Гипсовый трубач - Юрий Поляков

— Какой соавтор? — насторожился Кокотов.

— Не важно. Потом месяц я не мог раздеться в присутствии Маргариты Ефимовны и еще двух небезразличных мне женщин: сплошные синяки, ссадины и укусы страсти. В общем, когда в следующий раз Нелли, сев ко мне в машину, сообщила, что закрыла пожизненно серийного убийцу, я наврал, будто у сына родительское собрание, довез ее до метро, и больше мы не виделись…

— А концовочку-то вы прямо сейчас придумали!

— Верно. Соображаете! На самом деле все было гораздо прозаичнее: муж засомневался и стал встречать ее после работы… Представляете картина: женщину, которая полчаса назад отправила на нары киллера, берут за руку и ведут домой, словно ребенка из школы… Как писал великий Сен-Жон Перс в «Поэме чужестранке»: «Злая прикольщица-жизнь, лучше бы нам не встречаться!» Рассказал я вам все это не случайно. У судьи Доброедовой тоже есть слезонепробиваемый жилет, но мы должны его пробить. Понимаете? Насквозь! Сначала я хотел сделать это с помощью телевидения. Не срослось. Потом понадеялся на певуна Скурятина. Не вышло. Теперь мы сделаем это сами. Больше некому…

— Каким же образом?

— С помощью античного хора.

— А если она уже взяла деньги у Ибрагимбыкова?!

— Ну и что! Поймите, коллега, судья — тоже человек. Ему нужны средства к существованию, как и всем нам. Но вот вы, например, ради того, чтобы подарить Наталье Павловне колечко с камешком, не пойдете же грабить на большую дорогу?

— Нет, конечно…

— И Доброедова тоже не пойдет. Как любой судья, она готова поправить свое благосостояние, пользуясь тем, что законы у нас в Отечестве такие же, как дороги: с выбоинами, колдобинами, ремонтами, объездами, а иногда и попросту кончаются в чистом поле, где торчит одинокий указатель «Приехали!». Конечно, попадаются судьи-злодеи, сросшиеся с преступным миром. Но наша не такая. Она хорошая! Я навел справки: мать двоих детей, любит мужа, кандидата наук, специалиста по прикладной герменевтике. В студенчестве сочиняла песенки под гитару, даже как-то прошла в финал Грушинского фестиваля, где, кстати, и познакомилась с будущим супругом, тоже бардом-любителем. И сейчас, служа в суде, она под настроение поет на корпоративчиках свои песенки:

Под черной мантией судьиПростое сердце бьется.Смотри, дружок, не навреди,Невинного не посади,Преступника не прогляди,И это все зачтетсяТебе, тебе, тебеНа Страшном на суде…

Припев:

У нашей Фемиды, у нашей ФемидыВесы и повязка совсем не для виду!Ля-ля! Ля-ля! Ля-ля!

— Вы-то откуда все это знаете? — недоверчиво поинтересовался Кокотов.

— Из интернета, мой заскорузлый друг! Зашел на сайт «Суд & Дело». Рекомендую! Там можно найти даже диету для судей, способствующую правовой определенности. Понимаете, у Доброедовой две кошки, хомячок и старенькая дворняжка Дуся, подобранная на помойке. Дети-погодки хорошо рисуют и учат китайский. Муж регулярно сплавляется на байдарках. Она его ждет. Мы обязательно пронзим ее жилет и раним в самое сердце!

— Как?

— С помощью наших знаменитых старичков.

— А если она уже взяла деньги у Ибрагимбыкова? — снова спросил писодей.

— Ну что вы заладили! Большое дело — взяла! Вернет. Она не сможет, глядя в глаза ветеранам, отобрать у них кров и пустить по миру. У нее самой жив еще прадедушка, ветеран Халхин-Гола. К тому же дело это, как говорится, резонансное. Поднимется шум, старики напишут президенту, выйдут с плакатами «Не троньте нашу старость!». Конечно, Доброедовой надо кормить детей, хомячка, кошек, собаку, прадедушку и своего прикладного герменевтика. Но ведь можно отыскать множество других способов заработать, не лишая стариков…

