Рассказы про Франца и болезни - Кристине Нёстлингер

– Пожалуйста, принесите вы его.

– Я тебе не служанка, – рассердилась она.

Франц попросил Йозефа.

Тот засмеялся.

– Трусишь пойти в подвал? – спросил он.

– Вовсе нет, – пискнул Франц. И подумал: «Подожду, пока придёт мама!» С мамой он вполне мог поговорить о том, как ему страшно. Но Домдраконица рявкнула:

– Ну, давай, неси рюкзак!

А Йозеф стоял у своей комнаты и насмешливо улыбался.

Франц схватил ключ от подвала.

– Возьми фонарик, – сказала Домдраконица. – В подвале свет перегорел!

– Крысы кабель перегрызли, – сказал Йозеф, ухмыляясь.

Франц засунул фонарик за пояс штанов. И пошёл вниз по лестнице. У него сильно билось сердце и тряслись коленки. Дрожащими пальцами он повернул ключ в замке. Дверь в подвал скрипнула и распахнулась.

Перед Францем открылась чёрная-пречёрная дыра. Он вытащил из-за пояса фонарик и включил его. Смело шагнул в чёрную дыру и спустился на одну ступеньку… и ещё на одну ступеньку… и ещё на одну… Потом ещё на две – и тут услышал какой-то звук. «Наверно, крыса!» – подумал Франц. От страха он выронил фонарик. Тот скатился вниз по лестнице и погас.

Бедный Франц очутился в кромешной темноте. «Скорее вон отсюда», – подумал он. Повернулся и, спотыкаясь, побежал вверх по ступенькам. Поскользнулся и упал. Потом снова поднялся на ноги, но опять оступился и полетел спиной вниз.

Приземлившись у начала лестницы, Франц хотел встать, но его левая лодыжка этого совсем не хотела – на любое движение она отзывалась адской болью! Но страх погнал Франца вверх по лестнице! На четвереньках! Он звал на помощь… Только голос у него снова стал писклявым, и никто ничего не услышал.

Наконец грязный и зарёванный Франц вскарабкался наверх и сел у двери в подвал. Его левая нога была странно вывернута. В таком виде его нашёл дворник. Он сразу понял, что с ногой что-то не так.

– С Францем беда! – крикнул он так громко, что его услышали на втором этаже. Йозеф и Домдраконица тут же примчались вниз.

– Боже, боже! – вскрикнула Домдраконица. – Ну что с ним опять такое?

– Очень больно? – спросил Йозеф.

– Наверняка перелом, – сказал дворник.

Страшная боль в лодыжке уже немного утихла. Когда Франц не двигал ногой, она уже почти не болела.

– Пусть приедет мамочка, – пропищал Франц.

Домдраконица побежала в квартиру дворника. Франц услышал, как она звонит по телефону. И подумал: «Она звонит маме!»

– Можешь прыгать на одной ноге? – спросил Йозеф.

Франц кивнул. Но дворник не разрешил.

– Не вставай, сиди! – велел он. – И не двигайся!

Тут вернулась Домдраконица и взволнованно сказала:

– «Скорая» сейчас приедет!

Франц подумал, что она имеет в виду маму. Мама всегда говорила, что она для Франца – как скорая помощь, когда ему нужна поддержка. Через десять минут Франц сообразил, что Домдраконица имела в виду не маму. Пришли два санитара с носилками, положили на них Франца и вынесли его из дома.

Франц был так потрясён, что не плакал и не пищал. Даже слова не мог сказать. Он подумал: «Этого не может быть! Мама ведь обещала, что будет рядом, если меня когда-нибудь заберут в больницу. Она мне поклялась!»

Но носилки с Францем уже были в машине «скорой помощи». Хлопнула дверь, машина тронулась. Один из санитаров сел на откидное сиденье рядом с носилками. Франц пискнул:

– Пусть придёт мамочка!

Но шум на улице был такой сильный, что санитар ничего не понял. Он только улыбнулся и сказал:

– Всё не так страшно!

Потом машина остановилась. Санитары вынули из неё носилки с Францем и понесли его в больницу. Франц закрыл глаза.

Он не хотел ничего больше видеть! Белый свет был ему не мил!

Франц снова открыл глаза, когда кто-то погладил его по голове. Это была молодая тётенька врач.

Она сказала:

– Сейчас мы сделаем рентгеновский снимок твоей лодыжки.

Франц пискнул:

– Пусть придёт мамочка!

– Знаешь, что такое рентгеновский снимок? – спросила тётенька врач.

Франц пискнул:

– Пусть придёт мамочка!

– Это такая фотография костей, – объяснила тётенька врач.

Франц пискнул:

– Пусть придёт мамочка!

– И это не больно, – ласково сказала тётенька врач.

