Бита за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

Помпей Руф поднялся на рассвете. В морозном воздухе изо рта поднимался пар. Младший консул, трясясь и клацая зубами, торопливо собирал свою одежду: пару коротких штанов до колен, теплую куртку с длинными рукавами, две теплые туники, одна на другую, носки из грубой шерсти. Но когда Квинт Помпей Руф поднял сандалии и сел на край постели, чтобы обуть ноги, он обнаружил, что за ночь мыши полностью сгрызли подошвы. Мурашки пошли по его коже, он ощущал их в сером свете наступающего дня. От переполнявшего его ужаса Помпей Руф затрясся всем телом. Он был суевернее, чем любой пицен, и знал, что означают съеденные мышами сандалии. Мыши были предвестниками смерти. Он должен погибнуть. Это было пророчество.

Слуга принес другую пару сандалий и, встав перед Помпеем Руфом на колени, обул его, а тот, встревоженный и молчаливый, все еще сидел на краю постели. Как и его господин, слуга хорошо понял предзнаменование и взмолился богам, прося их о том, чтобы это оказалось неправдой.

— Господин, не надо думать об этом, — сказал он.

— Мне суждено умереть, — отозвался Помпей Руф каким-то безжизненным голосом.

— Чушь! — в сердцах проговорил слуга, помогая своему господину подняться на ноги. — Я — грек! О богах подземного царства я знаю намного больше, чем римляне! Аполлон — бог жизни, света и здоровья, а ведь мыши считаются его священными животными! Нет, я думаю, предзнаменование означает, что именно на севере ты излечишься от всех своих бед.

— Это означает, что я скоро умру, — словно окаменев, повторил Помпей Руф.

Он въехал в лагерь Помпея Страбона через три дня, уже более или менее примирившись со своей судьбой, и нашел своего дальнего родственника в большом доме, напоминающем крестьянский.

— Вот так сюрприз! — сердечно произнес Помпей Страбон, протягивая правую руку. — Входи, входи!

— У меня с собой два письма, — сообщил Помпей Руф, садясь на стул и принимая чашу с прекрасным вином, лучше которого он не пробовал с тех пор, как покинул Рим. — Луций Корнелий просил, чтобы ты прочел его письмо первым. Второе — от Сената.

Помпея Страбона передернуло, когда младший консул упомянул Сенат, но вслух он ничего не сказал и ничем не выдал своих чувств. Он сломал печать Суллы.

Мне больно, Гней Помпей, что я обязан по требованию Сената послать к тебе твоего кузена Руфа при таких обстоятельствах. Никто так не признателен тебе за те услуги, которые ты оказал Риму, как я. И никто более меня не был бы тебе признателен еще за одну услугу, которая является самой важной для нашего общего будущего.

Наш общий коллега Квинт Помпей замкнулся в своей печали. С момента смерти его сына — моего зятя и отца двух моих внуков — наш бедный дорогой друг потерял душевное равновесие. Поскольку его присутствие создавало для меня серьезные затруднения, я вынужден был отослать его. Ты понимаешь, он не мог найти в себе сил, чтобы одобрить те меры, которые я был вынужден — я повторяю, вынужден! — принять, чтобы сохранить mos majorum.

Теперь я знаю, Гней Помпей, что ты полностью одобрил все мои действия, поскольку мы находились с тобой в постоянной переписке и я тебя обо всем регулярно информировал. Мое взвешенное мнение заключается в том, что Квинт Помпей испытывает срочную и отчаянную необходимость в очень длительном отдыхе. И я надеюсь, что он отдохнет с тобой в Умбрии.

Я также надеюсь, что ты простишь меня за то, что я сказал Квинту Помпею о твоем страстном желании избавиться от командования, прежде чем твои войска будут расформированы. Ему стало намного легче, когда он узнал, что ты обрадуешься его приезду.

Помпей Страбон отложил в сторону свиток Суллы и сломал официальную печать Сената. То, о чем он думал, пока читал, никак не отражалось на его лице. Читал он его слишком тихим и невнятным голосом, так что Помпей Руф мало что услышал, а затем, как и письмо Суллы, положил на стол и широко улыбнулся своему гостю.

— Ну, Квинт Помпей, могу только повторить, что я действительно рад твоему прибытию и буду счастлив избавиться от своих утомительных обязанностей.

Несмотря на уверения Суллы, Помпей Руф ожидал ярости, гнева, вспышки негодования, а потому был изумлен:

— Ты хочешь сказать, что Луций Корнелий был прав? Ты действительно рад этому? Честно?

— Почему бы и нет? Да я просто счастлив, — заявил Помпей Страбон, — ведь мой кошелек пуст.

— В самом деле?

— У меня десять легионов. Квинт Помпей, и больше половины из них я оплачиваю сам.

— Ты? Сам?

