Последний магнат - Фицджеральд Френсис Скотт

– Вот и убежала Золушка, – сказал Уайли Уайт злорадно. – А с туфелькой просят адресоваться в фирму «Королевская обувь». Южный Бродвей, восемьсот двенадцать.

Стар догнал ее в длинном верхнем холле, где за бархатным канатом сидели пожилые контролерши, охраняя вход в бальный зал.

– Это вы из-за меня? – спросил он.

– Мне так или иначе нужно уйти. – Но тут же она добавила почти сердито: – Послушать их, так я с самим принцем Уэльским протанцевала. Стали на меня пялить глаза. Один предложил написать мой портрет, другой просил завтра с ним встретиться.

– Вот об этом-то и я прошу, – негромко сказал Стар. – Но только мне это гораздо важней, чем ему.

– Вы такой настойчивый, – сказала она устало. – Я уехала из Англии отчасти потому, что там мужчины всегда стремятся поставить на своем. Я думала, здесь по-другому. Разве недостаточно того, что я не хочу встречи?

– Вполне достаточно, – согласился Стар. – Но поверьте, случай необычный. У меня словно почва ушла из-под ног. Я как дурак сейчас. Я должен вас увидеть снова, говорить с вами.

– Зачем же вам быть «как дурак»? – сказала она, видимо колеблясь. – Вам не к лицу. Взгляните трезво.

– И что же я увижу?

– Что вы ослеплены мной. Сражены наповал.

– Но я уж и не помнил вас – пока не вошел, не увидел вас здесь.

– Сердцем вы меня помнили. Я с первой встречи поняла: вы из тех, кому я западаю в сердце.

Она замолчала – из зала вышли двое и стали прощаться. «Передайте ей привет, скажите, что я ужасно люблю ее, – говорила женщина. – Обоих вас люблю – детей, всю вашу семью».

Такими общими, затертыми словами Стар говорить не мог, а других не находилось. Идя к лифту, он произнес:

– Да, вы именно запали в сердце.

– Ага, признаете свое ослепление?

– Нет, это глубже, – покачал он головой. – Это весь ваш образ. Ваши слова – походка ваша – ваш вид и взгляд сейчас… – Он увидел, что лицо ее смягчилось, и воспрянул духом. – Завтра воскресенье, я обычно работаю по воскресеньям, но если бы вы пожелали увидеть что-нибудь в Голливуде, познакомиться с кем-нибудь, я счастлив был бы исполнить ваше желание.

Они стояли у лифта. Дверцы раздвинулись, но Кэтлин не вошла в кабину.

– Вы очень скромны, – сказала она. – Вы все хотите показать мне студию, познакомить с чем-нибудь и кем-нибудь. А вам не тоскливо так стушевываться самому?

– Без вас завтра мне будет очень тоскливо.

– Бедняжка – прямо до слез жалко. Все звезды рады бы скакать вокруг него на задних лапках, а он выбирает меня.

Он улыбнулся – что прикажешь на это ответить?

Опять подошел лифт. Она сделала лифтеру знак, что войдет.

– Я слабая женщина, – сказала она. – Если я встречусь с вами завтра, оставите ли вы меня в покое? Нет, не оставите. Настойчивость лишь возрастет. И выйдет не лучше, а хуже. Поэтому я скажу так: благодарю вас – нет.

Она вошла в лифт. Стар тоже вошел, и они, улыбаясь друг другу, спустились с третьего этажа в вестибюль. В дальнем конце у входа, за ларьками и лотками, виднелись головы и плечи толпы кинозевак, сдерживаемых полицией. Кэтлин поежилась.

– Когда я входила сюда, они все глядели так странно – точно негодовали на меня, что я не знаменитость.

– Тут есть боковой выход, – сказал Стар.

Они прошли через кафе и коридором вышли к автомобильной стоянке – в прохладную безоблачную калифорнийскую ночь. Для обоих бал уже остался далеко позади.

– Здесь раньше жило много известных киноактеров, – сказал он. – Вон в тех виллах – Джон Барримор и Пола Негри. А в высоком узком доме через дорогу – Конни Толмедж.

– А теперь не живут?

– Студии перебрались за город, на природу. То есть теперь там тоже город. А когда-то и тут было хорошо, есть что вспомнить.

Он умолчал о том, что именно вспомнилось: десять лет назад здесь, по соседству с Конни Толмедж, жила Минна с матерью.

