Взлет и падение третьего рейха. Том I - Уильям Ширер

Но столь мелкая приманка Гитлера уже не соблазняла. Данциг был просто предлогом, о чем фюрер говорил своим генералам. Теперь он жаждал уничтожения Польши. Дуче же этого не знал. Утром 1 сентября перед ним самим стоял выбор: немедленно объявить Италию нетральной или подвергнуться риску нападения со стороны Англии и Франции. Запись в дневнике Чиано дает возможность понять, F–IK страшился подобной перспективы его тесть[236].

Рано утром 1 сентября несчастный итальянский диктатор позвонил в Берлин послу Аттолико и, по словам Чиано, «просил его умолить Гитлера послать ему, Муссолини, телеграмму, освобождающую его от союзнического долга». Фюрер на удивление быстро согласился. Перед тем как уехать в рейхстаг, приблизительно в 9.40 утра, он послал своему другу телеграмму — в целях экономии времени она была продиктована по телефону в немецкое посольство в Риме.

Дуче!

От всего сердца благодарю Вас за ту дипломатическую и политическую помощь, которую Вы оказываете Германии в ее справедливом деле. Я убежден, что мы сможем выполнить стоящую перед нами задачу силами германской армии. Таким образом, я не ожидаю при сложившихся обстоятельствах военной помощи со стороны Италии. Я также благодарю Вас, дуче, за все то, что Вы сделаете в будущем для общего дела фашизма и национал–социализма.

Адольф Гитлер[237]

В 12.45, выступив в рейхстаге и, вероятно, придя в себя после вспышки, свидетелем которой явился Далерус, Гитлер решил написать еще одно письмо Муссолини. В нем он заявлял, что был готов решить польский вопрос «путем переговоров», но «напрасно в течение двух дней прождал польского представителя», что «только в течение последней ночи произошло четырнадцать нарушений границы» и что теперь он «решил силе противопоставить силу». В заключение следовали выражения благодарности партнеру по оси:

Я благодарю Вас, дуче, за Ваши усилия, в частности за предложенное Вами посредничество. Но я с самого начала скептически относился к этим попыткам, потому что польское правительство, если оно вообще имело желание решить вопрос мирным путем, всегда могло это сделать. Но оно отказалось…

Поэтому, дуче, я не хотел подвергать Вас риску и возлагать на Вас роль посредника, чья деятельность ввиду неразумной позиции польского правительства, скорее всего, была бы обречена на провал.

Адольф Гитлер

Но Муссолини, поддерживаемый Чиано, предпринял еще одну отчаянную попытку взять на себя опасную роль посредника. Накануне, сразу после полудня, Чиано предложил английскому и французскому послам в Риме созвать 5 сентября, если дадут согласие их правительства, конференцию с участием Германии для «изучения пунктов Версальского договора, из–за которых в настоящее время происходят все беды».

Можно было бы предположить, что поступившее на следующее утро сообщение о нападении Германии на Польшу сделает предложение Муссолини ненужным. Но, к удивлению итальянцев, Жорж Бонне, министр иностранных дел Франции и крупный специалист по умиротворению, позвонил Франсуа–Понсе, который был в то время послом в Риме, уже в 11.45 1 сентября и попросил его передать Чиано, что правительство Франции приветствует проведение такой конференции с тем условием, что на ней не будут обсуждаться проблемы, касающиеся государств, не представленных на конференции, и что участники конференции не ограничатся «поиском частичных и временных решений неотложных проблем». Бонне даже не упомянул о выводе немецких войск или приостановке их продвижения как условии проведения подобной конференции[238].

Но англичане настаивали на таком условии и смогли убедить французский кабинет, обуреваемый противоречиями, к вечеру 1 сентября направить в Берлин аналогичное предупреждение. Тексты нот, из которых явствовало, что Англия и Франция вступят в войну, если Германия не выведет свои войска из Польши, были опубликованы в тот же вечер. Муссолини, который хватался теперь за любую соломинку, даже за несуществующую, на следующее утро снова обратился с призывом к Гитлеру, будто он, дуче, не понимал сути англо–французских заявлений.

День 2 сентября, как писал об этом Гендерсон, выдался напряженным[239]. Он и Кулондр с волнением ждали, каков будет ответ Гитлера на ноты их правительств, однако его не последовало. Вскоре после полудня в британское посольство прибыл слегка запыхавшийся Аттолико и заявил, что ему необходимо немедленно узнать одну чрезвычайно важную вещь: была ли нота Британии, направленная накануне вечером, ультиматумом?

«Я сказал ему, — писал позже Гендерсон, — что мне было поручено передать министру иностранных дел, если он задаст такой вопрос — а он такого вопроса не задал, — что это не ультиматум, а предупреждение».

