Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

Все застыли от ужаса.

Мы рванулись бежать туда, но откуда-то появились люди, нас не пустили, закрыли проход. Примчалась спасательная дружина, а мы только минут через 10–15 добились разрешения подойти к месту катастрофы.

Когда мы подбежали, все было охвачено пламенем, самолет представлял горящую груду развалин, а в стороне лежала женщина. Я подбежал к ней.

Это была Мара Тройницкая, она была без сознания. Мы сейчас же положили ее в санитарный автомобиль и отправили в госпиталь, а из горевшего самолета, к которому почти невозможно было подойти, извлекали тела.

Константин Александрович, Вдовин и Тройницкий сгореть не успели. Раю Михайловну можно было узнать только по нитке жемчуга на обгоревшем до неузнаваемости туловище, а Савин-Лазарева, сидевшего сзади среди мексиканских офицеров, трудно было даже опознать, нашли только обгоревшую на одной ноге шпору. Вокруг места крушения были обугленные куски человеческих тел.

В живых остались бортмеханик самолета, стоявший, как он сказал нам, в дверях при взлете, его выбросило во время падения, и он остался почти невредим, и Мара Тройницкая.

— Значит, Мара жива?

— Да, ее отвезли в английский госпиталь.

Господи, что же должна чувствовать эта женщина, только что висевшая на волоске от смерти, на глазах, у которой горели муж и близкие ей люди.

Кто-то уже вернулся из госпиталя.

— Как Мара? — спросила я.

— Плохо, очень плохо. У нее сильный шок, она то приходит в сознание, то снова впадает в беспамятство. Лицо, руки, ноги — все сожжено. Мы ей сказали, что все живы и находятся в тяжелом состоянии в госпитале, она сначала поверила и как будто успокоилась, потом рванулась и закричала: «Неправда! Вы меня обманываете. Я кричала, я звала их, никто мне не ответил, их нет, никого нет в живых!!!», и она снова потеряла сознание.

— Зачем обманывать? Вы же заставляете ее дважды пережить ужас утраты. Мара умная женщина, перенесенное во время крушения потрясение и чудо ее собственного спасения даст ей силы.

Узнав, в какой больнице лежит Мара, я помчалась навестить.

Она единственная из советских пассажиров чудом уцелела, и только она могла рассказать нам об обстоятельствах этой трагедии. Второго оставшегося в живых — мексиканца-бортмеханика я видела только на газетных снимках.

Рассказ Мары

Мы должны были вылететь в пять часов утра двадцать пятого января. К этому времени все должны были прибыть в аэропорт.

Уманские опоздали на пятнадцать минут, когда мы пришли, нас уже ожидали в аэропорту экипаж самолета и мексиканские офицеры, которые должны были нас сопровождать.

Пока оформляли документы, мы с Левой пошли в буфет выпить чашку кофе. Не успели мы еще допить кофе, как прибежал Юра Вдовин и сказал, что нужно торопиться. Мой муж обернулся и, смеясь, сказал:

— Пусть подождут, пока я допью кофе.

Но через пару минут Юра прибежал снова, видно было, что надо спешить, и мы, не допив кофе, расплатились и присоединились к остальным.

Тут все спохватились, что посла Коста-Рики, который должен был лететь с нами, нет. Произошла заминка, но служащие аэропорта нас торопили.

В это время Рая Михайловна вдруг обнаружила, что у нее нет на руке часов. Она расстроилась до слез, это были часы ее дочери Нины, с которыми она после смерти Нины никогда не расставалась. Существует еще такая примета, что если перед отъездом забыть часы то это к несчастью, и она заявила, что без часов не поедет, так как это не к добру.

Константин Александрович сказал:

— Ну что за глупости, Рая! Смешно из-за какого-то суеверного предрассудка задерживать самолет. Меня предупредили, нам немедленно надо идти на посадку.

Но он все же попросил шофера Гусарова поискать часы в машине.

Гусаров помчался к машине, а мы пошли к самолету. Рая Михайловна все время оглядывалась. Перед самой посадкой она опять сказала:

— Костя, я останусь, я не поеду без этих часов.

Но команда уже заняла свои места. Константин Александрович опять заметил Рае, что смешно из-за предрассудков задерживать самолет, и мы пошли внутрь.

Рая Михайловна села у окна и не отрываясь смотрела на поле. Прибежал Гусаров и показал жестами, что часов он не нашел. Я села рядом с Раей Михайловной. За нами во втором ряду сели мой муж и Константин Александрович, с другой стороны — Юрий Вдовин, Савин-Лазарев и мексиканские офицеры.

Я первый раз в жизни летела на самолете, и поэтому для меня все было необычно. Рая Михайловна молча, со слезами на глазах смотрела в окно, когда самолет еще бежал по дорожке, мне казалось, что мы уже в воздухе, но вдруг я почувствовала, что он по-настоящему оторвался от земли.

Через мгновение в одном из крыльев раздался взрыв, я вздрогнула и, обернувшись к Константину Александровичу, сидевшему за мной, спросила:

— Константин Александрович, при взлете это всегда так бывает?

Я только взглянула в широко открытые, полные ужаса глаза Константина Александровича, как раздался второй оглушительный взрыв, и я очутилась вместе с креслом недалеко от горевшего самолета.

Я выползла из кресла, так как не могла отстегнуть ремни, и бросилась к самолету. Я бросилась разгребать руками разбитые части самолета и звала, я кричала:

— Лева! Рая! Костя! Кто жив, откликнитесь!

Никто не отвечал…

Я увидела удалявшегося от самолета человека и закричала:

— Аюда, аюда ме[19]!!!

Но он убежал не оборачиваясь. На мне начала гореть одежда, мне стало страшно, и я бросилась бежать. Но побежала я в противоположную от аэровокзала сторону, в поле, у меня почему-то мелькнула мысль, что, если я побегу к вокзалу, меня там убьют. Но, видимо, далеко я отбежать не сумела.

— Я не могу освободиться от страшного звука взрыва, он меня просто преследует, — жаловалась Мара.

Мара рассказывала все так подробно, как будто старалась воспроизвести в памяти все детали.

Мужеству Мары поистине можно было поражаться. Лицо, руки выше локтей и ноги выше колен были у нее сожжены. Волосы остригли, так как и на голове у нее были ожоги. Кроме того, у нее был смещен позвоночник, и на нее надели гипсовую рубашку, которую, по словам врача, ей, может быть, придется носить всю жизнь.

Я вышла из ее палаты, охваченная суеверным страхом, мне казалось, пережив столь страшную трагедию, у нее не хватит сил об этом говорить! Однако она говорила тихо, спокойно, без всякого драматизма.

Когда я вернулась из госпиталя, в посольстве и вокруг посольства было полно народу, как во время самых многолюдных приемов, сновали журналисты, репортеры, пристававшие ко всем посольским служащим.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});