев:Как будто звуки яд вкусили.Неслышно звуки сыпятся со струн.За них ветра по всей РоссииПоют о вещей птице Гамаюн.Дожди планету оросили,И спасу нет от новых лун…Одни ветра на всю РоссиюПоют о вещей птице Гамаюн.

1980 г.

«Ах, о чём, о чём таком…»

* * *

Ах, о чём, о чём такомГоворишь так горячо ты?Кровью ведь, не языкомМне сводить с судьбою счёты.Время — знахарь, а не врач,Вышибает клинья клином…То ли смейся, то ли плачь, —Вот и жизни половина.

Свист корсар на каравелле,Чёрный флаг чернее сажи.Френсис Дрейк добычу делит —Он победой новой горд.Ну, а я-то, — вот досада! —И не бредил абордажем.Ну, а я-то, — вот досада! —И не мчался к мысу Горн…

Правда, было и во мнеРоковое это Нечто,И в свободном табунеМне хотелось мчаться в вечность…Но строка не по летамПо ночам в силки ловила.Только-только полетал —Вот и жизни половина.

Там один у Чёрной речкиГрудью на свинец нарвался,А другой в арбатской спешкеМысли пулей окрестил…Ну, а я-то, — вот досада! —Так ни с кем и не подрался.Ну, а я-то, — вот досада! —И врагу не отомстил…

Вот пришёл и мой черед —Вынес, вымолил, дорвался!..И — вкусил запретный плод!И — ребра не досчитался…Что печалишься, душа?Мы с тобою — божья глина.Только-только подышал —Вот и жизни половина.

Меж Сенатом и СинодомКивера ветра полощут.Молодой полковник скачет —Лошадь топчет снегирей.Ну, а я-то, — вот досада! —Не водил полки на площадь.Ну, а я-то, — вот досада! —Не страшил смешком царей…

Но в одном я не солгу:Знал я женщину такую,Что ни другу, ни врагуПро неё не растолкую.Она прочим не чета.Без неё-то — всё едино.Нет, не стоит ни чертаМоей жизни половина!

Сколько, брат, ни хорохорься —Всё теперь пойдёт на убыль…По усам текли мгновенья, —Да, видать, не пригубил,Ну, а я-то, — вот досада! —Мало так её голубил,Ну, а я-то, — вот досада! —Мало так её любил!

1980 г.

Снежный блюз

Снова сыплет за окном снег,Снова — яства из семи блюд…Эй, трубач, я вновь пришёл с Ней —Ты сыграй нам, помнишь? — тот блюз.

Пусть всё будет, как тогда — пой,Рви синкопы горловых жил.Пусть струится по щекам пот,Пусть несется из аорт жизнь!..

Как легка была тогда ночь —Продолженье наших дней тех,Где сплетались из семи нотТемы вечные для двух тел.

С этой женщиной, прости, Бог, —Будто сотканной из ста грёз,Я такую испытал боль —И такое волшебство снёс,

Что теперь — хоть из аорт кровь, —Пусть сам дьявол разведёт прыть, —Буду землю, как слепой крот,По её следам ребром рыть!..

Так руби же, музыкант, такт,Рви синкопы горловых жил.Есть пока что на земле Та,За которую и смерть — жизнь!

1979 г.

Парад-алле

Мимо рощ и домов, мимо лиц и стекла,Попирая асфальт и бетон,Осень рыжеи лошадкой в наш город вошла,За собою везя фаэтон.

Вот на площади главной разбит шапито,И над мелом встревоженных лиц,В роковое пространство врезаясь винтом,Крутит сальто отчаянный лист.

Припев:Марш выходной заиграет оркестр —Публику бросит в пьянящую дрожь…В небе луну, как серебряный крест,Прячет за пазуху дождь.

Представленье в разгаре, сопит детвора,Восхищенно хрустят леденцы…Как факиры, меняют одежды ветра,Колет тайной под ложечку цирк.

А когда сатанеет сквозняк-дирижер,Скоморошьи прищурив глаза,Наша память, как клоун, спешит на ковер,И взрывается хохотом зал.

Припев.

Жгут повсюду листву, холодеющий дымВынет душу из темных аллей…Цирковые гастроли осенней ордыЗавершатся парадом-алле.

Мимо улиц и лиц, засыпая дома,Попирая асфальт и бетон,Белогривой лошадкой плетется зимаИ везет за собой фаэтон…

Припев.

Музыкант

В саду, где рой кузнечиковМолился на закат,Одну сонату вечнуюТревожил музыкант.Он долго спорил с давешним,Слова перебирал,Постукивал по клавишам,Наигрывал-играл.Слетались звуки вещиеК нему на торжество,И приходила женщинаИз памяти его.И уносил кататься ихЕё звенящий смехВ блаженный девятнадцатыйПотусторонний век.

Кнуты по крупам щёлкали,Кричали лихачи…Глаза её за щёлкамиСмеялися в ночи.Спала притихшим зябликомВ пустом дому она,Надкушенное яблокоБелело, как луна.

Пёс лаял из-за дерева,Уныл и языкат,И с неизвестным демономПрощался музыкант.Он ноты прятал бережно,И счастье жгло его,Как в юности безденежной, —Бог знает, отчего…

1978 г.

«Они проснулись поутру…»

* * *

Они проснулись поутру,И пили чай, хрустя хлебцами.Бельё качалось на ветруНа леске между деревцами.

Он выбегал, накинув шарф,По лестнице в притихший дворик.Пустую банку вороша,Он восклицал: «Ах, бедный Йорик!»

И был апрель. И по рекеСпешили грузовые баржи…И двушка в тёплом кулакеБыла потёртым знаком кражи.

Он набирал шесть долгих цифрИз углового автомата,И обещал билеты в цирк,И улыбался виновато.

Он заходил к себе домой,Читал унылую запискуИ восседал за стол хромой.И ел холодную сосиску.

Потом ложился на диванИ, проглотив четыре строчки,Заваливался, как в туман,Не сняв ботинки и сорочку.

Он молча вглядывался в тьму,Ища итог судьбы печальной,И там мерещилась емуДругая жизнь. И берег дальний.

1979 г.