Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

Все три других ложки замерли на весу.

– Какова ставка?

– Три цента с доллара, – с отвращением произнес он, и все они рассмеялись.

– Ты уверен?

– Я только сегодня узнал, из специального выпуска, прибывшего с «Красоткой Калифа».

– Три процента? Вам чертовски повезло, Дмитрий, – сказал Джейми; его тарелка почти опустела. – Я ожидал пятнадцать.

– Ты рехнулся? Началась бы революция.

– Она у вас уже идет. В любом случае три процента – это столько же, сколько платим мы, но вы будете платить их только три года, так… э… погодите, – остановил их Макфей, повышая голос, – так обещал Линкольн, клялся, что налог будет введен всего на три года, если Конгресс примет его законопроект. Я читал об этом в последнем выпуске «Фриско кроникл». Три года.

Верно, но ты знаешь этих чертовых политиков, Джейми, стоит им хоть раз протащить налог через Конгресс, или Парламент, они его уже никогда не снимут. Черт бы побрал этих конгрессменов, у всех у них рыльце в пушку, у всех до единого. Три процента – это только начало.

– Вот тут ты прав, – начал Норберт с такой же досадой, потом повернулся к Луну: – Да, мне еще кусочек, и побольше сливок. Ты прав насчет проклятых налогов! Подлец Питт, это он, сукин сын, первым придумал подоходный налог и обещал то же самое, а потом отказался от своих слов, как и Линкольн откажется. Политики все лгуны, в кого ни ткни, а уж Роберта Пиля вообще нужно бы кнутом высечь.

– Роберт Пиль, тот самый парень, который основал полицию, их ведь так и зовут «бобби»? – спросил Дмитрий, поднося ко рту еще одну ложку со сливками.

– Ага, он самый. «Бобби» были хорошей идеей, хотя не он один все это придумал, и нам бы они здесь пригодились, тут и думать нечего, но подоходный налог? Чудовищно!

– Пиль был хорошим премьер-министром, – сказал Малкольм. – Он…

Норберт нарочно перебил его.

– Во время наполеоновских войн мы платили этот налог дважды, оба раза недолго, пока как будто все справедливо, а потом его отменили навсегда в пятнадцатом году, сразу после Ватерлоо, навсегда, клянусь Господом, но разве не этот мокрозадый Пиль снова ввел его в сорок первом, семь пенсов с фунта, три процента, как говорил Джейми? И тоже только на три года. Разве он не отрекся от своих слов, как и все сукины дети, которые шли за ним следом? Налог останется навсегда, и, двадцать гиней против гнутого фартинга, Линкольн отречется точно так же. Вы влипли, Дмитрий, старина. И мы тоже, благодаря Пилю. Тупой ублюдок, – добавил он назло Струану, хотя в душе и соглашался с его оценкой правления Пиля в целом.

Хорошее настроение Струана быстро улетучивалось.

– Бренди, Лим, потом закрывать дверь!

Лим щедро разлил коньяк по круглым бокалам и удалился вместе с четырьмя другими слугами в ливреях.

Норберт рыгнул.

– Сливки были хороши, юный Малкольм. А теперь, чему мы обязаны удовольствием такого пира?

Настроение за большим столом изменилось. Стало глубже.

– Тому, что касается всех торговцев. Я о сэре Уильяме и о том, что нас отстранили от встреч с сёгуном и бакуфу.

– Я согласен, этого содомита нужно приструнить. За всю свою жизнь я не слышал ничего подобного!

– Да, – сказал Струан. – По самой меньшей мере в делегацию должен был войти хотя бы представитель от нас.

– Правильно, – хмуро кивнул Дмитрий, его голова была занята в первую очередь домом. Один брат уже убит. Вот-вот начнутся голодные бунты. – Наш парень в общем-то ничего, но он янки. Я предложил ему назначить меня заместителем, но он похоронил эту идею под кучей дерьма, собственного. Что у тебя на уме, Малк?

– Общая депутация, которая добьется, чтобы этого больше не повторилось, немедленная жалоба губернатору и…

– Стансхоуп – сука, – сказал Норберт и желчно улыбнулся. – Но он сделает все, чего захочет твоя мама.

