Стая - Франк Шетцинг

Пик посмотрел на Бьюкенена.

— Она права, Крейг, — сказал он. — Прими к сведению. Они обе правы.

— Мы — не успешный вид, — сказала Кроув. — Если вы хотите видеть успех, посмотрите на акул. Они существуют в неизменной форме с девонского периода, 400 миллионов лет. Они в сто раз старше самого древнего предка человека, и их 350 видов. Но Ирр, может быть, ещё старше. Если они одноклеточные и если они умудряются коллективно думать, то они старше нас на вечность. При таком отрыве нам их никогда не догнать. Конечно, мы могли бы их убить. Но зачем нам рисковать? Мы же не знаем, какое значение они имеют для нашего собственного существования. Может, жить с таким врагом плохо, а без него вообще невозможно?

— Вы хотите защитить американские ценности, Джуд? — Йохансон покачал головой. — Тогда мы потерпим поражение.

— А что вы имеете против американских ценностей?

— Ничего. Но вы же слышали, что говорит Кроув: разумные формы жизни на других планетах, может быть, не похожи ни на человека, ни на млекопитающих и, может, базируются вовсе не на ДНК. То есть, их система ценностей может быть совсем иной, чем наша. Как вы думаете, какую моральную и социальную модель вы встретите там, внизу? У существ, культура которых основана, может быть, на делении клетки и на коллективном самопожертвовании. Как вы хотите достичь понимания с ними, если сами принимаете лишь те ценности, которые близки даже не всем людям?

— Вы неправильно меня поняли, — сказала Ли. — Мне уже ясно, что мы не собственники морали. Вопрос вот в чём: должны ли мы любой ценой входить в положение других и понимать их точку зрения? Или не лучше ли вложить все силы в попытку сосуществования?

— При которой каждый оставляет другого в покое?

— Да.

— Позднее прозрение, Джуд, — сказал Йохансон. — Я думаю, коренные жители Америки, Австралии, Африки и Арктики в своё время только приветствовали бы вашу точку зрения. Как и многие виды животных, которых мы истребили. Ясно, что ситуация гораздо сложнее. Вряд ли мы сможем понять, как думают другие. Но всё же надо попытаться, поскольку мы уже слишком далеко зашли в войне друг против друга. Наше общее жизненное пространство стало чересчур тесным, остаётся лишь сожительство. А это возможно только в том случае, если мы откажемся от своих чрезмерных притязаний.

— И как, по-вашему, это должно выглядеть? Мы должны перенять жизненные привычки одноклеточных?

— Естественно, нет. Для нас это было бы генетически невозможно. Даже то, что мы определяем как культуру, внедрено в наших генах. Культурная эволюция началась в доисторические времена, тогда всё и было предопределено. Культура — биологична. Или вы полагаете, что нам нужны какие-то новые гены для того, чтобы строить корабли? Мы конструируем самолёты, вертолёты и оперные театры, но мы делаем это, чтобы применить нашу древнюю активность на так называемом цивилизованном уровне. Это мало чем отличается от того состояния, когда мы впервые выменяли каменный топор на кусок мяса: войны, столкновения племён, торговля. Культура — часть нашей эволюции. Она служит тому, чтобы мы могли поддерживать стабильное состояние…

— …пока стабильное состояние не даст крен. Я понимаю, куда вы клоните, Сигур. В доисторические времена наследственный материал сформировал культуру и, соответственно, изменил нас генетически. Итак, нашим поведением управляют гены. Они принудили нас к этой беседе, как бы ни была для нас унизительна эта мысль. Вся наша интеллектуальная база, которой мы так гордимся, есть лишь результат генетического управления, а культура — не более чем репертуар социального поведения, пристёгнутый к борьбе за выживание.

Йохансон молчал.

— Я сказала что-то не то? — спросила Ли.

— Нет. Я заворожённо и взволнованно слушаю. Вы совершенно правы. Человеческая эволюция — это взаимовлияние генетических и культурных изменений. Были генетические изменения, которые привели к росту нашего мозга. Это была чистая биология, которая сделала возможной нашу речь, когда природа 500 тысяч лет назад перестроила нашу гортань и образовала центры речи в коре головного мозга. Но это генетическое изменение привело к культурному развитию. Язык формулировал познание, прошлое, будущее и воображение. Культура — результат биологического процесса, а биологические изменения следуют как реакция на дальнейшее развитие культуры. Хоть и очень медленно, но так.

Ли улыбнулась.

— Как хорошо, что я не спасовала перед вами.

— Ничего другого я и не ожидал, — галантно ответил Йохансон. — Но вы сами сказали, Джуд: наше хвалёное культурное многообразие упирается в генетические границы. А они проходят там, где начинается культура разумных нелюдей. Мы образовали множество культур, но все они базируются на необходимости защитить наш вид. Мы не можем перенять ценности другого вида, чья биология противостоит нашей и может оказаться нашим естественным противником в борьбе за жизненное пространство и ресурсы.

— Значит, я права! Нам не надо предпринимать попытку понять Ирр. Мы должны найти способ оставить друг друга в покое.

— Нет, вы неправы. Потому что они не оставят нас в покое.

— Тогда нам конец.

— Почему?

— Разве мы не пришли к согласию, что люди и не-люди не могут достичь консенсуса?

— Можно прийти к согласию и в том, что христиане и мусульмане не могут достичь консенсуса. Послушайте, Джуд: мы не можем и не обязаны понимать Ирр. Но мы должны дать место тому, чего мы не понимаем. Решение заключается в отступлении, и в настоящий момент отступить нужно нам. Этот путь должен сработать. Он ведёт не через эмоциональное понимание — его не будет. Но через изменённую точку зрения. Через понимание мира, который тем обширнее, чем дальше мы удаляемся от своего вида, ища дистанцию по отношению к самим себе. Без этой дистанции мы будем не в состоянии выработать у Ирр другой взгляд на нас, отличный от того, что у них уже есть.

— Разве мы как раз не пытаемся отступить? Уже одним тем, что ищем контакта с ними.

— И что из этого следует?

Ли молчала.

— Джуд, выдайте мне тайну. Почему я вас так ценю и так мало вам доверяю?

Они посмотрели друг на друга.

От стоячих столиков до них доносился шум разговоров. Обрывки разговоров превращались в возгласы, в крики. В этот момент из громкоговорящей радиосвязи по палубе разнеслось:

— Тревога дельфинов! Внимание! Тревога дельфинов!

Ли первая прервала дуэль взглядов. Она повернула голову и глянула на сумрачное море.

— Боже мой, — прошептала она. Море больше не было сумрачным. Оно начало светиться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});