Про нас. до потери и после - Светлана Харитонова

Потом, после всего, я перечитывала нашу переписку в мессенджерах и не раз наталкивалась на сообщения «что-то я сильно устаю», «совсем нет сил», «все время хочу спать». Я отвечала: «А что ты хочешь? Спишь по 4 часа в сутки, куришь как паровоз, неправильно питаешься, мало отдыхаешь. Да и годы идут. Ну как при таком режиме не уставать?!». Дима настаивал, что испытывает не обычную усталость, но от визита к врачу отказывался категорически. А я и не настаивала особо.

Прошла осень, декабрь. 2015 мы встречали на даче – с семьей и друзьями. Запись из дневника:

«Очень клево встретили 2015, практически идеально. Дача. Оливье. Баня за час до курантов. Исполнение гимна Советского Союза, с племянником на громкой связи. Салюты. Гора подарков под елкой. Даже романтический снежок включили в новогоднюю ночь. Компания прекрасная. На следующий день – снеговик, снежки, катание с горки, снова баня. Праздник живота. То, что доктор прописал, как говорится».

Тогда же была сделана наша последняя счастливая совместная фотография. Это был случайный кадр, мы не позировали, я просто подошла к нему, прижалась, он обнял, и даже на фотографии видно, как мы друг на друга смотрим.

На февраль была запланирована большая поездка. Дима намного раньше меня встал на горные лыжи, и успел обкатать весь Кавказ, а я там не была ни разу. Собирались в большое путешествие на машине: Сочи, Домбай, Эльбрус с множеством заездов в разные точки, которые он давно хотел мне показать. Где-то до сих пор лежит этот листок с указанием дат, мест, времени. Как обычно, должны были ехать в марте, чтобы Димин день рождения встретить в горах.

2 февраля 2015 года вернулись боли.

В поисках диагноза

Дневник, 4 февраля 2015

«Пережить лечение реформированной медициной может только очень здоровый человек.

Скорая наотрез отказывается везти в больницу, даже если человек кричит от боли.

Участковый терапевт не приходит на дом даже после подтверждения вызова.

Уролог отправляет к онкологу: «У вас новообразование, это не наш профиль».

В онкодиспасере ад, я лично провела там 5 часов: 1,5 в очереди на перерегистрацию (знаете, с нового года надо прикрепляться по-новой!), 2 часа в очереди за талончиком и еще 1,5 непосредственно в очереди к онкологу. Пока я через главврача не попросила вызвать Диму вне очереди, так как он еле сидел от боли. Весь этот квест был ради того, чтобы услышать: «А что вы от меня хотите? Нужен диагноз? Обследовать? Нет, это не моя задача. Где? Не знаю. Обратитесь к районному терапевту».

Скорая колет трамал, который не убирает боль, но оставляет после себя дурную голову. Никто ни за что не отвечает. Диагностика? Нет, не слышали. У нас указания, извините, мы не можем вам помочь. На прямой вопрос: «И что, дома подыхать?» честный ответ: «Выходит, что так».

Но люди всегда остаются людьми. Третья бригада скорой на свой страх и риск «нарисовала» диагноз, с которым можно везти в больницу. Уролог в 57й сначала отбивался, но потом дал направление, без которого бы не приняли в онкодиспансере. А вечером, когда мы, измотанные и еле живые, пришли к нему обратно, накидал-таки хоть какой-то план действий, а на прощание вкатил укол, благодаря которому мы первую за 3 суток ночь нормально поспали.

Онкоуролог, к которому мы прорвались сегодня, в неприемный день, проконсультировал, отправил на МРТ, записал на пятницу, сказал, какие анализы сдать для госпитализации и предупредил, чтобы мы были готовы.

МРТ-врач, взявший без очереди и наотрез отказавшийся от мзды.

Люди остаются людьми. Хотя сейчас это очень сложно.

Апрельская тема вернулась, судя по первым результатам, с новыми силами, продвинувшись вперед.

Мы верим, что все будет хорошо, как и тогда. Только теперь не будем бросать, а долечимся до конца, со всеми контролями и финальным «все, здоров».

Но все равно страшно».

Потянулись изматывающие дни.

В ГКБ 57 мы просто-напросто в коридоре подкараулили врача, который вел обследование в мае 2014, вцепились в него со словами: «Помогите!». Кукушкин М. В. – хороший человек и хороший врач – не отказал. Начались обследования – анализы, УЗИ, КТ, МРТ, гастроскопия, колоноскопия. Анализы пришли прекрасные, онкомаркеры, каждый из которых я открывала трясущимися руками, все как один в пределах нормы. Только на томограмме было видно здоровенное образование около почки, которое с 6 сантиметров выросло аж до 16, да еще в самой почке небольшое образование около 1,5 сантиметров, и еще мелкие образования в легких. В прошлый раз сошлись на том, что большое – это киста, а маленькое – кальцинат. Могу сейчас ошибаться в терминологии, но звучало все это совсем нестрашно, да и перепроверяли мы каждый результат, каждое исследование у нескольких специалистов как в рамках ОМС, так и у платных врачей по рекомендации. В начале марта 2015 наконец-то из почки взяли пункцию, мы не находили себе места от волнения, но пришел ответ: отрицательно, нетипичных клеток не обнаружено.

