Дневник помощника Президента СССР. 1991 год - Анатолий Черняев

Прочитал в «Огоньке» статью некоего Александра Гениса «Взгляд из тупика» — про советскую литературу. На чем она держалась, даже в самые мрачные времена? — задает он вопрос. На том, что есть будущее — коммунизм (даже для тех, кто морщился при этом слове). Или — чистые идеалы революции (даже для тех, кто ее не принял, включая эмигрантов). «Оттепель» бО-х годов строилась на том же. А именно, что возвращаемся к истокам и чистым идеям, освобождаемся от скверны сталинизма, чтобы выйти к будущему… И вот явилась перестройка, которая разверзла «ничто». Нет будущего. Рай исчез (да его и не было). Нет рая, и социалистический реализм развалился в одночасье. Нет уже чудесной литературы.

Можно, думаю, спроецировать это рассуждение на все наше общество. Исчез рай, и все покатилось. А прежний православный рай, который искусственно сооружается сейчас церковью, — это муляж: он может привлечь только того, кто очень хочет укрыться от реалий. Но для общества… поезд ушел. Я спроецировал все это также на идущий Съезд народных депутатов. Да, да, мы ищем не там. А Горбачев — то ли инстинктивно, то ли сознательно — хочет спасти рай своим упрямым повторением приверженности социалистическому выбору. Без этого, как ему кажется, больному обществу нельзя, как американцам — без идеала свободы. Почему, например, они готовы громить Хусейна? Не только из-за нефти. Для них «ихние» Соединенные Штаты — оплот и символ свободы. Поэтому и Ирак (Хусейн) — это сугубо идеологическая внутренняя проблема американцев.

24 декабря

Сегодня в Верховном Совете почти весь день принимали постановление по докладу Горбачева о положении в стране. Удивляюсь я: дело ли парламента переставлять слова и редактировать хором фразы в проектах резолюции? Горбачев вдруг взъелся, взял слово и косноязычно, шумно начал обвинять Съезд, почему он игнорирует президентские законодательные инициативы — о референдуме по частной собственности на землю и по вопросу о выходе из Союза. Не понимаю, то ли он не прочел проект резолюции или руководствовался предыдущим? Там ведь и то и другое есть. И никто из депутатов не указал ему на этот факт, в том числе и председатель Редакционной комиссии Назарбаев. То ли им было неловко или они не допускали мысли, что президент, не прочитав проекта, устраивает им выволочку. Сделали вид, что он, видимо, хочет, чтобы по этим вопросам были приняты отдельные резолюции. Я внимательно наблюдал из зала за его лицом. Он явно смутился, когда обнаружил, что его выпад лишен оснований. Но еще один щелчок состоялся, и по его вине.

Самое же странное и печальное, что он настаивал на формулировке (по референдуму о выходе из Союза), где говорится: «за» или «против» сохранения Союза Советских Социалистических Республик, т. е., вместо того чтобы политично сохранить в вопросе референдума просто слово «Союз» (на это пошли бы, может быть, Грузия, Эстония, Латвия, Молдова), он бросил им вызов. В социалистическом Союзе они остаться не захотят.

Или идеологическая шлея опять под хвост попала, или действительно полозковщина царствует победу над ним — ничего не пойму. Массы (съезд) проголосовали «за», наверное, не поняв неполитичности самой постановки вопроса.

25 декабря

Сегодня Горбачев опять дважды подставился на Съезде народных депутатов. Обсуждалась поправка к Конституции о новых структурах власти. Дошли до Контрольной палаты. Мы его еще в Волынском убеждали: непонятно, не пройдет. И вот на Съезде никто ничего не сказал против, ни одного замечания не сделал, а голосование дало ошеломляющее число «против». Президент берет слово и путано, невнятно начинает доказывать, что это очень необходимый орган. Долго говорит, сопровождая это своими характерными жестами. Проголосовало еще больше против. Дошли до статьи о Совете Федерации. Суть дела: включать ли в него представителей автономных республик. Мнения разошлись. Опять выступает Горбачев и опять многословно убеждает, что не надо включать автономные республики в Совет Федерации. Голосование: из 1890 присутствовавших только 140 проголосовали «за». Президент сидел красный.

Что происходит? Совсем, что ли, он перестал ощущать, насколько испарилось его обаяние? Ведь люди думают наоборот, даже когда ему симпатизируют. Что же он так дает себя размазывать! Речь вроде идет о президентской власти, а формируется она в обстановке стремительного падения авторитета самого президента!

Убрали из Конституции пункт о Президентском совете. Возразили только 34 человека. И в тот же момент Яковлев, Примаков, Шаталин, Ярин, Медведев стали никем. Подошел ко мне Примаков, смеется: надо идти машину из Академии наук заказывать, из Президентского совета уже не подадут. Вспомнил, что, когда его избрали на Пленуме ЦК кандидатом в члены Политбюро, при выходе из здания его уже ждал у подъезда «членовоз» — «ЗИЛ» с охранником.

Глава II. Приближение к обрыву

2 января 1991 года

Год моего 70-летия. И последний шанс Горбачева, последние усилия перестройки. Новогоднее послание советскому народу. Яковлев звонил сегодня: «Знаешь, вроде и слова какие-то не очень банальные, и все такое, но не производит…» И я тоже ловлю себя на этом: что бы Горбачев теперь ни произносил, действительно, «не производит». На съезде я ощущал это очень больно. Его уже не воспринимают с уважением, с интересом — в лучшем случае жалеют. Он пережил им же сделанное. Беды и неустройства лишь усугубляют раздражение по отношению к нему, а М. С. этого не видит. Отсюда еще большая его драма — его самонадеянность становится нелепой, даже смешной.

После записи на телевидении новогодних обращений к советскому народу и к американцам он позвал нас с Шахназаровым к себе в кабинет. Бумажки перебирал на столе, резолюции «клал». Мы сидели, молчали. Потом заговорил. Спрашивает, кого премьером назначать. Шахназаров назвал Абалкина. Я отверг: честный и умный, но психологически неприемлем. Народ даже уже термин придумал: «абалкинский налог». Я предложил подумать о Вольском. Горбачев не принял, намекнул, что он знает о нем больше, чем я. Я стал разглагольствовать: надо, мол, не из колоды. Ошибся — можно сменить, но если назначить кого-то типа Воронина — все! — народ окончательно потеряет веру. Горбачев стал рассуждать о Маслюкове. Я высказал сомнения: ВПК. К тому же мне казалось несколько странным, почему он так любит Маслюкова. Стал нам рассказывать, что многие называют ему Павлова — министра финансов. С этим я лично познакомился, как ни странно… в бассейне. Он (это еще более странно), будучи весьма плотным мужчиной, плавал в спортивном стиле и довольно быстро. Угнаться за ним мне было нелегко. В раздевалке мы иногда обменивались политическими суждениями. Он брюзжал. Впрочем, меня подкупало то, что он резко высказывался о деятельности и позициях Рыжкова. Однако, напомнил я Горбачеву, Павлов запятнал себя непопулярными мерами как министр финансов. Народ его не примет, даже Верховный Совет может «завалить».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});