«Вот бестолковая!» – подумал Франц и снова пискнул про мамочку. Он пищал про мамочку, когда его клали под рентгеновский аппарат и когда снова доставали оттуда, когда его отвезли в перевязочную и положили под ногу пластиковую шину, и когда заматывали ногу бинтами, и когда намазывали на ногу гипс. Но люди вокруг Франца казались глухими. Они приветливо улыбались, гладили его по голове и говорили: «Скоро закончим!», и «Всё не так страшно!», и «Просто маленькая трещинка!»

Но наконец-то Францу попался разумный человек, который постарался понять, о чём же он пищит. Разумный человек сказал Францу:

– Твоя мама уже здесь. Она ждёт в коридоре.

Франц сразу почувствовал себя гораздо лучше, и голос у него опять стал нормальным.

– Можно мне завтра с гипсом пойти в поход? – спросил Франц Разумного человека.

– Никак не получится, – ответил Разумный человек. – Радуйся, что тебя не оставляют в больнице и мама может забрать тебя домой!

Франц подумал и кивнул.

Гипс уже полностью застыл, когда маму наконец впустили в перевязочную.

– Ох, бедный ты мой, бедный!

И мама крепко обняла Франца.

– Со мной всё в порядке, – заверил её Франц.

– Какой ты храбрый, – сказала мама.

– Да это всё ерунда, – сказал Франц.

Потом снова пришли санитары. Они положили Франца на носилки, отнесли к «скорой помощи» и задвинули носилки внутрь. Мама села рядом на откидное сиденье. А когда санитары вносили Франца в его дом, многие соседи смотрели из окон и махали Францу.

Франц быстро привык к гипсовой ноге. Он хромал бодро и ловко, словно белка. Габи даже сказала, что нога в гипсе – это «безумно стильно и суперклассно!».

Франц ходил в гипсе уже три недели, когда у Габи родилась идея:

– На гипсе надо что-нибудь написать. Тогда будет ещё стильней!

Франц пошёл к Йозефу. Потому что у Йозефа хороший почерк.

– Пожалуйста, напиши мне на гипсе что-нибудь суперклассное! – попросил Франц.

Он думал так: «Старший брат в таких вещах наверняка разбирается. Он-то уж точно знает, что суперклассное, а что нет!»

Йозеф взял большой красный фломастер и сказал:

– Ложись, так мне будет удобнее писать!

Франц лёг, а Йозеф сел на край кровати.

– Ты что там пишешь? – спросил Франц. Он не видел свою ногу. Между его глазами и гипсом была спина Йозефа.

– Кое-что суперклассное! Круче не бывает! – захихикал Йозеф.

Франц слышал, как фломастер скрипит по гипсу.

– Готово! – крикнул Йозеф.

Он вскочил и выбежал из комнаты. Франц сел и уставился на гипс. Огромными красными буквами на нём было написано: Я ЛЮБЛЮ УЛЛИ.

– Нет! – заревел Франц. – Сотри это!

Улли была единственной девочкой в классе, которую Франц просто терпеть не мог.

Франц вскочил с кровати и поковылял за Йозефом. Но тот убежал в свою комнату и заперся. Франц принялся колотить в дверь. Йозеф не подавал признаков жизни. Зато пришла Домдраконица и заругалась:

– Сейчас же перестань хулиганить!

Франц попробовал отмыть надпись. Гипс вокруг букв немножко порозовел, но буквы всё равно были хорошо видны.

Франц замазал буквы белой краской. И они исчезли! Но когда краска высохла, она осыпалась. После каждого шага, который делал Франц, на пол падали белые кусочки. Вечером все красные буквы снова были отчётливо видны!

– Это нельзя никому показывать! – всхлипывал Франц. – Я ненавижу Улли! Она злюка! Мы с ней смертельные враги!

Франц высморкался.

– А вдруг Габи это увидит… – пискнул он. – И поверит этому – тогда всё, конец!

Йозеф был очень огорчён.

– Я просто пошутить хотел… – сказал он. – Мне ужасно жаль.

– Знаешь что, надень-ка ты длинные штаны!

Но длинные штаны на гипс не налезали. Чтобы они налезли, надо распороть штанину и вшить в неё молнию. Так сказала мама. Но был уже вечер, и все магазины закрылись.

– На гипсе будет держаться лак, – сказал папа, но дома нашёлся лак только чёрного цвета. А иметь черную гипсовую ногу Францу не хотелось. Когда глаза у бедного Франца стали совсем уже красными, мама вдруг воскликнула:

– Знаю! Вот что надо сделать!

И она взяла красный фломастер. Франц снова лёг на кровать.

В слове УЛЛИ мама переделала У на O. А перед этим О нарисовала Л.

Теперь на гипсе было написано: Я ЛЮБЛЮ ЛОЛЛИ. По-английски «лолли» – это леденец.

И плакать было больше ни к чему.

Скоро Франц стал замечать, что вокруг очень много хороших людей. Куда бы Франц ни пришёл, кто-нибудь обязательно говорил:

– Ах, лолли? Ты, значит, любишь леденцы?