Совьетика - Ирина Маленко

Велико же было моё удивление, когда оказалось, что подвезет меня до Раткарна не кто иной, как настоящий человек-легенда – друг детства Бобби Сэндса, вместе с ним голодавший в тюрьме Лонг Кеш в 1981 году, тот самый человек, которого Бобби не назначил своим представителем для прессы во время унесшей его жизнь голодовки потому, что побоялся, что тот, как настоящий друг, не позволит ему умереть! В Раткарн мы добрались после долгих приключений только поздно вечером. Человек-легенда молчал почти всю дорогу – во-первых, потому что он вообще человек застенчивый, а во-вторых, потому что не хотел говорить по-английски. Но с тех пор он всегда при встрече со мной здоровается.

На улице стояла омерзительная погода с почти ураганным ветром, а в

местном пабе, где нас встретил Дуглас, было уютно и тепло. Горели все камины, и у одного из них собрались местные жители – представители всех поколений Раткарна, и старики, и дети, которые и начали долгую ирландскую ночь для своих гостей. Дети танцевали для нас ирландские танцы – не хуже Майкла Флэтли. Один старик не выдержал, поднялся со стула и, поминутно хватаясь за поясницу, тоже выдал пару коленцев – под общие аплодисменты. Другие старики начали рассказывать поэмы и анекдоты на ирландском языке, а затем перешли на песни. Часть из них была сымпровизирована ими тут же, на ходу, – в виде дружелюбно-насмешливых историй о местных жителях, а когда раткарнцы перешли на ирландские республиканские баллады, их дружно поддержал многоголосый хор собравшихся со всей страны гостей…

Смущение от недостаточного знания ирландского языка прошло у меня почти сразу же – настолько радушно мы были встречены. Да к тому же, оказалось, что на Слоге не полагается говорить только по-английски, а на всех других

языках – пожалуйста… С кем-то я смогла объясниться по-французски, а потом оказалось, что в Раткарне есть даже наши соотечественники! Ко мне подошёл высокий ирландец, который довольно свободно изъяснялся по-русски. Его жена, как выяснилось, была москвичка, а их маленькая дочка уже полностью трехъязычная и отлично объясняется как по-русски, так и по-ирландски! К сожалению, особого общения с соотечественницей у меня не вышло: она оказалась религиозно-озабоченной.

Ну, а потом… потом нас, конечно, ждал все тот же паб! Когда я в первый раз увидела там жену Дугласа, я совершенно серьезно подумала сначала, что это его мама. Я не хочу ее этим обидеть, но и не утрирую: она действительно выглядит настолько старше его. С первого взгляда было заметно, что по характеру эта женщина – «отставной козы барабанщица». Потом, когда я прочитала в бульварных газетах, как она где-то в Дублине в нетрезвом виде побила на улице полицейского, это меня совершенно не удивило. С нее станется! После знакомства с Анжелой Дуглас еще больше показался мне похожим на нашего Шурека: видно, тоже вляпался в свое время, интеллигент несчастный…

– Дуглас, а как ты вступил в Шинн Фейн, если это не секрет, конечно? – спросила я у него.

– Я думаю, что это у меня в крови. Моя семья дома всегда говорила по-ирландски и всегда участвовала в кампаниях: против архитектурных разрушений Дублина, за права ирландского языка, против введения военного положения и нарушений гражданских прав на Севере… Я вступил в ряды Шинн Фейн, будучи студентом. В нашей ячейке начинали свой политический путь замечательные люди. Мы вели удивительные, горячие дискуссии! Тогда же мы начали принимать участие в социальной борьбе – например, в стачке уборщиков-контрактников. Мы поняли, что не сможем бороться за права, будь то права уборщиков или нас самих, студентов, в рамках университета – что надо выходить за его пределы. Хотя с тех пор многое изменилось, в то же время многие вопросы, за которые мы боролись тогда, актуальны и по сей день. Район южного Дублина, в котором я сейчас работаю, – один из самых страдающих от неравенства и социальной несправедливости, и парламентарии до сих пор ничем ему не помогли. Ты видела то строительство шикарных апартаментов, которое там так широко развернуто? А ведь они не предназначаются для здешних жителей…. Что нам нужно – так это создание рабочих мест для наших людей и для будущего огромного молодежного населения наших старых кварталов, новые школы для детей, новые клубы для подростков… Что хорошего даст им предложенное правительством в новом бюджете сокращение налогов с самых богатых на 2%? Если дети ходят все ещё в те же переполненные школы, живут в тех же переполненных домах, в которых жили их родители 20 лет назад? Если родители до сих пор годами или даже десятилетиями стоят в очередях на новое жилье или часами ждут своей очереди в больнице на рентген? Что хорошего в этом «новом богатстве» в нашей стране, если в одном только Дублине – более 200 бездомных детей, которые спят на улицах? Эти районы годами разрушаются наркоманией. В нашем районе сейчас самая большая концентрация героиновых наркоманов в Европе. С таким положением вещей нельзя мириться. Конечно, мы не сможем изменить все это как по мановению волшебной палочки. Но мирный процесс, Соглашение Страстной Пятницы дают нам возможность начать с новой точки, начать строить новую Ирландию без «люмпенских» районов, разрушенных неравенством. Победа над цензурой после 30 лет вооруженной борьбы позволила людям, по крайней мере, услышать самим, что именно предлагает, за что выступает Шинн Фейн. Шинн Фейн предлагает надежду на подлинные перемены к лучшему в жизни людей в этих забытых всеми кварталах.

– А можно быть уверенными, что вы не наденете «костюмы от Армани» и не усядетесь в «Мерседесы» – и не станете такими же, как все?

