Зеркала и галактики (СИ) - Ворон Елена

– Мистер Смоллет, – Сильвер неожиданно засмеялся, подобрал рубашку, стряхнул налипший песок. – Это же надувная игрушка – постояльцев пугать. Верно, Джим?

Квадратная морда покачивалась в волнах и злорадно скалилась.

– Это настоящий краккен, – отозвался я, недоумевая, откуда он взялся, да еще так кстати.

– Значит, ручной. – Бывший навигатор насмешливо сощурился. – Здорово ты его выдрессировал.

Держать краккена возле гостиницы? Я не спятил. Может, он от соседей приплыл? Хозяин «Старого винодела» – известный шутник. Однако с краккеном шутки плохи.

– Мистер Смоллет, его лучше убить.

Капитан вскинул руку с лучеметом. Мелькнул тонкий, блеклый на солнце, луч – и краккен исчез.

– Чудеса, – пробормотал мистер Смоллет. Он обернулся к космолетчикам: – Чей был зверь?

Странный вопрос. Парни молчали, и их молчание тоже было странным. В глазах капитана вспыхнул знакомый беспощадный огонь.

– Израэль? – обратился мистер Смоллет к Хэндсу.

Чернобровый пилот молча помотал головой.

– Том?

Планет-стрелок замахал руками:

– Что вы, сэр! Откуда?

– Джоб?

– Нет. – Андерсон скроил гадливую гримасу.

– Дик?

– Нет. Клянусь, – с чувством проговорил Мерри, для пущей убедительности приложив к сердцу ладонь.

– Джон, – повернулся к Сильверу капитан. – Это ваша работа.

Бывший навигатор метнул на меня тревожный взгляд, словно просил помощи. У меня! Я вообще сообразить не могу, о чем речь.

– Да, сэр, – произнес он. – Виноват. Больше не повторится.

Хэндс открыл было рот – но смолчал, лишь нахмурился.

Первый помощник тоже нахмурился – и тоже ничего не сказал. Мне сделалось не по себе. Что-то неладно; ох как неладно… Мистер Эрроу кивнул капитану, и они двинулись прочь вдоль кромки воды. Заговорили о чем-то, но я не разобрал ни слова.

Четверо «самозванцев» как по команде повернулись к Сильверу. Бывший навигатор подобрал поюна и накинул на плечи куртку.

– А еще что ты умеешь? – мрачно осведомился Андерсон.

– Отвяжись, – буркнул Сильвер.

– Какого черта? – в сердцах воскликнул планет-стрелок Грей. – Вот надо ж было… Тьфу! Зачем?

– Помолчи, – огрызнулся Сильвер.

– Зачем? – вякнул поюн голосом планет-стрелка и получил щелчок по лбу. – Сумасшедший! – возмутился он.

Бывший навигатор повернулся и зашагал через пляж к гостинице.

– Сумасшедший! – заверещал, извиваясь, поюн у него в руке. – Тьфу! Тьфу! Сумасшедший!

– Что случилось? – спросил я в полном недоумении. – Все видел собственными глазами – и ничего не понял.

– Твой краккен – галлюцинация, – устало сказал Хэндс. Он постоял в задумчивости и двинулся догонять Сильвера.

– Влипли, – расстроенно пробормотал Грей. – И что теперь?

– По домам, – отозвался мрачный Андерсон.

Космолетчики примолкли; я ощутил себя лишним. Что-то явно осталось недосказанным, но при мне обсуждать свои дела они не собирались.

Я направился к «Адмиралу Бенбоу». Сильвер способен вызывать массовые галлюцинации? Ну и ну. Мистер Смоллет наверняка тоже многое умеет; вспомнить только, как он заставляет людей говорить правду. Сдается мне, покойный Билли Бонс был не совсем прав: бояться надо не одних лишь RF-навигаторов, а всех этих risky fellows.

Глава 8

«Самозванцы» напрасно тревожились: мистер Смоллет не погнал их из экипажа. Он лишь поговорил о чем-то с Сильвером с глазу на глаз; бывший навигатор казался сильно удручен этим разговором. А затем все космолетчики и RF-навигация вылетели у меня из головы, потому что на площадку перед «Адмиралом Бенбоу» опустился знакомый глайдер, из кабины выскочил пилот и открыл дверцу перед Лайной.

