Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

И были еще Майкл Маккалоу, вышедший в отставку и исчезнувший, и эти люди — Роберт Миллер и его напарник, и их обещание найти Маккалоу, чтобы спросить, о чем он думал, беря Дэррила на полицейскую облаву.

«Вот такая у меня сейчас жизнь, — подумала она. — Возьми от нее все, что можно, либо отвали».

Она улыбнулась, отвернулась от окна, и у нее перехватило дыхание.

Миллер включил компьютер, подождал, пока он загрузится, и набрал имя «Исабелла Кордильера» в поисковой строке. Он немного подождал и взглянул на Роса.

— Посмотри, — сказал он, покачал головой и нахмурился, наблюдая, как меняется выражение лица Роса, когда тот прочел первый результат поискового запроса.

— Кордильера Исабелла, — сказал Рос. — Господствующая возвышенность и горная гряда, протянувшаяся примерно на триста шестьдесят километров от Чинандеги на западном побережье до границы Гондураса в районе Монтаняс-де-Колон. Кордильера Исабелла соперничает с грядой Кордильера-де-Таламанка в Коста-Рике за звание самой протяженной гряды в Центральной Америке и так далее, и так далее. — Рос посмотрел на Миллера и покачал головой. — Газетная вырезка о выборах, а теперь это?

— Думаю, что кто-то пытается сказать нам… — начал Миллер, но его прервал телефонный звонок.

Глаза. Глаза такие темные, что были едва различимы.

Это первое, что она увидела. Возможно, это была единственная вещь, которую она видела, потому что нечто в его взгляде пригвоздило ее к месту, не позволяя сказать ни слова. Нечто в его взгляде, пронизывающем Наташу насквозь, заставляло ее чувствовать себя прахом земным.

Она открыла рот, но он покачал головой и поднес палец к губам. Что-то в его взгляде говорило, что ей лучше молчать и не двигаться. Что-то происходило, и это что-то было столь огромно, что если бы она бросила ему вызов, то оно сожрало бы ее без остатка. Поэтому лучшим решением было стоять молча, тихонько дышать и ждать, что скажет этот человек.

И он сказал:

— Наташа?

Когда он произнес ее имя, у нее внутри все похолодело, а ноги подкосились. Ей еще удалось нащупать краешек стола и опереться на него, чтобы удержаться, не упасть в обморок прямо сейчас.

— Наташа Джойс? — сухо повторил мужчина.

И Наташа, несмотря на свою рассудительность, не обращая внимания на внутренний голос, который кричал, что это что-то, в чем ей лучше не участвовать, кивнула и неловко улыбнулась.

— Да. Я Наташа.

— Хорошо, — сказал он. — Это очень хорошо.

Он сделал шаг в ее сторону. Ей хотелось спросить, кто он такой, зачем пришел и, прежде всего, как попал в квартиру, но это уже не имело значения, совсем не имело значения, потому что каким-то шестым чувством она понимала: что бы он ни сказал, это будет последнее, что она услышит, последнее, что произойдет в ее жизни, потому что этот его шаг, каких-то два десятка сантиметров, нес в себе ощущение конца, которое прежде было Наташе незнакомо. Она не знала этого чувства, ни когда металась в муках при родах, ни когда к ней пришел полицейский, чтобы сообщить, что Дэррила Кинга застрелили в грудь. Даже тогда, даже тогда…

Какой-то звук сорвался с ее губ. Наташа ощутила вес собственного тела, которое оказывало сопротивление земному притяжению, и напряжение, которое обычно поддерживало ее, напряжение, о котором она никогда не задумывалась, вдруг исчезло. Хотя она изо всех сил ухватилась за край стола, хотя держалась за него, как за свою жизнь… Она закрыла глаза и произнесла какую-то молитву Богу, в которого давно перестала верить. Она понимала, что это не имело никакого значения.

Ее ноги стали ватными, готовыми в любой момент подогнуться.

И они подогнулись.

И она бы рухнула на пол.

