Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Леррус возвращается из Аргентины, – старалась Эмма успокоить людей. Поклясться она не могла, но поговаривали, что лидер решил вернуться в Испанию, пользуясь депутатской неприкосновенностью: его избрание в парламент подтвердили в его отсутствие. – Насчет того, что мы предпримем, обещаю: мы остановим войну. У нас получится! Объявим всеобщую забастовку. Парализуем страну. Наши товарищи в Мадриде и в других городах нас поддержат. Не оставят нас. Верьте!
Всеобщую забастовку как наилучшее средство давления предложили не радикальные республиканцы, но социалисты, поспешившие возглавить протесты против войны, а лидеры радикалов пошли на сделку с мадридским правительством. Но, понимая, что их электорат больше всего страдает от последствий конфликта, переложили вину на Церковь, на тех непримиримых католиков, друзей папы, чьи экономические интересы и заставили берберов взяться за оружие.
Так или иначе, с одной стороны рабочие, с другой – радикалы и анархисты, и даже каталонисты с ними вместе превратили Барселону в пороховую бочку, готовую взорваться.
– Кричи, дочка, – тормошила Эмма свою малышку. – Давай! Повторяй за мной: долой войну!
– Долой войну! – крикнула Хулия, поднимая кулачок, так же как мама.
«Молодчина!» «Здорово!» «Ты – наша!» Хосефа и другие женщины хвалили девочку, да и прочих детей, которые, как Хулия, ходили вместе с матерями на демонстрации. Видя, как жестко губернатор поддерживает порядок, через полицию и жандармерию, выстрелы в воздух и аресты, манифестанты вернулись к давней тактике: женщины и дети впереди рабочих, чтобы смутить дух силовиков. Эмма ощущала подъем, ликовала, политика открытой конфронтации, принятая радикалами, доставляла ей наслаждение. Больше шести тысяч человек собрались перед Народным домом! Но особенно она гордилась своей девочкой и Хосефой: та настояла, что пойдет вместе с ними, когда Эмма решила взять с собой дочку. «Я вас одних не пущу». И не пустила. Они борются вместе! Ее семья рядом с ней. Манифестации длились уже несколько дней, и Эмма, вне себя от восторга, кричала до хрипоты. Вечерами Хулия от усталости валилась с ног, а Хосефа шикала на Эмму, заставляла молчать, хотя той хотелось обсудить события дня, и давала ей пастилки с хлором, бором и кокаином, укрепляющие горло и необходимые, как значилось в проспекте, певцам и ораторам.
– Петь-то ты не поешь, – усмехнулась Хосефа, когда в первый раз давала их Эмме, – зато оратор из тебя знатный.
В воскресенье, 18 июля 1909 года они не обедали с Далмау. На этот день была назначена новая отправка войск, состоящих большей частью из каталонцев, и Хосефа послала сыну весточку, сообщая, что они пойдут смотреть, как проходят солдаты. Хосефа тоже будто ожила, когда начались волнения. Напряжение нарастало, оно ощущалось во всем городе, в его жителях, даже в зданиях. Исход начался в час дня, когда не только активисты и манифестанты его дожидались, но и в то самое время, когда рабочие Барселоны, добившиеся права на воскресный отдых, высыпали на улицы хоть немного освежиться, оставив жилища, в которых буквально задыхались, особенно в июльскую жару.
Гражданские и военные власти Барселоны в своей гордыне продолжали относиться к рабочим с презрением и, несмотря на митинги, манифестации и угрозы, вместо того чтобы обойти старый город стороной, пустили солдат прямо по центру, от казарм Бонсуксес в начале Ла-Рамбла до порта. Там шли Эмма с пятилетней дочкой, и Хосефа, и женщины, безутешно рыдающие, провожая мужей, которые несли на плечах, будто мало им было другого груза, своих малолетних детей. Офицеры, видя, что скопившаяся толпа и так нарушает строй, им это разрешили. Встречались старухи, которые воодушевляли солдат, но в большинстве своем женщины плакали. Мужья и отцы шли на войну с маврами, оставляя семьи в нищете, без средств к существованию.
У Эммы перехватило горло, она крепче прижала к себе Хулию, которую держала за плечи, поставив перед собой. Сама, ища утешения, приникла к Хосефе. Тут уж не до криков и лозунгов. Люди в целом это понимали, и тех, кто повышал голос, просили проявить уважение. Массовые похороны: сотни женщин в глубоком трауре расстаются с мужьями по прихоти богачей. Новобранцы понемногу сливались с толпой. Эмма посадила Хулию к себе на плечи и, вместе с Хосефой внедрившись в распавшийся строй, в окружении ранцев и ружей вместе со всей процессией стала спускаться к порту. Напряжение, достигшее предела, разрешилось в тот момент, когда колонны рассеялись по широкому бульвару Колон, перед гаванью. Там было полно гуляющих. Раздались приветственные крики, сначала редкие: каждый боялся разрушить чары, какими была окутана эта медленно движущаяся процессия. Первые сдержанные аплодисменты прозвучали среди молчания, но не стихли, а постепенно усиливались и сделались наконец громовыми, эхом отдаваясь от булыжников мостовой.
Эмма не могла аплодировать, поскольку держала дочку за щиколотки, но малышка хлопала в ладоши, как Хосефа, как многие другие работницы, и большинство, как и Эмма, заливались слезами. Вслед за приветствиями зазвучали угрозы: «Долой войну!» Эмма услышала, как кричит ее дочь, и ноги у нее подогнулись. Она овладела собой и твердым шагом пошла вперед, стиснув зубы, подбрасывая Хулию, подбадривая ее, чтобы кричала громче, чтобы ее детский голосок поднимался над нестройным хором. Эмма знала, как это опасно. Знала и женщина, шедшая слева, тоже с ребенком на плечах, и женщина справа, держащая за руку мальчонку постарше. Знали шедшие позади и по бокам; все, кто выдвинулся вперед, оказавшись во главе манифестации. Все они понимали, как рискуют сами, какому риску подвергают своих малышей, но были полны решимости бороться до конца, чтобы остановить несправедливость.
«Долой войну!» – раздавался из уст женщин и детей оглушительный крик.
На молу их ожидали немалые силы хорошо вооруженных полицейских, которые без церемоний отрывали новобранцев от родных и близких и направляли на борт парохода «Каталунья». Ситуация вышла из-под контроля, когда толпа заметила, что там, куда женам запретили заходить, толкутся десятки буржуек, богатых дам из высшего общества, одетых в черное, как на похороны, надушенных и обвешанных украшениями: они раздавали солдатам образки и табак, словно посланные Богом заступницы; это только разозлило и новобранцев,
- Грешник - Сьерра Симоне - Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Том 27. Письма 1900-1901 - Антон Чехов - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Победа добра над добром. Старт - Соломон Шпагин - Русская классическая проза
- Пьеса для пяти голосов - Виктор Иванович Калитвянский - Русская классическая проза / Триллер
- Расщепление - Тур Ульвен - Русская классическая проза
- Смоковница - Эльчин - Русская классическая проза
- Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года - Лев Толстой - Русская классическая проза