Алая Завеса. Наследие Меркольта - Роман Александрович Покровский

в Эрхаре.

– Вильгельм Мерлин похитил одного из новорождённых сыновей Акрура Молтембера и назвал своим.

Юлиан не был готов к этой информации. Сначала ему сказали, что он – Отречённый, а потом поставили перед фактом, что ещё и сын Молтембера. Нет, они лгут. Все до последнего. Юлиан оставался сыном Монроука. Не имеющим никакого отношения к крови Халари.

– Сорвенгер манипулирует тобой. Разве ты этого не понимаешь?

– Мы с ним оба верны одному и тому же делу. Возрождению величия моего отца.

– Величия? Разве ты не знаешь о его деяниях? Сколько терактов он устроил на территории Европы? Сколько невинных людей погибло? Сколько могло бы погибнуть, если прошлой осенью мы бы его не остановили?

– У него не было другого выбора. Иногда для достижения поставленной цели необходимо принести жертву.

– Цели? Ты веришь в какую-то цель? Видимо, тебе промывали мозги с самого детства.

– Нет. Это вам всем промывали мозги через газеты и телевидение. Называли отца террористом, экстремистом и врагом народа. А он лишь хотел подарить этому народу свободу. То, что они заслужили. Эти люди… В кабинетах, на верхушках власти… Они забирают себе всё, что принадлежит народу. Лишают их воли. Контролируют каждый шаг. Впрочем, откуда тебе знать. Вырос в богатстве. Даже не знаешь, каково это – драться за каждый кусок хлеба. Ежедневно воевать для того, чтобы выжить.

– Мы живём в разных мирах. Нам всем хватает еды. Никто не чувствует себя скованным.

– Ты многого не знаешь, потому что никогда не был им. Обычным человеком.

– А ты был?

– Мне пришлось пройти через то, что твоя нежная натура и представить не может. Ты никогда не слышал о «Спарте». Интернате для таких, как я. Я бы рассказал тебе, но боюсь, что привыкший к мягкой перине мальчик не перенесёт этого.

Кулак Юлиана сжался.

– Я через многое прошёл. Не тебе называть меня мальчиком.

– Мужчина? – Натаниэль засмеялся во весь голос. – Ты хочешь назвать себя мужчиной? Да ты жаловаться бежал всякий раз, как колено разбил. Плакал, когда всё шло не так, как ты хочешь! А эти твои метания между одной и другой? Как же жалко ты выглядел!

– Откуда ты знаешь? Ты ничего не знаешь про меня.

– Я всё про тебя знаю. Я наблюдал за тобой и поражался вселенской несправедливости. В детстве ты смотрел мультфильмы. Листал журналы с картинками. Мама тебе сказки на ночь читала, а дед всё грезил о том, как ты унаследуешь его империю. Ты его разочаровал, к слову… А я? Едва ли не с пелёнок я питался объедками и знать не знал, что такое – человеческое отношение. Я тренировался. Ежедневно. На износ. Для того, чтобы освободить нашего с тобой отца! Ты ничего не делал! А я посвятил этому свою жизнь.

Юлиан засмеялся.

– Это похоже на нытьё.

Слова Юлиана немного смутили Натаниэля, но он сделал вид, что ничего не заметил.

– У тебя было детство, которое я заслужил больше, чем ты. Поэтому я решил заставить тебя страдать так же, как страдал я. Мы с герром Сорвенгером разделились. Должны были найти по четыре Проксимы. И знаешь, что я сделал?

– Выбрал моих близких, – улыбка пропала с лица Юлиана.

– Именно.

– Выходит, дело в банальной зависти? Я прав?

Натаниэль замялся. Возможно, он осознал, что Юлиан был прав. Но, будучи таким же упёртым и не умеющим признавать неправоту, принялся отпираться:

– Я не завидую тебе. Но пока я делал всё возможное для того, чтобы вернуть нашего отца, ты пил чай по вечерам. Ты не приложил к этому ни малейшего усилия. Но я рад, что, в отличие тебя, вырос мужчиной, а не неженкой.

– Ты можешь ненавидеть меня, но они здесь ни при чём. Один из них умер. Двое спаслись лишь потому что я был рядом. Ты осознаёшь это, никчёмная тварь? Они не заслужили этого!

– И я не заслужил. В конце-концов, я не хотел их смерти. Я мог бы убить их, но оставлял в живых. Всё остальное – лишь последствия.

– Уэствуд был стар. Его тело не выдержало без Проксимы.

Доля презрения исчезла из глаз Натаниэля.

– Ты хочешь, чтобы я заплакал? – спросил он. – Да, люди иногда умирают. И подчас хорошие, которые этого не заслуживают. Знаешь, сколько смертей я видел в «Спарте»? Гибли мальчишки, которые не справлялись с нагрузками. Некоторые кончали с собой. Я должен освободить отца, потому что шёл к этому всю жизнь. Да, несколько человек погибли. Но взамен он спасёт куда больше.

– Он не твой отец, и никого он не спасёт.

– Ты всерьёз надеешься переубедить меня в том, в чём я был уверен восемнадцать лет?

– Молтембера не удастся освободить. В любом случае. Знаешь, почему? Потому что у Сорвенгера нет того, что он обещал Люциэлю.

– Ваза Артемиды у нас.

– Да. Но в ней нет души Меркольта. Один городской придурок Аарон Браво, который, собственно говоря, и украл её, выпустил Меркольта.

– Дешёвый трюк. Не верю.

– Если Сорвенгер нарушит условия договора, Люциэль сможет пройти через ворота. Он уничтожит всё. Всё, что мы любили.

Натаниэль временил с ответом. Прежде всего для того, чтобы показать Юлиану, как мало для него значат его слова.

– Я не против, – усмехнулся он. – В этом мире мне ничего не дорого. Пусть горит.

– Верно, ты не понимаешь? Жизни миллиардов находятся под угрозой. Поверь мне. Объединим усилия и нанесём удар Сорвенгеру в спину? Тогда я прощу тебе убийство Уэствуда.

– Простишь? Думаешь, мне нужно твоё прощение?

– Ты восхищаешься Молтембером за то, как он хотел преобразить этот мир. Если наступит конец света, то и преобразовывать будет нечего.

– Не будет никакого конца. Будет начало новой эпохи. Эпохи Акрура Эодреда Молтембера. И подле него буду находиться я – его кровь и настоящий наследник. А не ты.

– И не хотел бы.

Юлиан ждал, когда облик Натаниэля изменится и он перестанет выглядеть так. Ведь это не могло быть правдой – у Юлиана никогда не было брата. Это какая-то проверка, затеянная Сорвенгером. Возможно, попытка отвлечь внимание от чего-то более важного.

– Ты никогда не будешь рядом с Молтембером, – ответил Юлиан. – Ты для него ничего не значишь. Вы даже не были знакомы. Ты – всего лишь инструмент в его руках.

– Ты завидуешь!

Юлиан старался допустить возможность того, что сказанное Натаниэлем являлся правдой. Но это всё перетекало в абсурд – у Молтембера не было детей. Да и Юлиан был уверен, что похож в равной степени и на Франциску Раньери, и на Вильгельма Мерлина.

– Я не завидую тебе, – произнёс