Русские хроники 10 века - Александр Коломийцев

Сватовья обговорили все детали, пришли к согласию, обмотали десницы платами, обменялись рукопожатием. Млава выставила ендову пива, круг сыра.

У крыльца поджидала невеста. Упала отцу-матери в ноги, заголосила:

– Да что вы, матинко, татонько! Ай не люба я вам? Почто из дому гоните, в чужи люди отдаёте?

Дрогнуло девичье сердечко, всполошилось. Ведь расстаётся с отчим домом, родными, в чужую семью уходит. И к Здраву хочется, и страх берёт из дому уходить. Кто её защитит, кто пожалеет, приголубит. Брызнули из девичьих глаз всамделишные слёзы. Довольная Гудиша подбежала, подхватила под руки, увела причитающую девушку.

С этого дня зачастил в Ольшанку Здрав. То ленточку невесте привезёт, то подружкам ладушки своей пряники-медовики раздаёт. И парубков ольшанских не обошёл – попотчевал пивом.

* * *

Четыре седмицы семейство Желана, не покладая рук, трудилось от зари до зари. Юный молотильщик освоил науку, цеп, как и у старших, словно играл в руках и более не норовил проверить прочность лба. Женщины веяли зерно, крутили жернова. Работали весело, в охотку. Заринка ни на миг не умолкала, словно и усталость не брала. То с братцем-погодком зубоскальничает, то песенки напевает. Песенки большей частью сама же на ходу и придумывала. От тех песенок-шутеек у Желана душа радовалась, да сердце иной раз ёкало. Пройдёт два-три года – и уйдёт Заринка из отчего дома, как Купава нынче уходит. Хотя и знаешь: так божий мир устроен, приходит пора, и уходят дочери, как и жена твоя некогда ушла к тебе от отца с матерью, – а всё ж ноет сердце. Пусто станет в доме без дочерей. Эх, нашла бы только себе парня доброго. Здрав на вид парень подходящий, да каким в жизни окажется, как сложится с ним у Купавы… Назад возврата нет.

По вечерам Млава с Купавой заканчивали приданое. То повой перекрасят, то оберег к рукаву или пояску пришьют. Гудиша с советами не отставала, тут же и Заринка возле них крутилась.

Отправив сыновей на ловы, Желан ссыпал зерно в ямы. Млад, поражённый до изумления, сунув палец в рот, ходил следом. Никогда не видел, чтобы взрослые забавлялись, словно дети. Вскоре, подражая отцу, трудился во всю матушку, таскал зерно берестяным ковшичком. Набранное сверх меры зерно просыпалось, и от гумна до ямы пролегла золотистая стёжка.

– Ты, сынок, полнёхонький ковшик не нагребай, – проворчал Желан, – вишь, жито просыпается.

Гудиша, ревниво опекавшая младшего внучонка, тут же взяла Млада под защиту.

– Вот беда-то! Две горсточки зерна просыпал! Сгребу да курям отдам. Не ругайся на него, пускай приучается.

Желан, зная материнский характер, пошёл на попятный.

– Да я не ругаюсь, пускай таскает.

Полба, пшеница, часть ячменя и ржи были обмолочены. Оставшиеся копы уложили в ригу.

2

Подошли осенние праздники урожая. В Приильменье, в Поонежье в эти дни славили овин, возжигали живой огонь. На севере без овина не обойтись, в Поднепровье хватало солнца. Поляне, древляне овин не славили, но в рюенские дни, когда день, убывая, сравнивался с ночью, отмечали окончание уборки урожая. В работе, от которой поясницу ломит, руки-ноги гудят, наступала передышка. К праздничным рюенским дням приурочивали иные события.

Семья возблагодарила праотца Рода за данный урожай, отзавтракала. Сыновья, приодевшись в чистое, подались со двора по своим парубочьим делам. Купава помогла матери по дому, нарядилась в крашеную понёву, вышитую сорочку, надела бусы, отпросилась идти с подругами на Песчанку.

– Иди, ладушка, развеселись, измаялась на молотьбе. Да чего делать на речке-то? – спросила мать. – Вода холодная, не искупаешься.

– А мы и не думаем купаться. Хороводы поводим, песни споём, лето проводим.

Со старшей сестрой увязалась и Заринка.

За трудами не заметили, как и осень пришла. Берёзы сменили зелёные платья на шафрановые, осины – на багряные, трава на взгорках побурела. И цветы отошли, лишь неугасимые, вездесущие одуванчики весело поглядывали на белый свет из пожухлой травы. Девушки украсили головы желтоцветными коронами, кружились в хороводах, играли в догонялки. Вслед за девами на выданье к речке набежала мелюзга, не упускавшая случай потолкаться среди старших сестёр.

Желан сидел на солнышке, занимался нетяжкой работой. И день был праздничный, да особо прохлаждаться смерду некогда. Молодёжь может и повеселиться, а отцу семейства негоже прохлаждаться. Да и не умел Желан бесцельно время терять, обязательно находил работу, то упряжь поправить надобно, то крышу подлатать, то на телеге борт сменить, да мало ли что. Сегодня подшивал к зиме поршни. Работал неспешно, сам себя не торопил. Рядом примостилась Гудиша, грела косточки, ворчала потихоньку, вразумляла сына. Сама хозяйка управлялась в избе. Пришли две соседки, творили втроём тесто.

