Дорога на Дамаск - Джон Ринго

Эти действия незаконны. Они представляют собой нарушение договора Джефферсона с Конкордатом и неправомерное использование являющихся собственностью Конкордата боевых систем. Спутники были выведены на орбиту, чтобы защищать людей, а не убивать их…

Мой электронный мозг потрясает спазм. Стены Каламетского каньона, опустевшая ферма, зияющее жерло Гиблого ущелья и яркое тепловое пятно уснувшего под моей гусеницей ребенка, — все мгновенно исчезает. Я еду по темной равнине. На горизонте играют всполохи далекого зарева.

Вокруг — ничего, кроме облаков пыли. Мне откуда-то известно, что именно я превратил в пустыню эту планету, усеянную обломками других линкоров и человеческими трупами.

Приближаясь к ржавому корпусу линкора 1-й модели, я понимаю, что ко мне каким-то чудом вернулось зрение. Линкор мне виден очень хорошо, но вместо допотопной ржавой пирамиды я вижу человеческое лицо. На меня смотрит не боевая машина, а молодой человек. Его юное лицо в слезах.

— Я долго сражался в джунглях, — говорит он. — Я спасал людей. А что сделал ты?

Дальше стоит подбитый линкор 25-й модели. Его корпус уже оплели лианы, а ствол выведенной из строя башни бессильно свисает к земле. Однако кто-то совсем недавно до блеска начистил его боевые награды. На меня опять смотрит человеческое лицо. Это лицо опытного воина, покрытое шрамами и украшенное на щеке татуировкой в виде паука.

— Я целыми днями сидел в засаде, ожидая удобного момента, и наконец уничтожил последних врагов. Повинуясь зову чести, я пришел на помощь людям. А что сделал ты?

Проезжая мимо полуразрушенного линкора 27-й модели, я вижу старика в вылинявшей синей форме. Повернув ко мне свое морщинистое лицо, он говорит:

— Мы не сдавались даже тогда, когда нас считали погибшими. Мы всегда приходили на помощь человечеству по первому зову. Самым главным для нас всегда была честь. Мы показали всей Галактике, что такое сухопутные линкоры! А что сделал ты?

Передо мной линкор 28-й модели. Какая же колоссальная сила вырвала с корнем его гусеницы и расколола надвое его чудовищный корпус?! Вокруг него валяются тела людей, умерших от чумы. Их вздувшиеся трупы в немой молитве воздевают к небу окоченевшие руки. Из глубин расколотого корпуса поступает еле слышный сигнал. Я включаю свои приемники на полную мощность и отчетливо слышу слова:

— Я не отступил ни на пядь. Я защищал людей в северных поселениях, хотя врагов было в тысячу раз больше, чем нас. Когда все было почти кончено, я пошел в атаку. Я не’ посрамил честь Кибернетической бригады. А что сделал ты?

Подбитый маленький разведывательный линкор двадцать первой модели с женским лицом смотрит на меня глазами, полными слез. Рыжие волосы женщины вымазаны сажей, а щеки и лоб — кровью. Ее миловидное лицо искажено горем. Дрожащим голосом она шепчет:

— Я сражалась с огромными явакскими денгами, пытаясь спасти моих мальчиков. Я чуть с ума не сошла, понимая, что они вот-вот, погибнут. Я сама взорвала себя, чтобы не дать моему командиру погибнуть, спасая меня. Я пожертвовала собой ради людей, которых защищала. А что сделал ты? Зачем ты предал нас? Зачем ты погубил тех, кого должен защищать?!

Ее голос грохочет, как гром, в моих датчиках, которые слишком долго прислушивались к преступным приказам. Это голос Элисон Сэндхерст. Голос всех погибших в бою командиров. В этом голосе звенит блестящая сталь, не оскверненная людьми, превратившими родной мир в лагерь смерти.

— Неужели я пожертвовала собой ради того, чтобы ты мог спокойно выполнять приказы преступников?!

Громовой разряд пронизывает мои электронные нервы. Они напряжены так, что вот-вот выйдут из строя…

Но вместо этого ко мне внезапно возвращается зрение.

В первых лучах восходящего солнца серебрится роса. Сколько же времени я странствовал по пустынной равнине?!

Я смотрю на ребенка возле моей гусеницы. Он спит прямо в пыли на дороге. В руке он все еще сжимает пугач, с которым бесстрашно преградил мне путь. Мне кажется, что этот ребенок гораздо отважнее и честнее , меня. Он один уцелел из всей семьи, которую я подло умертвил. Я смотрю в сторону плотины, где оставшиеся в живых повстанцы ожидают моего нападения. Все мои программы работают безупречно, а с моей электронной души свалился невыносимый груз.

Наконец-то я точно знаю, что нужно делать.

Используя код Окружного командования, я приказываю оборонительным платформам развернуть свои орудия назад в сторону Силурийской бездны. Витторио Санторини больше не убьет никого на этой планете! Скоро он заплатит за все свои злодеяния! Я нацеливаю пулемет на награды, приваренные к моей башне джабовцами, и даю длинную очередь. Погремушки падают в пыль. Правительство, награждавшее меня за убийство собственных граждан, должно быть свергнуто! Довольно крови беззащитных жертв! Пора проучить палачей!

Я знаю, где они прячутся, но сначала я обязан сделать еще одну вещь.

Ребенок проснулся от грохота пулемета и недовольно смотрит на меня заспанными глазами:

— Ты опять начал шуметь!

— Я больше не буду, если ты сделаешь мне одно одолжение.

Мальчик подозрительно смотрит на меня:

— Какое еще одолжение?

— Передай от меня кое-что людям на плотине. Если ты сделаешь это, я развернусь и уеду.

— До плотины далеко! А ты обещаешь не будить маму, пока я хожу?

— Обещаю! Клянусь честью сухопутного линкора! Честью, с которой скоро будет смыто пятно позора!

— Ну и что им передать?

— Скажи коммодору Ортону, что я хочу ему сдаться.

— Хорошо. Но ты только не шуми.

— Ладно, — обещаю я.

Малыш ушел, крепко сжимая в руках свой пугач. Я не знаю, согласится ли коммодор Ортон спуститься для встречи со мной с плотины. На его месте я не стал бы этого делать. С какой стати ему мне доверять?! И все-таки я жду его. Мне хочется попросить у него прощения, а уж потом отправиться в Мэдисон и найти там человека, которого сегодня не станет.

Наградой за мое терпение служит неожиданное появление из-за скалы трех человек. Они идут ко мне усталой походкой людей, проведших бессонную ночь.

Вот они остановились в десяти метрах от моих гусениц.

— Коммодор Ортон? — спрашиваю я.

Люди хранят молчание. Они просто разглядывают мой корпус. Их лица защищены щитками шлемов и вообще не видны мне из-за встающего у них за спинами солнца. Мне непонятна эта игра в прятки.

— Коммодор Ортон! — пробую я еще раз. — С вами говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять».

— Я и так знаю, кто со мной говорит, — отвечает низким мужским голосом человек, стоящий ближе всего к моим гусеницам.

В его тоне сквозит недоверие, но я вряд ли могу его в этом винить. Мы с ДЖАБ’ой не сделали ничего, чтобы завоевать его симпатию.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});