– После гражданской войны 20-х годов в Ирландии все, кто оставались от радикального республиканского движения в стране, были либо в ссылке, либо в тюрьмах. Государство вернулось в руки консервативных элементов общества,- тех, кто с самого начала выступал против республиканизма и социализма. Новое государство попало в руки бизнесменов, католической церкви и многих других – тех, кто принял участие в антиколониальной борьбе по совсем другим причинам, чем республиканская идеологическая позиция. Вспомним, что 80% тех чиновников, которые вершили дела британской администрации в Ирландии, не только остались на своих местах в новом Ирландском государстве, но многие из них даже получили продвижение по службе! Для того чтобы изменить такое положение вещей, необходимо дать власть местным общинам – группам людей на местах, помочь им поверить в свои силы. И такие общины – именно то, откуда ведет начало наша партия. Наши люди имеют за плечами годы борьбы, репрессий, сектантских убийств, террора, Кровавое Воскресенье. Наша партия не похожа на другие. Мы – всегда на улицах, всегда там, где мы живем, в самой гуще жизни. Другие политические партии появляются в народе только во время предвыборных кампаний – с маленькими открыточками типа «Я по вас так соскучился!»…

– Женя, а ты видела недавнюю теледискуссию с нашим лидером, которого одна из ее участниц обвиняла: «У Вас есть скрытая программа: Вы хотите построения единой Ирландской социалистической республики!” ? Лидер, конечно, спокойно ответил ей, что никакого секрета никто из этого никогда не делал – это официальная цель Шинн Фейн, ти она провозглашена в партийной программе. Не найдя, что на это можно возразить, дамочка, однако, не унималась: “Не отпирайтесь, вот у Вас борода… Все террористы носят бороду!” А он улыбается и говорит ей в ответ, так спокойненько: “А Санта Клауса Вы тоже к ним относите?”… , – вмешался в разговор Финтан, который тоже был здесь.

Все заразительно засмеялись.

– Чувство юмора всегда было таким же необходимым республиканцу оружием, как “Калашников“. Если бы ты только знала, как жили в 70-е годы наши люди! Только юмор и помогал выжить. Люди постарше могут рассказать тебе: погромы, безработица, бесправие, дискриминация во всех областях – от предоставления жилья до прав голоса на выборах… Страшная была жизнь. Но мы выжили. И крепнем год от года! Когда тебя арестовывали, даже не возникало никаких вопросов: первое, к чему мы все начинали сразу же готовиться в тюрьме – это побег. Мы организовывались в ячейки, похожие на армейские подразделения, и готовились к нему изо всех сил. Политика тогда была для нас презираемым словом. 30 лет назад вооруженный путь виделся как единственно возможный путь освобождения нашей страны.

– Находясь в тюрьме в довольно-таки свободных условиях в лагере Лонг Кеш я видел, как строилась сегодняшняя тюрьма Мэйз или, как её назвали потом, Эйч-блоки , – тихо сказал еще один, незнакомый мне республиканец.- Тогда мы и не думали, сколько жизней унесут от нас эти поднимающиеся быстро стены… В конце 70-х годов правительство Маргарет Тэтчер перешло к политике криминализации ирландской освободительной борьбы: если до этого за нами признавался особый статус (фактически политзаключенных), то здесь мы вдруг были объявлены обыкновенными уголовниками, преступниками… Прежде всего, нам было отказано в праве носить в тюрьме свою одежду, которым мы до этого всегда пользовались. И тогда родился первый протест – республиканцев стали называть “людьми в одеялах”, по образу первого из нас, кто отказался надеть на себя форму приговоренного уголовника и предпочел ей всего лишь грубое одеяло, которым он скрывал свою наготу. Движение это стало массовым. Своей политикой криминализации Тэтчер пыталась сломить наших ребят – то, что не удалось ей военными методами. Бобби Сэндс был обычный парень, “он был поэтом и солдатом”, как поется в балладе о нем. Вопреки всем мифам британской пропаганды, он даже никого не убил. Кем он ещё мог стать в жизни, если с самого его детства он видел только погромы, его семью несколько раз “этнически вычищали” из дома, а сам он из-за этих чисток потерял с таким трудом найденное рабочее место? Уже в 18 лет Бобби вступил в ИРА. Начав голодовку протеста, он знал, что идет на смерть. Но это не могло остановить его. И все-таки мы все до последней минуты верили, особенно после того, как он, уже находясь на голодовке, был избран в британский парламент, причем с числом голосов, большим, чем было у самой Тэтчер, что британское правительство не позволит ему умереть. Фактически Тэтчер позволила умереть мучительной голодной смертью своему коллеге по парламенту! Это было самой большой политической ошибкой Тэтчер за всю её карьеру. Хотя поняла она это не сразу – ведь немедленного результата голодающие не добились. Бобби умер в мае, после 66 дней на голодовке…. Не буду вам сейчас описывать все его страдания и то, как он постепенно слеп и глох, и то, как все это время к его постели нарочно подносили 3 раза в день еду повкуснее, не из обычного тюремного рациона. В октябре, после 10 смертей, голодовка была отменена. Но именно с этого времени ведет своё начало новая стадия нашей борьбы – стадия политическая. Ряды Шинн Фейн начали расти неслыханно; даже дети в школах играли в Сэндса и его товарищей и бойцов ИРА. Для нас в тюрьме тоже начался новый этап:смерть Бобби подтолкнула нас к политпросвету, к политучебе. До этого мало кто из нас был знаком с какой бы то ни было теорией. Тут же мы начали организовываться в кружки, в которых, среди прочего, изучался и марксизм, и многое другое. Началось это ещё с подготовки к голодовке: мы изучили массу информации о голодовках протеста в разных странах, подготовили, как могли, ребят к тому, чего им следовало ожидать.