– Сколько вам лет? – спросила Кэтлин неожиданно.

– Я уж и не считаю – скоро тридцать пять, что ли.

– За столом вас называли «чудо-мальчиком Голливуда».

– Я и в шестьдесят все буду чудо-мальчик, – сказал Стар сумрачно. – Так встретимся завтра, прошу вас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Встретимся, – сказала она. – А где?

Оказалось, что угодить ей непросто. Она не хотела ни в гости, ни за город, ни в фешенебельный ресторан; поколебавшись, отвергла и пляж. Стар понимал – отказы эти небеспричинны. Со временем он выяснит. Быть может, она дочь или сестра какой-либо знаменитости и с нее взяли слово держаться в тени.

– Я заеду за вами, – предложил он, – а уж там решим.

– Нет, заезжать не надо. Давайте прямо здесь – на этом самом месте.

Стар кивнул, указав на арку над головой, как на ориентир.

Он усадил Кэтлин в ее машину, за которую всякий добросердечный агент по продаже подержанных автомобилей отвалил бы долларов восемьдесят; драндулет скрылся, дребезжа. С парадного входа донеслись возгласы – толпа приветствовала кого-то из кумиров. «Надо бы подняться в зал и проститься», – подумал Стар.

Продолжаю от первого лица. Стар наконец вернулся – было уже половина четвертого – и пригласил меня танцевать.

– Как поживаете, Сесилия? – сказал он, точно я не приходила к нему утром. – А у меня сейчас длинный разговор был с одним приятелем.

(Скрывает, что провожал ту девушку – настолько это, значит, важно для него!)

– Прокатил его по городу, – продолжал Стар наивно сочинять. – Я и не замечал, как сильно изменился этот район Голливуда.

– Неужели сильно?

– О да, – сказал Стар. – Полностью. До неузнаваемости. Мне трудно выразить это детальней, но все переменилось – все. Совсем новый город. – Помолчав, он усилил мысль: – Я и не отдавал себе отчета, что город так переменился.

– А кто был ваш собеседник? – копнула я.

– Старый приятель, – туманно ответил он. – Давнишний.

По моей просьбе Уайли втихомолку выяснял уже, кто она такая. Он подошел к их столу, и бывшая кинозвезда обрадовалась, усадила его рядом. Нет, кто эта девушка, она не знает – подруга чьей-то подруги, а больше о ней никому ничего не известно.

Так танцевала я со Старом под прелестную мелодию Глена Миллера «Я на качелях». Просторно было, хорошо было танцевать теперь. Но меня брала тоска еще сильней, чем раньше. Точно с той девушкой ушло все волнение вечера и для Стара, и для меня – ушла моя пронзительная боль, зал опустел и поскучнел. Пусто было на душе, я танцевала с партнером, рассеянно повторявшим мне, что город сильно изменился.

Назавтра, во второй половине дня, они встретились – двое незнакомых в незнакомой стране. Где ночь бала, где та девушка, с которой он танцевал? По бульвару приближалась к нему дымчато-розово-голубая шляпка с легкой вуалеткой. Остановилась, вглядываясь в лицо Стара. Он тоже другой – в коричневом костюме, черном галстуке он стал четче, осязаемей, чем в смокинге вчера или чем в первую их встречу, когда было лишь его лицо и голос из темноты.

Он первый признал в ней ту, прежнюю, – по светлому лбу Минны и глазам, по млечной белизне висков, по переливчатой прохладе волнистых темно-каштановых волос. Обнять бы ее запросто рукой, притянуть к себе привычно, по-семейному – настолько ведь знакомо это дыхание, уголки глаз, пушок на шее сзади и линия спины, сама даже ткань платья заранее знакома его пальцам.

– Вы так и прождали здесь с ночи? – сказала она голосом, легким, как шепот.

– Я не двигался, не шевелился.

Но оставалось еще нерешенное – куда же все-таки ехать?

– Я бы чаю выпила – если найдется здесь такое место, где вас не знают.

– Звучит так, точно у одного из нас худая слава.

– А и в самом деле, – засмеялась она.

– Поедем на взморье, – предложил Стар. – Я там заглянул как-то в ресторан, но меня прогнал дрессированный морской лев.

– Он и чай умеет подавать?

– Вероятно, научен. А разболтать о нас вряд ли сумеет – не настолько далеко зашла его ученость. Да и что вы такое скрываете?