Получив ответ, итальянский посол поспешил на Вильгельмштрассе в министерство иностранных дел Германии, чтобы передать послание от Муссолини. Аттолико прибыл на Вильгельмштрассе в 10 утра, узнал, что Риббентроп нездоров, и вручил послание Вайцзекеру.

3 сентября 1939 года

Довожу до вашего сведения, оставляя право принимать решение за фюрером, что у Италии до сих пор имеется возможность созыва конференции с участием Англии, Франции и Польши при соблюдении следующих условий:

1. Перемирие, при котором войска остаются там, где они находятся в настоящий момент.

2. Созыв конференции в ближайшие 2–3 дня.

3. Решение польско–германского конфликта, что, учитывая сегодняшнее положение, будет, конечно, в пользу Германии.

Идея, выдвинутая первоначально дуче, теперь поддерживается и Францией[240].

Данциг уже немецкий, Германия уже получила заверения, которые гарантируют выполнение большей части ее требований. Более того, Германия уже получила «моральное удовлетворение». Если она согласится с условиями проведения конференции, то достигнет всех своих целей и избавит мир от войны, которая, насколько можно судить сейчас, будет всеобщей и очень продолжительной.

Дуче не настаивает, но для него очень важно, чтобы изложенное выше было немедленно доведено до герра фон Риббентропа и фюрера.

Неудивительно, что, когда поправившийся Риббентроп принял в 12.30 Аттолико, он отметил, что послание дуче «не увязывается» с полученными накануне вечером нотами Англии и Франции, которые «носят характер ультиматума».

Итальянский посол, который не меньше своего шефа хотел избежать мировой войны и был, безусловно, более искренен в этом желании, в этом месте перебил Риббентропа, сказав, что «последнее послание дуче сводит на нет» заявления Англии и Франции. Аттолико, конечно, не имел полномочий на такое заявление, тем более что оно было неправдой, но он рассудил, что терять ему нечего. Когда министр иностранных дел стал выражать сомнения, Аттолико твердо стоял на своем.

«Заявления Англии и Франции, — говорил он, — не принимаются более во внимание. Граф Чиано звонил по телефону сегодня утром, в 8.30, то есть в то время, когда тексты заявлений уже были переданы в Италии по радио. Значит, эти заявления можно считать утратившими свое значение. Более того, граф Чиано заявил, что Франция, в частности, активно поддерживает предложение дуче. Ее примеру последует и Англия».

Риббентроп продолжал относиться к этому скептически. Он только что обсудил послание Муссолини с фюрером. Гитлер сказал, что ему нужно знать следующее: являются ли английская и французская ноты ультиматумами? Министр иностранных дел в конце концов согласился с Аттолико, который предлагал немедленно выяснить этот вопрос у Гендерсона и Кулондра.

Именно в связи с этим Аттолико и прибыл в британское посольство. «Я, как сейчас, вижу Аттолико, человека не первой молодости, — писал позднее переводчик Шмидт, — выбегающего, тяжело дыша, из кабинета Риббентропа и сбегающего вниз по лестнице, чтобы проконсультироваться с Гендерсоном и Кулондром… Через полчаса Аттолико прибежал назад, все так же тяжело дыша».

Отдышавшись, итальянский посол сообщил, что, по заявлению Гендерсона, британская нота не является ультиматумом. Риббентроп ответил, что, поскольку «ответ на англо–французскую ноту может быть только отрицательным, Гитлер рассматривает сейчас предложение дуче. В случае если Рим подтвердит, что англо–французская нота ни в коей мере не является ультиматумом, то проект ответа будет представлен дня через два». Аттолико стал настаивать на том, чтобы ответ был дан раньше, и Риббентроп согласился представить ответ на следующий день, в воскресенье 3 сентября, к полудню.

Тем временем в Риме рушились надежды Муссолини. В 2 часа дня Чиано встретился с английским и французским послами, в их присутствии позвонил Галифаксу и Бонне и сообщил им результаты переговоров Аттолико с министром иностранных дел Германии. Как записано во Французской желтой книге, экспансивный Бонне тепло поблагодарил Чиано за его усилия в деле спасения мира. Галифакс был более сдержан. Он подтвердил, что британская нота не является ультиматумом, — можно только удивляться, до чего государственные деятели любят цепляться за слова, ведь и английская, и французская ноты были сформулированы предельно ясно — и добавил, что, по его мнению, Англия не может принять предложение Муссолини о созыве конференции, пока немецкие войска не будут выведены с территории Польши. По этому поводу Бонне опять не проронил ни слова. Галифакс пообещал решение британского кабинета по этому вопросу сообщить Чиано по телефону.