— Да, потому что Рим не может этого сделать. — Помпей Страбон поднялся из-за стола. — Настало время, чтобы те легионы, которые не являются моими собственными, были распущены, и я не хотел бы браться за эту работу. Мне нравится сражаться, а не заниматься писаниной. Тем более что для этого у меня слишком слабое зрение. Среди моих приближенных есть один отрок, который умеет писать просто великолепно. И главное — любит делать это! Ему все равно, что писать, лишь бы чиркать по папирусу. — Он обнял Помпея Руфа за плечи. — А теперь пойдем, я представлю тебе моих легатов и трибунов. Все эти люди долгое время служили под моим началом, а потому не станем обращать внимания, если вдруг они расстроятся. Я не хотел бы говорить им о своих намерениях.

Удивление и огорчение, которых не выказал Помпей Страбон, были ясно написаны на лицах Брута Дамасиппа и Геллия Попликолы, когда их бывший главнокомандующий сообщил им новости.

— Нет, нет, ребята, все превосходно! — вскричал Помпей Страбон. — Это заставит моего сына служить другим людям лучше, нежели его собственному отцу. Слишком долго не было никаких перемен в руководстве. Мы сделались благодушными. Новые веяния освежат всех нас.

На следующий день Помпей Страбон выстроил свою армию и пригласил нового полководца проинспектировать ее.

— Здесь только четыре легиона — мои собственные люди, — говорил он, сопровождая Помпея Руфа, когда они шли вдоль строя. — Остальные шесть находятся на своих местах, хандрят или бездельничают. Один в Камерине, один в Фане Фортуны, один в Анконе, один в Игувии, один в Арретии и один в Цингуле. Тебе придется довольно много путешествовать, пока ты будешь их увольнять. Видимо, не удастся свести их вместе в одном пункте только для того, чтобы предъявить твои бумаги.

— Путешествие меня не беспокоит, — ответил Помпей Руф, который почувствовал себя немного лучше. Возможно, его слуга был прав, и предзнаменование вовсе не означало его смерти.

Этой ночью Помпей Страбон давал небольшой пир в своем теплом и удобном доме. На нем присутствовали его очень привлекательный юный сын с некоторыми другими юношами, легаты Луций Юний Брут Дамассип и Луций Геллий Попликола, а также четыре военных трибуна.

— Я рад, что уже больше не консул и не обязан терпеть этих мужланов, — говорил Помпей Страбон, имея в виду вновь избранных военных трибунов. — Я слышал, как они отказались идти на Рим вместе с Луцием Корнелием. Безмозглые дубы! Раздулись от сознания своей важности!

— Ты действительно одобряешь поход на Рим? — немного недоверчиво спросил Помпей Руф.

— Действительно. А что еще оставалось делать Луцию Корнелию?

— Согласиться с решением народа.

— Незаконно сбросив с себя консульские полномочия? В данной ситуации вовсе не Луций Корнелий действовал нелегально, а плебейское собрание и это вероломное дерьмо Сульпиций. А также Гай Марий, жадный старый ворчун. Он уже стал историей, но ему не хватает здравого смысла, чтобы понять это. Почему-то ему позволялось действовать незаконно. И никто не говорил ни слова против, пока бедный Луций Корнелий отстаивал наши законы, отбиваясь от ударов со всех сторон!

— Народ никогда не любил Луция Корнелия и уж тем более не любит его теперь.

— Разве это беспокоит Луция Корнелия?

— Думаю, нет. А должно было бы беспокоить!

— Ерунда! Не падай духом, Квинт Помпей! Для тебя уже все позади. Когда они найдут Мария, Сульпиция и всех остальных, тебе не придется нести ответственность за их казнь. Налей еще вина.

На следующее утро младший консул решил объехать лагерь, чтобы поближе познакомиться с его расположением. Такое предложение исходило от Помпея Страбона, который, однако, воздержался от того, чтобы составить ему компанию.

— Будет лучше, если люди увидят, что ты делаешь это по собственной инициативе, — пояснил он свой отказ.

Все еще озадаченный поведением родственника, Помпей Руф разгуливал повсюду, очень дружелюбно приветствуемый каждым встречным — от центуриона до рядового. Мнением младшего консула интересовались по любому поводу, чем он был весьма польщен. Однако Помпей Руф оказался достаточно разумным, чтобы держать свои наиболее опасные мысли при себе, по крайней мере до тех пор, пока не уедет Помпей Страбон и командование не перейдет к Помпею Руфу не на словах, а фактически. Руф был поражен полным отсутствием гигиены и вопиющим антисанитарным состоянием лагеря. Помойные ямы и отхожие места были переполнены и находились слишком близко от тех мест, откуда люди брали питьевую воду. «Как это типично, — думал Помпей Руф. — Когда эти равнинные жители решают, что место достаточно ими загажено, то просто встают и переходят на новое».