Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Генрих был возбужден и старался еще больше распалить себя: это пыхтенье в большинстве случаев и составляет то, что принято называть достоинством у особ королевской крови.

За Генрихом вошел Шико, сохраняя на лице выражение спокойного величия, которое следовало бы иметь королю Франции, и прежде всего посмотрел, как держится Сен-Люк, то есть сделал то, с чего следовало бы начать Генриху III.

— А, сударь, вы здесь? — с ходу воскликнул король, не обращая внимания на присутствующих и напоминая этим быка испанских арен: вместо тысячной толпы он видит только колышущийся туман, а в радуге флагов различает лишь один красный цвет.

— Да, государь, — учтиво поклонившись, просто и скромно ответил Сен-Люк.

Этот ответ не тронул короля, это поведение, исполненное спокойствия и почтительности, не пробудило в его ослепленной душе благоразумия и снисходительности, которые должно вызывать чувство собственного достоинства и уважение к другим. Король продолжал, не остановившись:

— Говоря по правде, ваше появление в Лувре весьма удивляет меня.

При этом грубом выпаде вокруг короля и его фаворита воцарилась мертвая тишина.

Такая тишина наступает на месте поединка, когда встречаются два противника, чтобы решить спор, который может быть решен только кровью.

Сен-Люк первый нарушил ее.

— Государь, — сказал он, с присущим ему изяществом и не выказывая ни малейшего волнения по поводу выходки короля, — что до меня, то я удивляюсь лишь одному: как могли вы при тех обстоятельствах, в которых находится ваше величество, не ожидать меня?

— Что вы этим хотите сказать, сударь? — спросил Генрих с подлинно королевской гордостью и вскинул голову, придав себе тот необычайно достойный вид, который он принимал в особо торжественных случаях.

— Государь, — ответил Сен-Люк, — вашему величеству грозит опасность.

— Опасность! — вскричали придворные.

— Да, господа: опасность, большая, настоящая, серьезная, такая опасность, когда король нуждается во всех преданных ему людях, от самых больших до самых маленьких. Убежденный в том, что при опасности, подобной той, о которой я предупреждаю, ничья помощь не может быть лишней, я пришел, чтобы сложить к ногам моего короля предложение своих скромных услуг.

— Ага! — произнес Шико. — Видишь, сын мой, я был прав, когда говорил: “Кто знает?”

Сначала Генрих III ничего не ответил: он смотрел на собравшихся. У всех был взволнованный и оскорбленный вид. Но вскоре король различил во взглядах придворных зависть, охватившую большинство из них.

Отсюда он заключил, что Сен-Люк совершил нечто такое, на что большинство присутствовавших было неспособно, то есть что-то хорошее.

Однако Генриху не хотелось уступать так сразу.

— Сударь, — сказал он, — вы только исполнили свой долг, ибо вы обязаны служить нам.

— Все подданные короля обязаны душой и телом служить своему королю, я это знаю, государь, — ответил Сен-Люк, — но в наши времена многие забывают платить свои долги. Я, государь, пришел, чтобы заплатить свой, и счастлив, что вы, ваше величество, благоволите по-прежнему считать меня в числе своих должников.

Генрих, обезоруженный этой неизменной кротостью и покорностью, сделал шаг к Сен-Люку.

— Итак, — сказал он, — вы возвращаетесь только по тем причинам, о которых сказали, вы возвращаетесь без поручения, без охранной грамоты?

— Государь, — живо сказал Сен-Люк, признательный за тон, которым король обратился к нему, ибо в голосе его господина не было больше ни упрека, ни гнева, — я вернулся, просто чтобы вернуться, и мчался во весь опор. А теперь, ваше величество, вы через час можете отправить меня в Бастилию, через два — казнить, но свой долг я выполнил. Государь! Анжу пылает, Турень вот-вот восстанет, Гиень поднимается, чтобы протянуть ей руку. Его высочество герцог Анжуйский подстрекает Запад и Юг Франции к мятежу.

— И ему хорошо помогают, не так ли? — воскликнул король.

— Государь, — сказал Сен-Люк, поняв, куда клонит король, — ни советы, ни увещания не останавливают герцога, и господин де Бюсси, несмотря на всю свою настойчивость, не может излечить вашего брата от того страха, который ваше величество ему внушает.

— А, — сказал Генрих, — так он трепещет, мятежник!

И улыбнулся в усы.

— Разрази Господь! — восхитился Шико, поглаживая подбородок. — Вот ловкий человек!

И, толкнув короля локтем, сказал:

— Посторонись-ка, Генрих, я хочу пожать руку господина де Сен-Люка.

Пример Шико увлек короля. После того как шут поздоровался с приехавшим, Генрих неторопливым шагом подошел к бывшему фавориту и положил руку ему на плечо.

— Добро пожаловать, Сен-Люк, — сказал он.

— Ах, государь, — воскликнул Сен-Люк, целуя королю руку, — наконец-то, я снова нахожу своего любимого господина!

— Да, но я тебя не нахожу, — сказал король, — или, во всяком случае, нахожу таким исхудавшим, мой бедный Сен-Люк, что не узнал бы тебя, пройди ты мимо.

Вслед за этими словами раздался женский голос:

— Государь, не понравиться вашему величеству — это такое несчастье.

Хотя голос был нежным и почтительным, Генрих вздрогнул. Этот голос был ему так же неприятен, как Августу — звуки грома.

— Госпожа де Сен-Люк! — прошептал он. — А! Правда, я и забыл…

Жанна бросилась на колени.

— Встаньте, сударыня, — сказал король, — я люблю все, что носит имя Сен-Люка.

Жанна схватила руку короля и поднесла к губам.

Генрих с живостью отнял ее.

— Смелей, — сказал Шико молодой женщине, — смелей, обратите короля в свою веру, вы для этого достаточно хороши собой, разрази меня гром!

Но Генрих повернулся к Жанне спиной, обнял Сен-Люка за плечи и пошел с ним в свои покои.

— Ну что, — спросил он, — мир заключен, Сен-Люк?

— Скажите лучше, государь, — ответил придворный, — что помилование даровано.

— Сударыня, — сказал Шико замершей в нерешительности Жанне, — хорошая жена не должна покидать мужа… особенно когда ее муж в опасности.

И он подтолкнул Жанну вслед королю и Сен-Люку.

XXXIII

ГЛАВА, ГДЕ РЕЧЬ ИДЕТ О ДВУХ ВАЖНЫХ ГЕРОЯХ ЭТОЙ ИСТОРИИ, КОТОРЫХ ЧИТАТЕЛЬ С НЕКОТОРЫХ ПОР ПОТЕРЯЛ ИЗ ВИДУ

В нашей истории есть один герой, вернее даже два героя, о чьих деяниях и подвигах читатель вправе потребовать у нас отчета.

Со смирением, достойным авторов старинных повествований, мы спешим предупредить эти вопросы, вся важность которых нам совершенно очевидна.

Речь пойдет прежде всего о дюжем монахе с лохматыми бровями, толстыми красными губами, огромными ручищами, широченными плечами и толстой шеей, становящейся все короче по мере того, как увеличиваются в размерах его грудь и щеки.