Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

Ведь мы вскоре снова поедем.

— Ха-ха, — смеется Субри, — значит, Хийю будет тошнить еще сильнее!

Что ж, если им это смешно…

В полдень прибываем в наш дом. Он стоит на одной из главных улиц Телль-Абьяда. Это почти настоящее городское жилище — то, что управляющий банком называет «construction en pierre»[969]. Вдоль всей улицы растут деревья, их листья сейчас такие нарядные — ведь наступила осень. К сожалению, в доме сыро, так как расположен он ниже уровня улицы, а на улице везде арыки. К утру одеяло совершенно отсыревает, и все, к чему прикасается рука, кажется мокрым и липким. Меня так скрутило от сырости, что я едва ползаю.

Позади дома маленький прелестный садик, значительно более изысканный, чем те, что попадались нам раньше.

При разгрузке мы обнаружили, что из грузовика все же вывалились по дороге три стула, стол, а еще мое сиденье для туалета! Впрочем, потери меньше, чем можно было ожидать.

Телль-Джидль находится рядом с Голубым озерцом, образовано оно ручьем, впадающим в Балих. Вокруг озерца деревья, и этот патриархальный уголок напоминает место первого свидания Исаака и Ревекки[970]. Все это совсем не похоже на те места, где мы останавливались прежде. Здесь во всем чувствуется какая-то печальная прелесть, но нет первозданной дикости Шагара с его вздыбленными холмами окрестностями. Сам городок процветает, по улицам ходит много хорошо одетых богатых людей, главным образом армян. Есть красивые дома с садами.

После недельного пребывания здесь Хийю нас совершенно опозорила. Все псы Айн-эль-Аруса сбегаются ухаживать за ней, а поскольку ни одна из дверей толком не запирается, то ни закрыть нашу красотку в доме, ни закрыться от ее кавалеров невозможно! В доме вой, лай и потасовки, а Хийю, кроткая прелестница с янтарными глазами, просто наслаждается этим шабашем.

Как всякая нечисть в средневековой пантомиме, псы выскакивают из дверей и окон. Мы сидим за ужином, окно с треском распахивается, влетает огромная псина, за нею гонится вторая. Дверь спальни тоже распахивается, и вбегает третий пес. Все трое начинают бешено носиться вокруг стола, мчатся в комнату Гилфорда и исчезают, чтобы снова ворваться, теперь уже через кухню, и вдогонку им летит сковородка, запущенная Субри.

Гилфорд проводит бессонную ночь: псы то и дело вламываются к нему в дверь, проносятся по постели и выскакивают в окно, после чего приходится вставать и закрывать за ними окна и двери. Вой, лай — собачья оргия не прекращается до самого утра!

Сама Хийю, оказывается, не лишена снобизма. Из всех псов Айн-эль-Аруса она выбрала единственного, у которого есть ошейник! В ее взгляде явственно читается:

«Вот это, я понимаю, высший класс!»

Это огромный кобель с приплюснутым носом и длинным унылым хвостом, как у лошадей в похоронной процессии.

Субри, промучившись всю ночь зубной болью, просит отпустить его в Алеппо к дантисту. Он возвращается через два дня, весь сияя. И долго делится впечатлениями:

— Захожу к доктору, сажусь в кресло. Показываю ему на зуб. Да, он говорит, надо рвать. Сколько, говорю я.

Двадцать франков, говорит он. Грабеж, говорю я, и ухожу. Снова прихожу днем. Сколько? Восемнадцать франков. Грабеж, говорю и ухожу снова. Боль все сильнее, но я не могу дать себя ограбить. Прихожу на следующее утро. Сколько? Все равно восемнадцать франков. Прихожу днем. Восемнадцать франков. Он думает, что боль меня доконает, и я соглашусь. Ничего подобного. Я продолжаю торговаться. И что бы вы думали, хваджа? Я победил!

— Он снизил цену?

Субри энергично трясет головой:

— Нет. Но за те же восемнадцать франков он вырвал мне не один, а целых четыре зуба! Что вы на это скажете?

Субри оглушительно хохочет, показывая зияющие дырки вместо зубов.

— Что, те три зуба тоже болели?

— Нет конечно? Но ведь они когда-нибудь заболят, разве не так? А теперь — дудки! И все четыре стоили как один!

Мишель, слушавший его рассказ, стоя в дверях, одобрительно кивает:

— Beaucoup economiat![971]

Субри привез Хийю нитку красных бусин и сам надевает подарок ей на шею.

— Когда девушка выходит замуж, — говорит он собаке, — она носит такие бусы. А Хийю ведь у нас недавно вышла замуж.

«Да уж, — думаю я. — За всех местных псов сразу!»

Сегодня воскресенье, наш выходной. Утром я делаю этикетки для наших находок, а Макс корпит над бухгалтерской книгой. Али вводит в комнату какую-то женщину, на вид — весьма респектабельную. Одета она в опрятное черное платье, на груди — громадный золотой крест. Губы ее скорбно сжаты, и она явно чем-то весьма удручена.

Макс вежливо приветствует ее, а она сразу начинает свою длинную, очевидно печальную, историю. В рассказе то и дело мелькает имя Субри. Макс хмурится и все больше мрачнеет. Повествование становится все более драматическим. Мне кажется, что это классический деревенский сюжет — совращение юной девицы. Эта женщина, вероятно, мать, ну а наш весельчак Субри — коварный соблазнитель.

Голос женщины звенит от праведного гнева. Стиснув крест на груди, она подымает его — похоже, в чем-то клянется.

Макс посылает за Субри. Я думаю, что мне лучше уйти, и уже собираюсь потихоньку выскользнуть из комнаты, но Макс просит меня остаться. Снова сажусь и, коль меня призвали в свидетели, делаю вид, что все понимаю.

Женщина молча ждет, исполненная мрачного величия.

Приходит Субри. Она выбрасывает вперед руку и, по-моему, повторяет все свои обвинения.

Субри даже не защищается, он только пожимает плечами, поднимает ладони и, как я понимаю, признает ее правоту.

Действие развивается стремительно — спор, разоблачение, Субри полностью признает свою вину. Делайте как знаете, словно говорит он. Теперь оба ждут справедливого приговора, который должен вынести Макс.

Внезапно Макс хватает лист бумаги и что-то пишет, после чего показывает написанное женщине. Она ставит свою подпись — крестик — и снова в чем-то клянется, воздев свой золотой крест. Макс подписывается. Субри тоже ставит свою закорючку и тоже произносит нечто похожее на клятву. Макс отсчитывает несколько монет и отдает женщине. Она берет, важно кивает, благодаря Макса, и уходит. Макс что-то говорит Субри — тон его очень язвителен. Тот, потупившись, удаляется. Макс откидывается в кресле и, вытерев платком лицо, отдувается:

— Ф-фуу!

Я накидываюсь на него с расспросами:

— В чем дело? Что случилось? Девушка, да? Это ее мамаша?

— Не совсем, — отвечает Макс. — Это хозяйка местного борделя — Что?!

Макс подробно излагает мне претензии этой матроны.

Она явилась сюда, чтобы Макс возместил «огорчительный ущерб», нанесенный ей нашим слугой.

— А