Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

– Это не чужие! Это наши недоработки!! – закричал Королев. Решение не было принято. После Госкомиссии Рябиков, не скрывая своего раздражения, сказал Главным конструкторам:

– Вы сами между собой можете договориться? Соберитесь и выясните ваши отношения. Тогда и будем решать...

Все разошлись, оставив в комнате шестерку Главных конструкторов. Нужно было определить председателя Совета Главных. В Москве им становился тот, в чьем кабинете происходило совещание. Если главным вопросом были двигатели, собирались у Глушко, если радиосистемы – у Рязанского. Но тут, на полигоне, никто не имел территориального преимущества. Королев и Глушко, как главные «герои» конфликта, председательствовать не могли. Пилюгин сослался на нездоровье – у него обострился диабет. Рязанского отвел Глушко: «Михаил Сергеевич, разумеется, будет поддерживать Сергея Павловича!..» Кузнецов взял самоотвод, заявив, что он судья хреновый и вообще вся эта затея ему не по душе. Председателем Совета стал Бармин. Они дружили с Глушко, но надо признать, что Владимир Павлович на этот раз был максимально объективен.

– Итак, – сказал он, – давайте спокойно разберемся, что мы будем делать с «семеркой»...

– Думаю, что никакого «спокойного» обсуждения у нас не получится, – в особом негромком, но хорошо известном всем присутствующим тоне приглушенного клокотания начал Королев. – Я уже неоднократно высказывал претензии к Валентину Петровичу. Не к его двигателям, а к нему самому. Я не мирился и не смогу смириться с его менторским тоном, с постоянным желанием выделить свою работу из общей нашей работы и отстраниться от общих неудач. Откуда это зазнайство, непререкаемое убеждение, что он один работает хорошо, а все другие только и думают, как бы ему навредить?!

– Я не готов к этому разговору, – тихо, тем самым, не то чтобы менторским, а отрешенным, холодно констатирующим тоном, который так бесил Королева, заговорил Глушко, угадав паузу. – Следовало бы поднять все протоколы испытаний по всем изделиям и посмотреть, по чьей вине мы терпели неудачи. Считаю в корне неверным все попытки размазывать ответственность на всех нас. И все знают, что ракеты гибнут чаще всего по вине Королева. Так было и с Р-1, и с Р-2, и с Р-5.

– Да пойми же, наконец, что нет «ракет Королева», а есть наши ракеты! – взорвался Королев. – Наши! С твоими двигателями, с его приборами! Пойми, что порочен сам твой принцип подхода к делу! Ракета может не улететь из-за поломки вот его старта, из-за прогара твоего двигателя, из-за поломки его прибора, или моего клапана, но всякий раз не улетает наша ракета! И мы все за это должны быть в ответе!

– Думаю, вся эта затея ни к чему не приведет, – задумчиво сказал Бармин. – Вы оба виноваты и оба неисправимы. И примирить вас я не берусь...

Трудно сказать, но, возможно, этот конфликт в Тюратаме летом 1957 года положил начало многолетнему и, увы, бесплодному спору Сергея Павловича Королева и Валентина Петровича Глушко, когда личная неприязнь перешла на дело, и дело от этого год от года все больше и больше страдало.

Почему-то всегда осуждается перенос личных взаимоотношений на рабочие. А разве может его не быть? Тем более, у людей, нерасторжимо сплавивших свою личность со своей работой, не существующих порознь. Этот конфликт непременно должен был обозначиться рано или поздно. Аварийные пуски «семерки» лишь ускорили процесс его вызревания.

Владимир Павлович Бармин

Ракета «Восход» на старте

55

Нет ничего проще, чем решенная проблема.

Блез Паскаль

Нет ничего проще, чем решенная проблема.

Блез ПаскальВсеми философами и большими, и совсем маленькими, да и просто пытливыми наблюдателями человеческих судеб неоднократно уже отмечалось, что жизнь – полосата: на смену ненастью приходит вёдро, а на смену огорчениям – радости. Начало трудного лета 1957 года в жизни Сергея Павловича Королева можно смело рисовать одной черной краской, но при внимательном рассмотрении и там отыщутся светлые полоски.