Но мужчина с седеющими волосами и темными глазами оказался рядом, чтобы подхватить ее. Наташа понимала, что это последние руки, которые притронутся к ней в этой жизни, что его лицо, на котором она заметила терпеливое, понимающее, почти сочувствующее выражение, — последнее лицо, которое она видит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она думала о Хлои, которая была в гостях и которая теперь будет расти сиротой. Меньше чем через час она вернется домой и постучит в дверь. Никто не откроет, и она снова отправится к Эсме. Потом придет Эсме, увидит, что дверь заперта, и почувствует, что что-то не так, но что именно? Интуиция тут же подскажет ей, что, что бы ни случилось, это что-то плохое.

Эсме повернет ручку двери, почувствует, что она не поддается, но еще долго будет стучать. Не слыша изнутри ни звука, она попятится и отправится по коридору к квартире мистера и миссис Дукатто. Мистер Дукатто, толстый итальянец, хороший парень, но со ртом, напоминающим железнодорожный туннель, таким же громким и грязным, понимающе улыбнется, пытаясь сохранять спокойствие ради маленькой чернокожей девочки, которую привела с собой Эсме. Он вернется с ними к двери, попробует ее плечом и скажет, что нужно позвать управдома. Эсме ответит, что управдом отлучился ненадолго, и ему придется открывать дверь в одиночку. Да, она возьмет всю ответственность за ущерб, нанесенный двери, на себя. Ему придется выломать дверь, потому что что-то не так, чертовски не так.

И он выломает дверь.

Вынесет эту чертову дверь широким плечом. Она рухнет внутрь, а косяк треснет, словно лучина. Он велит старухе и ребенку оставаться снаружи, а сам войдет. Он проверит квартиру. Он решит, что выйдет и скажет, что все в порядке, что Наташа Джойс заснула…

Но она не спала.

Она действительно была в постели, это точно, вернее, не столько в постели, сколько на ней. Она лежала на спине, широко раскинув руки. Ее голова была повернута в сторону двери, словно она ждала любовника, словно ожидала, что кто-то войдет и обнаружит ее.

Наташа Джойс была задушена, избита и покрыта синяками. На белках полопались кровеносные сосуды, что делало ее похожей на персонаж из дешевого голливудского фильма про маньяка-убийцу. То, как выглядело ее плечо, говорило о том, что оно было вывихнуто. Это же подтвердила Мэрилин Хэммингз, когда натянула на руки латексные перчатки приблизительно в четверть третьего в среду пятнадцатого ноября. Мэрилин еще подумала, что прошло всего четыре дня с тех пор, как она работала с трупом Кэтрин Шеридан. В том, как Наташа Джойс была избита и задушена, чувствовалась определенная завершенность.

— Что есть, то есть, — сказала она Роберту Миллеру.

В тот момент, когда Наташа почувствовала, как внутри у нее все оборвалось, когда ее тело медленно оседало на пол кухни, в ее голове всплыл вопрос, ответ на который она уже никогда не узнает: что случилось с Дэррилом Кингом?

Этот вопрос был так важен, что она даже озвучила его, но слова были еле слышны, почти неразличимы. Мужчина с седеющими волосами, обутый в кеды с мягкими подошвами, поднял руки и вдавил большие пальцы в глазницы Наташи.

— Что, что случилось… что случилось с Дэррилом Кингом?

Мужчина не ответил. Он не услышал вопрос. Да если бы и услышал, то не смог бы ей помочь. Он не знал ответа. Более важным было то, что его учили не терять ни секунды, отвлекаясь на то, что говорит объект.

Это было бы нарушением протокола.

Вот так все просто.

Боль в глазах заставила Наташу потерять сознание. Мужчина аккуратно поднял ее, словно ребенка, и отнес в маленькую спальню.

Он положил ее на кровать.

Он размял ее пальцы и вывернул суставы.

Он принялся за работу.

* * *

Президент приказывает компании. Компания следует указаниям.

Если вы знаете, чем занимается компания, вы знаете, чего хочет президент.

Мы называем это правдоподобной возможностью дезавуирования. Мы называем это так ради президента. Все, что мы делаем, мы делаем с опережением. Президент никогда не отдает прямой приказ. Он предлагает кому-то что-то, а потом этот кто-то берет на себя ответственность за выполнение приказа, который никогда официально приказом не был. Этот кто-то принимает удар на себя, по крайней мере в прессе, но на самом деле он получает приличную собственность в Мартас-Виньярд[107], место в совете директоров международной банковской организации, очень щедрую пенсию.