Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

Погибли наши люди, они никогда не ощутят радость Победы и не увидят той новой жизни, которую так загадочно обещали нам офицеры Красной Армии: «Нам бы Гитлера разбить, а там видно будет».

Я знала многих, сейчас уже погибших, которые надеялись на это «видно будет». И вот они тоже никогда ничего больше не увидят. Закрадывалось сомнение: а может быть, и после войны нечего будет видеть, и может быть, счастлив тот, кто погиб, может быть, и после войны все останется по-старому, и этот теперь уже генералиссимус с еще большей жестокостью будет править страной, уродуя нашу лучшую в мире систему. Так, может быть, лучше и не видеть ничего?

От этой мысли становилось жутко. Такая прекрасная страна, в которой существует такая прекрасная система! Лучшая, лучшая в мире! Теперь я уже с полной уверенностью могла сказать, что наша советская система, лучшая в мире, никак не может избавиться от этого чудовища, захватившего в свои руки всю власть.

И несмотря на все, была надежда, что все будет хорошо, что, вернувшись с фронта, люди, прошедшие через огонь и воду, не позволят больше так издеваться над собой.

Так, мне казалось, думал и Савин-Лазарев. Когда за столом все пили за Сталина, он ни разу не пригубил бокал и тихо сказал мне:

— А мы, Нина Ивановна, выпьем за тех, кого с нами нет!

Я была до слез тронута.

В ожидании распоряжений из Москвы

Лида волновалась о детях, они находились в посольской школе, и я пошла их проведать.

Татка и Мишка крепко спали, работница-мексиканка мне сказала, что они весь день ходили скучные и молчаливые. Дома наши дети тоже спали, их, охая и ахая, уложила наша заботливая хозяйка:

— Исуссе Мария, Исуссе Мария, эста уна коса терибле!

Я вернулась в посольство, передала Лиде, что дети в порядке. В эту в посольстве ночь мало кто из взрослых спал.

В Москву была послана радиограмма, ждали ответа — что делать дальше: отправлять погибших в Москву в гробах или кремировать здесь и отправить урны. До получения ответа решили тела бальзамировать, и это надо было сделать сегодня же ночью.

Бальзамирование на кухне

Картина была ужасная. Мужчины вынимали труп из гроба, завертывали в простыню и несли из библиотеки через весь вестибюль кухню на второй этаж, где специалисты по бальзамированию делали свое дело.

Уманский был цел, у него был лишь выбит глаз и разбит висок, по-видимому, от удара о металлическую ручку переднего сиденья.

На Юре Вдовине вовсе не было следов ушибов, но он кое-где обгорел, и Лида с горечью твердила, что Юра очень легко терял сознание при неожиданностях и что, если бы его сразу вытащили, может быть, сумели бы спасти.

Тройницкий тоже был узнаваем, а Раю Михайловну узнали по ожерелью на обгоревшем туловище.

А вот что было в гробу Сергея Савин-Лазерева сказать никто не мог… Скорей всего, это были вперемешку его останки и куски обгоревших трупов сидевших с ним рядом мексиканских офицеров.

Роковая опечатка в мексиканской газете

Все газеты были полны сообщениями о катастрофе. В одних писали, что это покушение, в других — что просто несчастный случай.

И в какой-то газете по ошибке было напечатано, что в комиссии был представитель от НКВД г-н К. М. Алексеев. В то горячее и такое суматошное время никто не обратил внимания на то, что Кирилл был то от НКВД, а от Наркомвнешторга — НКВТ, а это, как говорят у нас в Одессе, две большие разницы. И эта ошибка или опечатка преследовала нас, доставила нам катастрофически много неприятностей и сыграла пагубную роль в нашей судьбе.

Прощание народа с советскими дипломатами

На следующий день, 26 января, для прощания с погибшими был открыт доступ публике. Трое суток с раннего утра до поздней ночи поток людей не прекращался ни на одну секунду. Приходили все, от членов мексиканского правительства до простых бедных мексиканцев. Босоногие женщины с грудными младенцами подходили к гробам, крестились, становились на колени, целовали портреты и со слезами на глазах удалялись. Популярность Советского Союза и Уманского была велика не только среди элиты, приглашаемой на роскошные банкеты, но и среди широких масс мексиканского населения.

Я помню, что часто, когда я брала такси и называла адрес нашего посольства, шофер не хотел брать плату за проезд. Приходилось уговаривать:

— Пожалуйста, возьмите, это не плата за проезд, я вас хочу угостить пивом, и вы не можете отказать мне.

Поэтому гибель Уманских стала тяжелой потерей для всех, мексиканский народ воспринял ее не только как личную обиду, но и как посягательство на свои добрые чувства и надежды. Надежды на о, что и здесь в этой прекрасной богатейшей стране, не только элита будет продолжать наслаждаться всеми благами, но и весь народ сумеет добиться и получить то, за что он уже долгие сотни лет боролся — землю, волю и лучшую долю.

В почетном карауле перестояли все члены мексиканского правительства. У гроба Уманского стояли президент Мексики Авила Камачо, бывший президент Мексики Ласаро Карденас, министр иностранных дел Падилья, военный министр Хара, послы и дипломаты различных держав. Мексиканцы-офицеры стояли в почетном карауле у гроба военного атташе Савин-Лазарева.

Мара поправляется

Когда через несколько дней Света, Таля, Павлов и я пришли навестить Мару, у нее сидела Окорокова. Было время ужина, и Мара ела все, что ей предлагали.

Мы ее похвалили:

— Молодец, Мара! Вы кушайте и скорее поправитесь! А вот Валя уже несколько дней от пищи отказывается.

— Передайте Вале, раз мы живы остались, надо есть, теперь нам нужно в два раза больше сил, чтобы бороться за свое существование и растить детей.

Ей подали очищенное яблоко, она ела и снова и снова с мельчайшими подробностями рассказывала о катастрофе.

— Хотели убить Уманского, — сказала она, — а все остальные просто случайные жертвы, из которых я одна чудом уцелела. Было два сильных взрыва, второй был сильнее первого, и я никогда не забуду, как Константин Александрович схватился за ручку переднего кресла и выражение ужаса в его глазах. Я в Бога не верила, — заключила Мара, — но теперь я уверенно могу сказать, что меня Бог спас ради сына.

Кремация

Из Москвы пришло распоряжение кремировать погибших и выслать в Москву урны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});