Никто Королеву об этом не напоминал, и, возможно, сам он об этом тоже иногда забывал, но факт есть факт: один из главных создателей ракетно-ядерного щита, член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда, руководитель ведущего конструкторского бюро по ракетной технике, – все послевоенные годы оставался с юридической точки зрения хоть прощенным, но преступником, «врагом народа», которого пожалели и отпустили. Это что-то вроде того, как у интеллигентного, всеми уважаемого человека где-то под рубашкой есть, скажем, неприличная татуировка, которую хулиганы-мальчишки накололи ему в детстве. Никто ее вроде бы не видит, но увидеть может, и тогда надо объяснять, как все произошло, доказывать, что ты не вор и вообще... Можно ли назвать такое состояние мучительным? Пожалуй, оно ближе к состоянию человека нечистого, которое, кстати, для нормального человека мучительно. Поэтому, когда после XX съезда партии началась кампания по реабилитации людей, невинно осужденных в сталинские годы, Королев весной 1955 года направил в Главную военную прокуратуру СССР заявление с просьбой «полностью реабилитировать» его и объяснял, что он невиновен ни по одному пункту предъявленных ему обвинений. В 1955 году Главная военная прокуратура рассматривала тысячи реабилитационных дел, Королев это понимал, но все равно нервничал: почему молчат? В конце сентября ему сообщили: его архивно-следственное дело затребовано из КГБ. В октябре дело пришло, но лишь в апреле 1956 года его направили на заключение к военному прокурору полковнику Терехову. В августе Терехов приходит к выводу, что «в деле нет данных, свидетельствующих о том, что Королев был осужден обоснованно» и просит Военную коллегию Верховного суда СССР постановление Особого совещания при НКВД отменить, а дело прекратить «за отсутствием состава преступления». Королев узнает, что 15 октября 1956 года реабилитирован Глушко. Валентин заявление в Главную военную прокуратуру послал на сорок дней раньше Королева, но ведь проходили они по одному делу, освободили их одним Указом и если с Валентином все теперь ясно, то почему же тянут с ним – Сергей Павлович нервничает, сам себе старается объяснить задержку обычной бумажной волокитой, но успокоиться не может, постоянно об этом думает. Нина Ивановна все видит, по коротким, вскользь брошенным репликам (подробно не говорили) догадывается о причинах его неспокойствия. В последних числах апреля 1957 года, когда Сергей Павлович переживал самые горячие дни подготовки к пуску первой «семерки», Нина Ивановна получила повестку из Военной прокуратуры и в тот же день поспешила на улицу Кирова. Там и вручили ей справку о реабилитации мужа. Она сразу пишет ему письмо и с первым же курьером отправляет в Тюратам. Сообщая благую весть, Нина Ивановна понимала, как растормошит она душу Сергея Павловича, просила: «Не мучай себя воспоминаниями...»

Да как же не мучить?! Разве можно все это забыть?! Он всех вертухаев помнил в лицо, помнил, как пахнет смола в шишках, которые подбирали на Колымском тракте, рисунок кафеля в Бутырке помнил. Дела и мечты все энергичнее выдавливали из его памяти гнев к своим истязателям. Он вряд ли смог бы, встретив на улице Шестакова или Быкова, которые били его на Лубянке, – дать им пощечину. Но к одному человеку ненависть его не иссякала долгие годы. Этим человеком был Андрей Григорьевич Костиков.

Мы расстались с Костиковым в дни, когда он трудился над актом технической экспертизы, в котором доказывал, что Королев – враг народа, а потом, следуя за главным героем книги, совсем потеряли Андрея Григорьевича из вида. А это несправедливо.

Страшные годы заточения Королева были годами триумфа Костикова. Триумф достиг апогея в начале войны: 28 июля был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Костикову звания Героя Социалистического Труда «За выдающиеся заслуги в деле изобретения и конструирования одного из видов вооружения, поднимающего боевую мощь Красной Армии».

Институт был в шоке: дела у Костикова шли неважно, поговаривали о его уходе из НИИ, а тут вдруг ни за что ни про что средь бела дня свалилась ему на грудь Золотая Звезда.

Об изобретении реактивной артиллерии говорить трудно – корни уходят в древний Китай, в Индию, что же касается реактивных снарядов в современном их виде, то основы заложили Тихомиров, Артемьев, Петропавловский и особенно Лангемак, но никак не Костиков. Лангемака расстреляли, Петропавловский сам умер, Артемьев работал в РНИИ, но, видит бог, ни на какое авторство не претендовал, да и не мог претендовать, с учетом дворянского происхождения и нескольких лет Соловков. Был, правда, еще недобитый Победоносцев, которого так и не удалось упрятать за решетку вместе с Глушко и Королевым. За реактивные снаряды для истребителей И-16, коими громили японцев на Халхин-Голе, он получил Сталинскую премию. После расстрела Лангемака доработкой реактивных снарядов занималась группа инженеров во главе с Л.Э.Шварцем. В нее входили, кроме В.А.Артемьева и Ю.А.Победоносцева, Д.А.Шитов, А.С.Пономаренко, В.Лужин. Снарядами занимались и другие специалисты: М.С.Кисенко, И.В.Воднев, М.К.Тихонравов, Ф.Н.Пойда, М.Ф.Фокин, В.Г.Бессонов, М.П.Горшков, но Костиков снарядами не занимался!