— …Тихой пристани талантов…

— Вы злой, Кокотов! И жизнь вас за это накажет. Но подумайте сами: разве мало в производстве таких дел, когда истец и ответчик — оба как есть вороватые уроды, обобравшие народ, и без того уже обобранный государством? Кто бы из них ни выиграл суд, Фемида лишь скорбно отвернется и утрет мраморные слезы отчаянья, выкатившиеся из-под повязки. И здесь вступает в силу принцип правовой определенности, который гласит: взять деньги у одного из жуликоватых сутяжников — не только разумно, но и справедливо. Согласитесь, признать правоту мерзавца бесплатно — верх непрактичности. А так все по-честному: проигравший жучила теряет, допустим, спорную фирму, а выигравший ловчила расстается с крупной суммой денег. В природе главное — равновесие. Разве это не социальная гармония? Таким образом, оба зла наказаны. Если бы президентом был я, то издал бы закрытый указ: половину полученной взятки судья обязан под страхом отставки анонимно перечислять на счет Национального Фонда Справедливости (НФС). Эти средства пойдут на финансирование честных истцов и ответчиков, ведь они бедны: сегодня приличный человек не может быть при деньгах. Зато их процессуальные оппоненты отвратительно богаты и судятся, обложившись адвокатами, как стареющий султан Брунея юными одалисками. И вот тогда маленький русский человек перестанет чувствовать себя в зале суда точно бомж в магазине «Картье». НФС наймет честным беднякам ушлых законников, выделит средства на взятку, половина которой вновь вернется в фонд… Улавливаете?

Возле директорского кабинета соавторов поджидали, волнуясь, обе бухгалтерши.

— Дима, Огуревич задерживается! — доложила Регина Федоровна.

— Почему?

— Он сегодня в Международной нано-академии, — объяснила Валентина Никифоровна, скользя по Кокотову тщательно равнодушным взглядом.

— А что теперь и такая есть?

— Есть.

— Кажется, осталось завести только Академию Невежества. И что же он там делает?

— Ему вручают диплом члена-корреспондента.

— Ого! А дети?

— Дети будут, — кивнула брюнетка.

— И на том спасибо!

— Меделянский тоже опаздывает, — наябедничала блондинка.

— А этому змееведу что вручают? — Жарынин нахмурил кустистые брови.

— Ничего. Он поехал к адвокату Морекопову.

— Хорошо.

— Дим, а можно нам посмотреть репетицию? — попросила Регина Федоровна.

— Нельзя!

— Почему-у?

— Творчество — это одиночество, как сказал Сен-Жон Перс.

— А он? — Валентина Никифоровна с легкой гадливостью кивнула на писодея.

— Он мой соавтор.

— А мы-ы тебе кто-о-о?! — в один голос оскорбились бухгалтерши.

— Ладно уж… — сжалился игровод. — Но сидеть у меня тихо!

Глава 99

Репетиция античного хора

В холле, возле телевизора, толпились ветераны, пришел и Агдамыч со своим «дощаником», из которого, как обычно, торчала гадючья головка гвоздодера. В кресле расположился казак-дантист Владимир Борисович, явившийся с фельдшерской сумкой, вероятно на случай, если кому-то из стариков станет плохо. Чуть в стороне от всех сидел Жуков-Хаит. Шевеля губами и покачиваясь взад-вперед, он читал маленькую книжку в старинном кожаном переплете. На его макушке каким-то чудом, вероятно на шпильках, держалась кипа, напоминающая маленькую тюбетейку.

Ящик по-военному подошел к режиссеру, щелкнул каблуками и вручил листок, неровно вырванный из тетрадки. Заглянув через плечо соавтора, Кокотов увидел перечень ипокренинцев, допущенных на репетицию. Жарынин сверил список со старческой наличностью и остался доволен. Тут был весь цвет «Ипокренина»: комсомольский поэт Верлен Бездынько, кобзарь Пасюкевич, всенародный цыган Чавелов-Жемчужный, заслуженный остряк Трунов, вдова внебрачного сына Блока, акробатка Злата Воскобойникова, Ян Казимирович в роскошном шейном платке, акын Агогоев в полосатом халате, актриса Саблезубова, композитор Серж Глухонян, архитектор Пустохин, конферансье Трунов, народная певица Надежда Горлова, мосфильмовский богатырь Иголкин, живописец Чернов-Квадратов и его вечный супостат виолончелист Бренч…

— Ласунскую так и не уговорили? — строго спросил игровод.

— Отказалась наотрез! — виновато развел руками Ящик.

— Жаль. Ну, ничего — еще не вечер! Я с Верой Витольдовной сам поговорю.

— Где Проценко?

— Ест, — с ненавистью доложил старый чекист.

— Отлично! Итак, приступим!

Жарынин еще раз осмотрел собравшихся стариков хищным взором ваятеля, готового из бесформенной кучи серой глины слепить грандиозное совершенство. Его лысина наморщилась мыслями, а по лицу пробежала светлая судорога вдохновения. Он ласково улыбнулся своим творческим грезам, но тут же посуровел, предвидя упорное сопротивление ненадежного человеческого материала:

— Где же, наконец, эти малолетние экстрасенсы, чтоб их энергетические глисты сожрали!

— Мы здесь!