Мы не знали, что и думать. Кукушкин М. В. говорил прямо: «Дима, я онколог, я вижу, что у тебя рак. Только пока что не могу найти, где».

Перечитывая мартовскую переписку с Димой, я увидела такое:

– Может быть, у меня рак мозга?! Всё уже посмотрели, кроме головы.

– Прекрати! Нет у тебя никакого рака, что ты выдумываешь!!!

Блаженное отрицание…

30 марта 2015 года мы сидели дома на кухне, и вдруг Дима нащупал в надключичной ямке большое уплотнение, размером чуть не с перепелиное яйцо. Как мы пропустили это раньше – неведомо, почему туда не смотрел ни один врач – неизвестно. Но факт остается фактом. 30 марта мы нащупали серьезное образование, и игнорировать проблему, утешая себя хорошими анализами, стало невозможно.

Выяснилось, что у моего руководителя есть контакт на Каширке, в РОНЦ им. Блохина. Собственно, мне про него говорили еще год назад, но мы же тогда так уверенно убедились, что рака нет. А Каширка – такое место, что даже у непосвященного информация о нем уходит в «слепую зону», год назад я отказалась воспользоваться этим предложением.

Но сейчас было не до политики страуса. В срочном порядке была организована встреча. Диму передали отличному диагносту – Богуш Е. А.

Она его раздела, ощупала от макушки до пяток (первая за все время). К тому времени Дима похудел, хотя еще не сильно. Впрочем, он всегда отличался худощавым телосложением, так что невооруженным взглядом потерянные 1,5 кг мы не заметили. «Давай пока что забудем про КТ. Диагноз – здесь», – сказала врач, указав на надключичные лимфоузлы.

Через несколько дней Диму госпитализировали и вырезали узел. Я пытала Елену Александровну вопросами, она говорила, что нужно ждать результата, но, все же пойдя навстречу моим бесконечным просьбам, предположила варианты: туберкулез, лимфома, рак почки. По убыванию «по предпочтительности».

Мы были практически уверены, что речь о лимфоме. Читали интернет, подбадривали друг друга, что это лечится, все будет хорошо.

23 апреля пришел результат гистологии: почечноклеточный рак. Наихудший из возможных сценариев.

Дальше мы сдали в РОНЦ стекла и блоки на имуногистохимию, сделали сцинтографию.

Наступили майские праздники, время ожидания. Диме с каждым днем становилось все хуже и хуже: болела грудина, тошнило и рвало, донимала слабость. Настроение было соответствующим. Сомнений в том, что это рак, уже не было, оставалось лишь надеяться на поддающуюся излечению форму и отсутствие метастазов.

В эти дни мы съездили к брату приятельницы, онкоурологу в крупной федеральной больнице. Он осмотрел Диму, но высказался как-то совсем неопределенно: ни хорошо, ни плохо, давайте дождемся результатов.

На вторые майские Дима поехал на дачу к другу. Встретила я его в совсем отвратительном состоянии.

Когда дело доходит до близкого, самого родного человека, становится не до этикета. Я очень сочувствую докторам, которых дергают и днем, и ночью, в любой день недели, в любое время суток. Но и я, конечно, не удержалась и позвонила Елене Александровне из РОНЦ.

К этому моменту все анализы пришли. Почечно-клеточный рак с метастазами в лимфоузлы, легкие, кости и печень. Неоперабельно. Не поддается лучевой и химиотерапии. Про прогнозы она отвечала очень уклончиво.

В полном шоке мы доехали до дома. Сбывался самый ужасный из возможных сценариев, и он не укладывался в голове. Дима пошел спать, а я бросилась звонить врачу – брату приятельницы. Потому что хотела услышать правду. Ну, и услышала: «Шансов нет. Медиана выживаемости до полугода. Как будет – неизвестно: может быть, несколько дней, может быть, несколько месяцев. Не вздумайте продавать квартиру, пытаясь увозить на лечение в другую страну, на данный момент эффективного протокола нет, а вам еще жить дальше и сына растить. Скажите спасибо, что год назад вы не довели дело до конца. Это неизлечимо, и вы пришли бы к тому же результату, но у вас не было бы этого года счастливой жизни, а были бы больницы, лекарства, побочные эффекты и прочее».