На задворках, выходивших к речке, где сажали капусту, репу, послышался галдёж, девичьи взвизгивания. Во двор вбежало семеро девушек, впереди неслась Заринка.

– Нашу Купаву умыкнули! – выпалила Заринка, не переводя дух, и остановила на отце взгляд широко открытых глаз.

Девушки охали, причитали, прижимали ладони к щекам, выказывая неутешное горе, а в глазах играли смешинки.

– Тише вы! Ну-ка, ладом рассказывайте! – прикрикнул Желан, выронив поршни и вскакивая на ноги. Занятому работой, ушедшему в думы известие прозвучало внезапно и застало врасплох.

– Мы хоровод водили, песни пели, – начала одна.

Другая перебила:

– А он как наскакал, коня вздыбил, а конь-то страховидный какой! Того и гляди, копытами стопчет.

Сзади раздался насмешливый хохоток.

– Чё врёшь-то? Уж какой страховидный! На мерине обыкновенном подъехал.

– Да кто, он-то? – не вытерпел Желан и велел дочери: – Ты рассказывай. Галдите все враз, ничего не пойму.

– Ну, витязь такой, могутный из себя. Вихрем налетел, мы в стороны, а он Купаву подхватил, посадил перед собой и ускакал. В Дубравку, наверное.

– Малка за ними побежала, – добавили девушки. – Может, уследит.

Из избы выбежала Млава, крикнула мужу:

– Скорей запрягай, поедем дочь выручать. Эх, Житовия нету.

Седоков набралась полная телега, мелюзга бежала сзади, две девушки остались дома. По Дубравке ехали, сопровождаемые взглядами сельчан. У двора Борея толпились обитательницы сельца, от самых юных до согбенных летами. Действо разворачивалось, недостатка в зрителях не ощущалось.

Вперёд выскочила Малка, замахала руками, закричала:

– Сюда, сюда, здесь она!

Перед родителями похищенной девушки расступились, давая проход, смотрели во все глаза, не скрывая любопытства. Следом шли Купавины подружки. Купава сидела за столом в светлице, ела блины с коровьим маслом. Рядом стояла родительница похитителя, говорила что-то ласковое. На шум обернулась, загородила девушку большим телом.

– Не отдадим Купаву, теперь она нам дочь. Не уберегли, теперь она наша, вам не отдадим.

Появление Здрава юные ольшанки встретили негодующими возгласами:

– Вот он, негодник! Погубитель! Разоритель! Налетел вихрем, увёз нашу подругу! Вот тебе, вот тебе!

Девушки дёргали парня за рубаху, привстав на цыпочки, доставали до волос, щипали, толкали. Здрав, не защищаясь, лишь морщась и втягивая голову в плечи от пребольных щипков с вывертом, полез в висевшую на плече суму. Доставая из сумы орехи, медовики, творожники, совал в мучившие его руки.

– Вот вам за вашу подругу.

Одарив девушек, протиснулся к столу, поклонился в пояс родителям невесты.

– Отдайте за меня Купаву, ладой мне станет. Люба она мне, – выпрямившись, протянул Желану кошель. – Вот моё вено.

Желан отвёл руку парня, спросил у дочери:

– Что скажешь, дочь? Люб тебе сей витязь, с ним будешь жить или домой вернёшься?

Купава встала, поклонилась.

– Люб мне сей витязь. Отпустите меня к нему.

– Коли люб он тебе, отпускаем.

Здрав вновь протянул кошель. На этот раз Желан принял вено. Забрал кошель, привязал к поясу. У стола уже стоял Борей с чашами ставленого мёда. Родители выпили, Купава попросила:

– Пустите меня в отчий дом на последний вечерочек. С милыми братиками, всеми родичами, подругами попрощаться. А ты, суженый мой, приезжай за мной на зорьке, пока солнце не встало.

Млава с дочерью домой не пошли. Прихватив буравок с требами, приготовленными заботливой бабушкой, отправились к Зоряне, славить Макошь и Ладу.

* * *

Дома невесту ждали и готовились к предстоящему веселию. Женская часть родни трудилась в избе, у печи. Около женщин и Гудиша толклась. Подружки выскребли, вымыли баню, братья натаскали воды, затопили каменку. Дворовой пёс притомился лаять, лежал, положив голову на лапы, и постукивал хвостом.

В хлопотах прошёл день. Сверкающий солнечный диск превратился в красный каравай, коснулся верхушек деревьев. Женщины вернулись со святилища. Впереди шествовала гордая Купава с еловой веткой в руках. Млава с потворницей шли позади, тихо разговаривая меж собой. Ветку опустили в приготовленный кувшин, поставили на столе. Невеста обвила девичью красоту лентой, села в красном углу под пшеничным снопом на застеленную овчиной лавку, заголосила: