Недруг - Рейд Иэн

Как все сложно, говорю я. Немного пугает.

– Я не специалист в технике, но тут все устройства стандартные и просты в использовании. Чтобы все это создать, нужная ученая степень, а вот чтобы использовать – нет. А вот и Джетсэм.

Терренс достает из другой сумки маленький зажим.

– Если можно, подержи еще минутку, я прикреплю объектив.

Пока он возится с камерой, я заглядываю в сумку. Там лежат фрагменты оборудования, какие-то запасные части, зажимы. И тут я что-то замечаю под кусками металла. Фотографию. Не на экране, нет – старую бумажную распечатанную фотографию.

– Отлично, – говорит он и подходит ко мне, резко застегивая молнию на сумке. – Давай заберу.

Он выхватывает стержень из рук.

Не могу сказать точно. Может, я сильно устал, но, кажется, там был я. На фото. Оно было сделано много лет назад. Очень много лет назад. Я с трудом узнал себя, и все же знаю, что там я. Стою, скрестив руки на груди, в бело-голубой клетчатой рубашке. Разве у меня есть такая рубашка? Я не помню, чтобы меня фотографировали. Неужели с тех пор так много всего изменилось?

Терренс собрал стойку и кладет ее на пол у кровати.

– Знаешь, я могу закончить и завтра, ничего страшного, – говорит он, выпроваживая меня обратно в коридор. – Спасибо за помощь.

Пустяки. Я услышал шум из комнаты, вот поэтому и пришел.

– Извини, приятель. Я просто так взволнован, очень хочу все успеть. Я тебя разбудил?

Я еще не спал.

– Постараюсь больше не шуметь. Мы, Грета и я, даже не подумали, что я помешаю, раз уж ты внизу. Я люблю работать по ночам. Заснуть тогда легче.

Сильно переживаете?

– Нет, нет. Определенно нет. От слова совсем. Ты шутишь? Нет, я очень рад. Очень счастлив. Ты хорошо справляешься.

Я пытаюсь снова заглянуть в комнату, но он закрывает обзор. Не дает войти.

– Я тут впервые. Кровать непривычная. И жара правда адская, ты не шутил. Вот и все. Я начинаю понимать, что, в отличие от других людей, долгий сон мне ни к чему. Мне кажется, сон немного переоценен.

Всем нужно спать, говорю я.

– Ты так думаешь? Интересно. – Он делает шаг в коридор и закрывает за собой дверь. – Сон – интересный процесс. Но не очень плодотворный. Всегда можно найти способ увеличить человеческую продуктивность. Еда, общение, сон – что, если бы в них отпала необходимость?

Но зачем? Зачем нам отказываться от всего этого? Каким образом отказ от еды, сна и общения сделает нас лучше?

Он молчит, думает. А потом медленно, осторожно начинает.

– Все дело в эффективности. Увеличится эффективность, ускорится процесс эволюции. Если, конечно, эволюция пойдет дальше. Но почему бы нам не помочь ей, если есть такая возможность?

Значит, помогаете эволюции? Мне кажется, больше похоже на вмешательство.

– Я рад, что ты спросил. Предлагаю выйти за рамки, взглянуть на эволюцию с другого ракурса. – Он кладет руку на грудь. – Единственная, врожденная способность, присущая человеку, – способность адаптироваться. Ко всему. Итак, представь, что через тысячу лет нам нужно будет всего двадцать минут сна в сутки. Значит, развитие пошло. Если мы можем достичь такого результата быстрее, то, я считаю, мы обязаны попытаться. Мы должны расширять границы возможного. Подумай, сколько всего мы могли бы сделать, если бы каждый день у нас было по шесть-семь дополнительных часов. Поразительно, правда?

Не знаю, поражает меня такая перспектива или беспокоит.

Подобные вопросы – по вашей части, говорю я. Вы этим занимаетесь. А я вот не испытываю особого восторга по поводу вашего принудительного прогресса. Раз нам надо спать, я не против. Привык. И процесс мне знаком.

Терренс, услышав это, смеется. Смеется громко, сильно; не слышал от него раньше такого.

– До сих пор нет окончательного ответа, почему нам нужно спать. Но, уверяю тебя, мы занимаемся этим вопросом. Очень серьезно.

Сон – это отдых. Во время сна наше тело восстанавливается. И не забывай про сны.

– Да, сны. Тебе часто снятся сны?

Всем они снятся, отвечаю я.

– У сна множество функций. Он дает мозгу упорядочить хаос. Рассортировать полученную информацию, усвоить ее; в общем, сделать то, что ты делал последние несколько дней. Важно, чтобы в нашем мозгу между нейронами образовывались новые синапсы. А для этого мозгу нужно отдыхать.

Он говорит почти шепотом, будто наша спонтанная дискуссия может разбудить Грету. Она спит, но дверь в спальню в конце коридора приоткрыта.

– Мы не сможем функционировать, если будем держать в голове весь полученный в течение дня огромный поток информации. Другими словами, Джуниор, мы спим, чтобы все забыть.

Я обдумываю его слова, а потом говорю: не хочу ничего забывать.

– Конечно, – отвечает он, повышая голос. – Значит, ты со мной согласен. Теперь ты понимаешь? Вот зачем мы изучаем сон и память. У тебя очень важная роль. Ты, может, и не понимаешь, но для нас ты очень важен.

С самой первой встречи он пытается сделать так, чтобы я чувствовал себя особенным и уникальным, но я на его уловки не куплюсь.

Я просто хочу лучшего для себя и своей жены, говорю я. Хочу жить правильно, быть хорошим человеком, менять мир к лучшему, пусть даже незначительным образом.

– Хочешь оставить свой след.

Да, наверное.

– Больше тебе не придется об этом думать. Поверь: ты оставишь след в истории. И сможешь внести огромный вклад. Ты не представляешь, насколько ты важен и ценен. Все, что тебе сейчас нужно делать, – хорошенько высыпаться и отдыхать. Тем более с такой травмой. – Он делает паузу. – Знаю, вопрос немного некстати, но ты когда-нибудь задумывался о сознании?

О сознании? Не особенно.

– Но ты знаешь о нем, верно? Что это вообще такое. Отдельный мир в твоей голове, и у всех он разный – у тебя, у меня, у Греты. Не хочу занудствовать, но еще со времен Декарта мы знаем о существовании двух различных субстанций: разума и материи.

Ага, говорю я. Конечно. Как-то не приходилось слышать. Но звучит интересно.

– Отлично, отлично. Я рад, что ты так считаешь. Я тоже. Знаю, уже поздно. Но раз уж мы болтаем, можно спросить тебя кое о чем?

Он снова шепчет. Я едва слышу его, хотя мы стоим совсем близко.

Что ты хочешь спросить?

– Если бы Грета, – он взглядом указывает на нашу спальню, – была такой же, как сейчас, во всех отношениях, но чуть менее привлекательной физически, ты бы женился на ней?

Вопрос застает меня врасплох, но, чтобы не выдать себя, я отвечаю, не раздумывая: конечно женился бы. Я люблю Грету. Она моя жена. И всегда будет со мной. Я всегда любил ее. И всегда буду любить.

– Я знаю. Знаю. И не сомневаюсь, что ты ее очень любишь. Но я не совсем об этом спрашиваю. Ты точно женился бы на ней? Посвятил бы ей всю свою жизнь? Подумай хорошенько. Неужели ее внешность ничего для тебя не значит? Ты это хочешь сказать? Что для тебя не играет роли, как она выглядит?

Какой грубый и бестактный вопрос. Раньше он такого себе не позволял. Я чувствую, как по спине течет капля пота.

Я хочу сказать, что для меня, несмотря ни на что, Грета всегда будет Гретой.

– Разве? Разве она будет Гретой, в которую ты влюбился? Хорошо, а если так: представь, что она будет выглядеть точно так же, как и сейчас, но будет чуть менее умной. Будет ли она той самой Гретой?

Что за глупости? Какой глупый вопрос. Грета есть Грета.

Плечо начинает щипать, и я прикасаюсь к нему рукой. Он наблюдает за мной, и я снова вспоминаю, что он приехал следить, изучать меня.

– Извини. Я не должен тебя засыпать вопросами. Не стоило мне так делать. Я постараюсь не шуметь. Сегодня больше никакой возни, обещаю.

Мне кажется, что в этот самый момент мне стоит его спросить. О том, что не давало мне покоя, о чем говорила Грета.

Вы слышали какие-нибудь странные звуки? Вроде скрежета в стенах?

– Нет, – говорит он. – А должен был?

Все хорошо, просто спросил. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Джуниор. Завтра важный день. И не забывай: скоро период наблюдения закончится, и тогда тебе больше не о чем будет волноваться. Обещаю. Мы обо всем позаботимся. Просто потерпи еще немного. Всего пару дней.