Сегодня моя любимая была не Лайной – она была королевой Кэролайн. В распахнутой шубке поверх длинного платья, в жемчугах, с высокой прической, она с королевским достоинством ступила на землю и повернулась к «Адмиралу Бенбоу». Придирчиво оглядела его шпили и башенки (куда нашему скромному «Адмиралу» до дворца Трелони!) и величаво двинулась вверх по лестнице, где стоял я. Выбежал ей навстречу, да и замер у двери – и стоял как чурбан, не зная, что сказать или сделать: такая она была красивая, богатая, чужая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я любил Лайну. Любил сине-зеленые глаза, темные локоны, хрупкие плечи, тонкие руки. Но сейчас от ее гордой осанки, надменно вздернутого подбородка, повелительного взгляда сделалось неуютно. Кэролайн – королева «Жемчужной Лагуны». А я кто?

– Здравствуй, – тихо сказала она, остановившись ступенькой ниже. – Джим, я хотела попрощаться…

И вдруг с нее слетело все королевское достоинство: моя любимая жалко заморгала, на ресницах блеснули слезинки, а чужое, сильно повзрослевшее лицо внезапно сделалось несчастным и родным.

– Джим, – вскинув руки, Лайна обняла меня и горестно шепнула: – Я не хочу, чтоб ты улетал.

– Я вернусь.

– А если… – она запнулась, – если нет?

Я погладил ее по волосам, стараясь не помять прическу.

– Джим, – отстранившись, Лайна заглянула мне в лицо, – я буду очень ждать.

– Я вернусь, – повторил я, хотя моя уверенность внезапно пошатнулась. Куда меня несет? Со сквайром Трелони, с авантюристом Томом, с risky fellows, от которых надо держаться подальше… – Обязательно.

– Я буду ждать, – повторила моя любимая.

Мы не пошли в гостиницу, а спустились вниз.

– Пройдемся немного, – сказал я пилоту; он кивнул и направился в бар.

Лайна улыбнулась.

– Мама платит Майку, чтобы глаз с меня не спускал, – сообщила она доверительно, – а я приплачиваю, чтобы оставил в покое.

Я повел ее по тропе в лес, прочь от холодного ветра с моря. Ветер шевелил облетевшие ветви, покачивал плетеные зеркала паутинников, звенел канатцами, на которых крепились зеркала. Сами паутинники съежились, свернув серебряные нити в тугие клубки. С виду – мирные, безобидные шарики. Вот только подойди ближе. Метнутся вниз, исхлещут нитями так, что белый свет покажется не мил. Лайна посматривала на них с опаской. Смешная. Неужто я поведу ее там, где достанут ядовитые твари?

Мы прошли сквозь широкую полосу ивушей и добрались до края луга. Жесткая, устоявшая в ночные заморозки луговая трава зеленела, упрямо цепляясь за жизнь, а рыжие метелки плач-травы вокруг могильной плиты полегли. Я смахнул палые листья с плиты, вымел влажный сор из выбитых в камне букв: Рудольф Хокинс. До свидания, отец…

Лайна стояла притихшая, зябко куталась в свою расстегнутую шубку. Мэй-дэй! Шубка-то – бутафорская, застежек и в помине нет.

– Замерзла? – Я привлек Лайну к себе.

– Немного, – она уткнулась лицом мне в грудь, забралась ладошками в карманы куртки. – Так теплее.

Я поцеловал ее поднятые наверх, хитроумно сколотые волосы. Холодные. Пахнущие новыми духами. И все равно родные, любимые.

Невдалеке тревожно взвизгнул воронок. Крошечная птаха далеко видит, отлично слышит. Я заозирался. Рысюк? Медведка? Человек?

Луг был пуст, а лес прозрачен, среди голых стволов ивушей и кленовиц редко стояли темно-зеленые ели-ели. Незамеченным не подкрадешься; однако бдительный воронок опять взвизгнул. На всякий случай я достал станнер. Лайна испугалась.

– Что такое?

– Не знаю.

Я напряженно вслушивался, всматривался – тщетно. Лес будто вымер. Можно подумать, воронок заскучал и подает голос от нечего делать.

– Смотри! – вскрикнула Лайна.

Я обернулся, готовый стрелять. Ох. Птица! Она сидела на ветке метрах в трех над землей, поглядывала на нас с Лайной черными бусинами глаз. Хвост смешно топорщится, маховые перья короткие, еще не отросли. Это чудом уцелевший сеголеток – совсем молодой, но уже сверкающий, будто сгусток драгоценных камней.

– Настоящая Птица, – изумленно прошептала моя любимая. – Джим, позови ее.

Я посвистел. В ответ раздался новый крик воронка, а Птица быстро кивнула, тряхнув малиновым хохолком.

– Еще позови, – попросила Лайна. – Пускай слетит ниже.

Снова посвистел. Птица приподнялась, переминаясь на ветке, словно приплясывая. Лайна протянула к ней руку: