'Канцелярская крыса' - Константин Сергеевич Соловьев

не знаю, где сейчас Изгарь. Можешь задавать следующий вопрос.

Герти пожалел о том, что опустошил барабан револьвера. Возможно, стоило бы прострелить этому подлецу колено, просто чтобы посмотреть, как он умеет справляться с болью.

- Следующий вопрос, - медленно проговорил Герти, озираясь, - Он здесь есть?

Он видел, как напряглись многие угольщики. Вероятно, они утешали себя тем, что в третий раз им должно повезти. Герти собирался их серьезно разочаровать.

Клац.

- Я жду ответа.

Паленому не потребовалось озираться. Как всякий хороши й вожак, он знал свою стаю на память.

- Нет, его здесь нет. А ты хорошо справляешься. Даже руки почти не дрожат. Могу сэкономить тебе пару патронов и несколько фунтов мозгов. Он был здесь. Давно.

- Как давно? – быстро спросил Герти и только потом сообразил, что это было ловушкой.

- Прошу.

Чтобы не портить игру, Герти добрые полминуты делал вид, что не решается спустить курок. Дошло до того, что некоторые угольщики стали от нетерпения нервничать. Они все еще были уверены, что получат зрелище и Герти не хотел их расстраивать раньше времени. В конце концов, они не были виноваты.

Клац.

Паленый одобрительно кивнул, прежде чем открыть рот.

- Это было в апреле. Не помню, когда именно. В середине, должно быть. Мы перекинулись с ним парой слов.

Герти ощутил азарт сродни азарту ищейки, обнаружившей затоптанный и несвежий, но явственный след. Апрель. В апреле он прибыл на остров. Если середина… Это могло быть в канун кражи или через несколько дней после нее. Ему нужно было знать больше, много больше.

Некоторое время Герти перебирал возможные вопросы. Вопросов было много, удивительно много, и Герти едва сдерживался, чтобы не выпалить какой-нибудь из них вхолостую.

Угольщик по прозвищу Изгарь похитил у командированного деловода бумажник с документами. В тот же день он передал бумажник Брейтману, организатору кражи, утаив при этом несколько визитных карточек. В тот же день они оказываются у Бангорской Гиены, приступившей к своей кровавой трапезе. Изгарь же пропадает без следа. Тут может не хватить и сотни вопросов. Какие отношения возникли между угольщиком и психопатом с ножом? Сообщники они или же палач и жертва? И как с ними оказался связан Гилберт Уинтерблоссом?..

- Как он выглядел? – тщательно выговаривая слова, спросил Герти.

Еще одно нажатие на спусковой крючок, нарочито затянутое, перемежаемое показными приступами слабости. Под конец Герти сумел даже вспотеть, вызвав оживление среди зрителей. Впрочем, секундой позже, когда курок стукнул по пустому месту вместо капсюля, его наградили разочарованными криками.

- Хороший вопрос, - Паленый взял перерыв на несколько секунд, что-то обдумывая, - Наконец хороший вопрос, сыряк. Он выглядел… скверно.

Герти испугался, что ответ на этом будет закончен и даже приготовился спорить. Однако не пришлось. Паленый отхаркнул сгусток черной слюны на стену и некоторое время его молча рассматривал.

- Можешь сэкономить пулю и не спрашивать «Почему он так выглядел?», я и сам спрашивал у себя это не раз. Изгарь выглядел… не так, как обычно. Что ты о нем знаешь, сыряк? Ничего не знаешь! А я знал… Он ведь был молодым, Изгарь. Лет двадцати. Совсем мальчишка.

Герти вспомнил посеревшее лицо бродяги, выдернувшего у него бумажник. Болезненного вида кожу с раздувшимися порами, нездорового вида глаза. Черную копоть, вылетавшую из его легких при кашле. Тот, кто показался ему престарелым бродягой, на самом деле был юнцом, пораженными смертельной болезнью, сжигающей его. Перебивать Паленого он не стал.

- Он был здесь, на том самом месте, где ты стоишь. И выглядел так, будто болезнь мгновенно перекинулась с его легких на мозг. И выжгла его изнутри. Он выглядел как пьяный, но ни одно виски не в силах было затуманить ему голову, даже если бы он пил бочонками. Болезнь, сжигающая нас, хитрее, чем ты думаешь. Первым делом она забирает у нас возможность бегства. Изгарь не был пьян. Но он шатался и едва находил дорогу. Он не узнавал своих братьев и выглядел так, будто едва держится на ногах. Я никогда его таким не видел. Единственное, что я знаю, его свела с ума не боль. Что-то другое. Понял, ты? Что-то другое. Я видел его глаза. «В чем дело?» - спросил я его. Похоже, он не узнал даже меня. Забормотал что-то, скорчившись и всхлипывая. Это была полная чепуха, еще одно подтверждение тому, что наш Изгарь по какой-то причине вдруг выжил из ума. «Остров, - бормотал он, ничего кругом не видя, - С этим островом что-то не так… Плохой остров, странный остров. Бежать. Прочь. Здесь какая-то ошибка. Зачем они отправили меня сюда? Мне было так хорошо в Лондонской канцелярии, у мистера Пиккла…»

- Пиддлза, - деревянным языком произнес Герти, - Наверно, он имел в виду мистера Пиддлза.

- Аэ. Может быть, - Паленый тряхнул головой, отчего на пол упало еще несколько черных снежинок, - Он говорил много того, чего я не понимал. И прочие тоже не понимали. Дрожал от страха, все бормотал про остров. Про то, что надо убираться отсюда, пока не поздно. Домой, в Лондон. Я пытался накормить его рыбой, но тщетно. Изгарь выглядел как… Знаешь, как выглядят люди, потерявшие направление в густом лесу?

Герти кивнул. Или ему показалось, что кивнул.

- Так вот, он выглядел как человек, который потерял сам себя. Да, вот так это выглядело. Мы попытались привести его в чувство. «Эй, Изгарь! – сказал ему я, отвесив пару пощечин, - А ну-ка очнись, приятель! Что это с тобой?». А он посмотрел на меня. И, знаешь, мне вдруг показалось, что с ним что-то произошло. Его глаза были мутные, а тут вдруг прояснились. Точно тучи ушли с неба. Но мне совсем не понравилось то, что я увидел за ними… Он посмотрел на меня с удивлением. «Почему ты называешь меня Изгарем?» - спросил он совершенно искренне. «Потому что так тебя зовут, голова садовая!» - рассердился я. А он так посмотрел на меня, что на миг даже показалось, будто нутро у меня не горит жидким огнем… Посмотрел, и сказал: «Меня зовут не Изгарь. Меня зовут…»

Паленый замолк, хмыкнув себе под нос.

- Как? – забывшись, рявкнул Герти, - Как?!

- Ты, кажется, забыл заплатить обещанную цену за этот вопрос. Я принимаю платежи авансом.

Собственная рука показалась Герти такой же бесчувственной и тяжелой, как и