Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Рейнхард Жесснер, круглолицый молодой актер, играющий Руди, попросил рассказать еще что-нибудь. Руди попросил еще джина. Огни догорали, и истории иссякли. В конце концов, Руди бессильно осел на стуле. Он мог видеть остальных — смеющегося Детлефа, вампиршу Женевьеву, прелестную, как всегда, осунувшегося молчаливого Вейдта, Бреугеля, договаривающегося, чтобы принесли еще вина, — но был не в состоянии сдвинуться со своего местечка у очага. Живот тянул его вниз, точно якорь. К рукам и ногам словно привязали пушечные ядра. А спина — его навеки искалеченная, не способная распрямиться спина — болела, как делала это все последние двадцать пять лет, посылая мучительные сигналы по позвоночнику.

Детлеф предложил тост «за Рудольфа Вегенера, Короля Разбойников», и все выпили. Руди рыгнул, рот его заполнился привкусом репы, и все засмеялись. Феликс Хуберманн, ведавший в труппе музыкой, дал знак нескольким из своих музыкантов, и появились инструменты. Сам Детлеф взял пронзительную флейту, Хуберманн — переносной орган, остальные — гобои, дульчианы, скрипки, лютни, рожки, корнеты и гамбы. Ансамбль играл, певцы пели, поставленные голоса сплетались с неумелыми.

Старые песни. «Мельник из Миденхейма», «Печальные друзья Мирмидии», «Гилеад — король эльфов», «Плач Карак Варна», «Козий пастух из Аппуччини», «Возвращайся в Бильбали, эсталийский моряк», «Рейк широк», «Отважный разбойник» — эту снова и снова, «Охота на Мантикора», «Серебряный Молот Зигмара», «Принц-пират из Сартосы».

Потом другие песни, почти забытые. Менеш прокаркал маловразумительную гномью балладу невероятной длины, и шесть женщин разрыдались над ее финалом. Хуберманн заиграл эльфийскую мелодию, которую людям редко доводится слышать, не говоря уже о том, чтобы исполнять, и все заинтересовались, не слишком ли у него заостренные уши и нормально ли расположены глаза.

Под некоторым напором Детлефа Женевьева спела песни своей юности, давно оставшиеся жить лишь в ее памяти. Руди обнаружил, что плачет вместе с нею, потому что она пела о погибших городах, проигранных битвах и разлученных влюбленных. Бретония всегда славилась своей страстью к меланхолии. По прекрасному лицу вампирши потекли красные струйки, и она не смогла больше продолжать. В Бретонии на удивление мало сказок со счастливым концом.

Потом в огонь снова подбросили дров, и музыканты заиграли танцевальную музыку. Руди не мог даже подняться, не то что танцевать, но он смотрел, как веселятся остальные. Женевьева важно танцевала с Детлефом, нечто изысканное со множеством поклонов и реверансов, но музыка играла все быстрее, и платья развевались все выше. Жесснер подхватил Иллону Хорвати, танцовщицу, играющую Эржбет, и закружил в воздухе так, что ее юбки замелькали в опасной близости к огню. Руди словно видел себя молодого со стороны. Иллона яркая, спортивная танцовщица, она умеет выделывать такие акробатические трюки, каких Руди никогда и не видывал. Жесснер, выбравший Руди своим доверенным, уверял его, что воображение и физическая выносливость Иллоны не ограничиваются танцами в вертикальном положении. Но ей недостает грации, импульсивности, серьезности оригинала. Он разговаривал с ней, это веселая девочка, которой нравится доставлять удовольствие. Но в ней нет ни капли страстности Эржбет. Иллона никогда не отнимала жизнь, никогда не щадила жизнь. Она не жила на грани, как Эржбет.

…И Иллона Хорвати не окончит свои дни, совершив самоубийство по дороге из сумасшедшего дома.

На его плечо опустилась рука. Это был Вейдт.

— Конец, Руди. Нам конец.

Охотник за наградами был пьян, его небритое лицо напоминало перекошенный череп. Но он был прав.

— Да, конец.

— Но мы ведь уже были тут, а? Мы старики. Ты, и я, и гном, и эта любительница крови. Мы были тут, когда все эти актеришки лежали еще в колыбелях. Мы сражались, как им никогда не доведется…

Вейдт умолк, свет в его глазах погас, и он вдруг повалился на бок. Как и все они, он вышел из замка Дракенфелс другим человеком, чем был до того, как шагнул в его ворота. Руди жалел, что не видел охотника двадцать пять лет. Их столько связывает, они могли бы стать друзьями до гроба. Крепость соединила их, особенно те часы, когда они, раненные, во тьме дожидались возвращения Освальда, зная, что принц погибнет и существа с когтями и зубами явятся за ними.

Выпитое вино внутри Руди переместилось вниз, и он с безнадежностью понял, что должен отлить. Он с трудом поднялся и побрел прочь от Вейдта, голова его кружилась, будто волчок. Перед ним неясно замаячил Жесснер, он что-то говорил, но Руди не разобрал что.

Актер хлопнул его по спине, и старик споткнулся. Музыканты играли, Иллона теперь танцевала одна.

Он сделал это в соседней комнате, вдали от света и шума. Облегчившись в холодный очаг, он повернулся, направляясь обратно, к своему месту у камина, к друзьям.

Она стояла в дверях, между ним и вечеринкой. Он сразу узнал ее узкобедрую фигуру и длинные темные волосы. На ней был ее танцевальный костюм, с разрезом до бедра с одной стороны, до неприличия туго обтягивающий грудь.

— Руди, — сказала она ему, и это было двадцать пять, тридцать лет назад. Дни богатой добычи, славы, приключений.

— Руди. — Она протянула к нему руку, звякнули ее браслеты.

Он почувствовал, как тяжесть свалилась с него, и распрямился. Спина больше не болела.

— Руди. — Голос был тихий, но настойчивый. Манящий, но опасный.

Он, пошатываясь, потянулся к ней, но она отступила прочь, в темноту. Она вышла в дверь, и он на ощупь протиснулся следом.

Они были в коридоре. Руди не сомневался, что именно здесь они сражались с ожившими горгульями, но люди Освальда вычистили его, расставили свежие свечи в канделябрах, расстелили ковры для прибывающих высоких особ.

Эржбет повела его дальше, в самое сердце Дракенфелса. В зале отравленного пира его ожидал мужчина. Сначала, из-за маски, Руди решил, что это актер, Лёвенштейн. Но это был не актер.

Человек взглянул на него из-за стола. Глаза его горели в прорезях маски. Перед ним были разложены ножи, словно перед обедом. Но ни вилок, ни ложек не было. Только ножи.

Человек взял нож. Тот сверкал в его руке, словно белое пламя.

Руди, холодея, хотел было бежать назад, в дверь. Но перед ней стояла Эржбет, перекрывая ему путь к отступлению. Теперь он мог лучше рассмотреть ее. Низкий вырез корсажа ее платья не скрывал огромную красную рану, зияющую, словно окровавленный рот, сбоку на ее груди.

Она запрокинула голову назад, и ее волосы отлетели от лица. Он увидел, что у нее нет глаз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});