Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Гутред глядел ему вслед, а я пристально смотрел на Ивара, который намеренно разоблачил мое «колдовство». Думаю, ему сказали, что король обещал мне Дунхолм в случае успеха, а потому Ивар позаботился о том, чтобы крепость не пала. Он посмотрел на меня, сказал что-то своему сыну, и оба засмеялись.

— Через два дня, — обратился ко мне Гутред, — ты начнешь строить стену. Я дам тебе две сотни человек, чтобы возвести ее.

— Почему бы не начать завтра? — спросил я.

— Потому что мы собираемся в Гируум, вот почему. Мы отправляемся на охоту.

Я пожал плечами. Короли имеют право на капризы, вот и Гутреду захотелось поохотиться.

* * *

Мы поскакали обратно в Канкесестер, где выяснилось, что Дженберт и Ида, монахи, посланные на поиски выживших людей Ивара, уже вернулись.

— Нашли кого-нибудь? — спросил я, когда мы спешились. Дженберт лишь уставился на меня с таким видом, как будто вопрос его озадачил, а Ида торопливо покачал головой.

— Никого не нашли, — ответил он.

— Выходит, вы зря потратили время, — заключил я. Дженберт ухмыльнулся, услышав это, а может, из-за его искривленного рта мне просто так показалось. Потом обоих монахов призвали к Гутреду, который хотел узнать подробно ности, а я отправился к Хильде и спросил ее, произносят ли христиане проклятия. Если да, то пусть она пошлет на голову Ивара десяток отборных проклятий.

— Натрави на него дьявола! — попросил я.

* * *

В ту ночь Гутред попытался возродить в нас былое воодушевление, задав пир. Он выбрал для этого ферму в долине под холмом, где аббат Эадред возводил свою церковь, и пригласил всех людей, которые утром вместе с ним бросили вызов Кьяртану. Нас потчевали бараниной и свежей форелью, да и эль был хорош. Присутствующих развлекал арфист, и я рассказал историю о том, как Альфред пошел в Сиппанхамм, переодевшись арфистом. Моя история заставила всех смеяться: я красочно описал, как обозленный датчанин стукнул короля, потому что тот оказался никудышным музыкантом.

Эадред тоже был в числе гостей, и, когда Ивар вышел, аббат предложил прочесть молитву. Христиане собрались по одну сторону очага, и в результате мы с Гизелой остались вдвоем неподалеку от двери. На поясе у девушки висел кошель из овчины, и, пока Эадред нараспев произносил слова молитвы, она открыла кошель и вынула связку перетянутых шерстяной нитью палочек с рунами. Гизела подняла их, закрыла глаза — и разжала пальцы.

Палочки, как всегда, упали в беспорядке. Гизела опустилась рядом с ними на колени, ее лицо освещали отблески умирающего огня. Она долго и внимательно рассматривала перепутавшиеся палочки, затем пару раз взглянула на меня и вдруг ни с того ни с сего начала плакать.

Я прикоснулся к ее плечу и спросил:

— Что случилось?

И тут Гизела громко завопила. Она воздела руки к закопченным стропилам и принялась причитать.

— Нет! — выкрикнула она так, что аббат Эадред испуганно замолчал. — Нет!

Хильда поспешно обошла очаг и обняла за плечи плачущую девушку, но Гизела вырвалась и снова склонилась над палочками с рунами.

— Нет! — в третий раз воскликнула она.

— Гизела! — Ее брат присел рядом с ней. — Что с тобой, Гизела?

Она повернулась к Гутреду и вдруг со всей силы отвесила ему пощечину, а потом начала задыхаться, словно ей не хватало воздуха. Гутред, чья щека моментально покраснела, поднял палочки.

— Это языческое колдовство, мой господин, — сказал Эадред. — Ну и мерзость!

— Уведи ее, — велел Гутред Хильде, — уведи Гизелу в ее хижину.

И Хильда увлекла Гизелу прочь; ей помогали две служанки, заинтригованные странным поведением своей госпожи.

— Дьявол наказывает ее за колдовство, — настаивал Эадред.

— Что Гизела видела? — спросил меня Гутред.

— Она не сказала.

Король продолжал смотреть на меня, и на одно биение сердца мне показалось, что я вижу слезы в его глазах, но потом он резко отвернулся и бросил палочки в огонь. Раздался громкий треск, жгучее пламя взметнулось к крыше, а потом они превратились в черные головешки.

— Кого ты предпочитаешь: сокола или ястреба? — поинтересовался король.

Я озадаченно уставился на него.

— Когда завтра мы отправимся на охоту, — пояснил Гутред, — кого ты предпочитаешь взять?

— Сокола, — ответил я.

— Тогда ты сможешь поохотиться с Быстрым, — решил Гутред.

Это была одна из его птиц.