– Он не наша марионетка, если ты на это намекаешь, – ответил Струан, его взгляд был холоден, как и тон.

– Марионетка или нет, уволит ли он Крошку Вилли? – спросил Дмитрий.

– Нет, – сказал Струан. – Это может решить только Лондон. Моя идея заключается в том, что если Уильям не согласится, чтобы мы участвовали во всех последующих переговорах, тогда мы посоветуем Стансхоупу объявить наше участие своей политикой – это он, безусловно, может сделать, в конце концов, это мы платим налоги, мы ведем переговоры с китайцами, почему здесь нельзя? Совместными усилиями мы могли бы добиться этого. Норберт?

– Этот выродок ради спокойной жизни согласится на что угодно, только толку от этого не будет ни на грош. – Выражение его лица стало жестким. – Наша проблема упирается не в Уильяма. Есть еще адмирал. Нам нужен новый адмирал. Это поважнее, чем отпихнуть в сторону Уильяма. Это ведь он отказывается обстрелять этих ублюдков, как должен был бы. Он, а не Уильям – любой дурак это поймет. – Норберт допил бренди и налил себе еще, не закрывая рта и делая вид, что не замечает, что его грубость глубоко задела Струана и вызвала раздражение Макфея. – Еще раз поздравляю по поводу сливок, а вот бренди-то не ахти. Позволь, я пришлю тебе бочонок нашего «Наполеона»?

Струан с усилием сдержал себя.

– Почему же нет? Возможно, он окажется лучше. А твое решение нашей проблемы?

– Мое решение всем хорошо известно, – хрипло ответил Норберт. – Потребовать выдачи убийц Кентербери и выплаты компенсации и, если они не почешутся, через три дня сравнять Эдо с землей. Сколько раз мне нужно это повторять? Но идиоты, которые собрались у нас здесь, никак не решатся на обычные карательные меры – единственное, что способны понять здешние дикари, вообще любой враг, если уж на то пошло. А пока флот не начнет действовать как нужно, каждому из нас здесь, черт побери, угрожает опасность, клянусь Богом!

Молчание затянулось. Макфей сидел с бесстрастным лицом, глубоко встревоженный тем, что Струан дал втянуть себя в ссору с человеком, который был гораздо старше и опытнее его, опечаленный тем, что ответ Норберта не стал частью первого залпа Струана в этой беседе, и возмущенный и расстроенный тем, что его не посвятили заранее в цель этой встречи и лишили таким образом возможности дать несколько предварительных советов.

– Так-то оно, может, и так, Норберт, но ты согласен, что ты, Дмитрий и тайпэн, как представители большинства, должны увидеться с Крошкой Вилли сразу же, как он вернется?

– Увидеться с ним можно, только это ничего не изменит. – Норберт хлебнул еще бренди, чувствуя себя лучше теперь, когда они опять разошлись по разные стороны. – Я знаю, что сказали бы мистер Брок, настоящий тайпэн, и сэр Морган: Тайлер Брок сказал бы, обильно сдабривая свою речь простыми англосаксонскими выражениями, что адмирал – гнилое полено в поленнице, Уильям – маленький высокомерный ублюдок, который никогда не станет другим, что он лично встретится со Стансхоупом, который и сам такой же болван, и с первой же почтой напишет нашим друзьям в парламенте, чтобы они закатили такой скандал, от которого чертям тошно станет. – Говоря все это, он закурил сигару и продолжил сквозь сизый дым, не скрывая издевки. – А потом он добавит, что, хоть наши друзья и могущественнее, чем ваши, и достигнут они большего, чем ваши, заниматься этим все равно что в мешок пердеть и ждать, пока полный не будет, потому что полгода на это уйдет, это как пить дать, так что он скажет, «подымай-ка зад со своего в-три-господа-бога-мать просиженного кресла, ты там за все в ответе, клянусь Богом, ты и решай эту свою проблему, а не то жди меня в Япониях, и уж тогда головы покатятся».