— Гизела больна, — сказала мне Хильда той же ночью. — У бедняжки лихорадка. Ей не стоило есть мясо.

* * *

На следующее утро я купил связку палочек с рунами у одного из людей Утреда. Они были черного цвета, длиннее сгоревших накануне и обошлись мне недешево. Я отнес подарок в хижину Гизелы, но одна из служанок сказала мне, что ее госпожа больна женским недугом и не может меня видеть. Я оставил ей палочки. Теперь-то я понимаю, насколько было бы лучше, если бы я метнул их сам, желая выяснить собственное будущее.

Вместо этого я отправился на охоту.

День выдался жарким. На западе громоздились темные облака, но они, казалось, не приближались, и солнце пекло так отчаянно, что лишь десять стражников надели кольчуги. Мы не ожидали, что встретим врага.

Гутред вел наш отряд, и Ивар с сыном тоже ехали с нами, и Ульф был там, и оба монаха, Дженберт и Ида, которые отправились в путь, чтобы молиться за монахов, злодейски убитых в Гирууме. Я не сказал им, что присутствовал при этих убийствах, учиненных Рагнаром Старшим. У него была причина так поступить. Монахи эти убили датчан, и Рагнар наказал их, хотя в наши дни все почему-то утверждают, будто те монахи были безгрешны: дескать, они лишь молились и погибли, как настоящие мученики. На самом деле они были безжалостными убийцами женщин и детей, но разве смогу я поведать людям правду и уличить во лжи священников?

Гутред в тот день был радостно возбужден и счастлив. Он без умолку болтал, смеялся собственным шуткам и даже пытался вызвать улыбку на похожем на череп лице Ивара. Тот говорил мало, если не считать советов, которые давал своему сыну насчет соколиной охоты.

Гутред одолжил мне своего сокола, но поначалу мы ехали по лесистой местности, где сокол не мог охотиться, в отличие от его ястреба-тетеревятника, который сбил двух грачей, настигнув их среди веток. Гутред приветствовал каждое убийство радостным воплем. Только когда мы достигли открытой местности у реки, мой сокол смог высоко взлететь и нырнуть вниз, чтобы ударить утку. Но он промахнулся, и утка улетела в безопасное укрытие среди зарослей ольхи.

— Сегодня у тебя неудачный день, — сказал мне Гутред.

— Скоро у всех нас может испортиться настроение, — ответил я и указал на запад, где собирались тучи. — Надвигается гроза.

— Надеюсь, она будет сегодня ночью, — отмахнулся Гутред. — И мы успеем вернуться до наступления темноты.

Мы отдали своих птиц слугам. Теперь река была слева от нас, а развалины монастыря Гируума виднелись впереди — на речном берегу, на возвышенности над солончаками. Сейчас был отлив, и плетеные верши тянулись в реку, впадавшую в море неподалеку отсюда.

— У Гизелы лихорадка, — сказал Гутред.

— Я слышал.

— Эадред обещал дотронуться до нее тканью, покрывавшей лицо святого Кутберта. Он говорит, что это вылечит ее.

— Надеюсь, что так и будет, — ответил я, не желая спорить.

Впереди нас ехали Ивар и его сын с дюжиной своих людей, облаченных в кольчуги.

Помню, я еще подумал, что если они сейчас вдруг повернутся, то смогут легко прирезать и Гутреда, и меня. Поэтому я подался вперед и проверил, в порядке ли королевский конь, чтобы в случае чего Ульф и его люди могли к нам присоединиться.

Гутреда позабавила моя бдительность.

— Ивар не враг, Утред.

— Однажды, — сказал я, — тебе все-таки придется его убить. И с того дня, мой господин, ты будешь в безопасности.

— А разве сейчас я не в безопасности?

— У тебя есть лишь малочисленная и необученная армия, а Ивар снова соберет людей. Он будет нанимать датчан с мечами, датчан со щитами, датчан с копьями до тех пор, пока опять не станет повелителем Нортумбрии. Теперь он слаб, но он не всегда будет слабым. Вот почему ему нужен Дунхолм. Это снова сделает его сильным.

— Знаю, — терпеливо проговорил Гутред. — Я все это знаю.

— Тогда скажи, если ты выдашь Гизелу за сына Ивара, сколько новых воинов это тебе даст?

Он недовольно посмотрел на меня и спросил:

— А сколько человек можешь привести мне ты?

Но не стал ждать ответа, а пришпорил коня и поспешил вверх по склону к разрушенному монастырю, который Кьяртан и его люди использовали в качестве жилища. Они соорудили меж каменных стен соломенную крышу, а под крышей имелись очаг и дюжина настилов, на которых можно было спать. Люди, жившие тут, вернулись в Дунхолм, прежде чем мы пересекли реку, двигаясь на север, и длинный зал был теперь пуст. Очаг остыл.