Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

Елизавета взглянула на противоположные окна. Там стояла очень красивая женщина с прелестным ребенком на руках. В ее голубых глазах, проводивших экипаж, действительно, светилось недоумение, но овал ее цветущего личика нисколько не «вытянулся». Ребенок потянулся ручонками в направлении разукрашенных голов дам в доме асессора. Следуя взглядом за его движениями, она посмотрела в ту сторону и с лукавой улыбкой кивнула дамам, которые отвечали на ее поклон воздушными поцелуями и другими нежными жестами.

– Странно! – удивилась асессорша. – Что случилось с этими дамами, ведь они проехали, не поклонившись. До сих пор они всегда останавливались, докторша по полчаса стояла возле экипажа, и Елена фон Вальде, кажется, находила большое удовольствие в беседе с нею, хотя баронесса и строила при этом очень кислую физиономию. Просто удивительно. Ну, будущее покажет, в чем тут дело.

– Господин фон Гольфельд, вероятно, остался в Оденбурге. Утром, когда экипаж проезжал мимо нас, он находился с ними, – сказала «Диана».

– Как Елена фон Вальде перенесла разлуку? – спросила «Флора», насмешливо улыбаясь.

– Разве уже так далеко зашло?..

– Неужели ты еще этого не знаешь? – воскликнула «Церера». – Что думает он, мы еще не выяснили, но что она страстно влюблена – вне всякого сомнения. Впрочем, можно безошибочно предположить, что любовь существует только с одной стороны. Разве такая несчастная калека может внушить любовь, к тому же такому ледяному человеку, как Гольфельд, не обращающему внимания даже на красавиц?

– Да, это верно, – заметила «Венера», искоса бросая взгляд в зеркало, – но Елена фон Вальде очень богата.

– Ну, он может получить это богатство и за меньшую цену. Ведь он – их прямой наследник.

– Но ведь сам фон Вальде еще может жениться, – произнесла асессорша.

– Ох, не говори мне о нем! – с гневом воскликнула «Церера». – Женщина, которая согласилась бы на это, видимо, еще не родилась и должна свалиться с неба специально для него. Он весь соткан из высокомерия, у него еще меньше сердца, чем у его двоюродного брата. Как я злилась на него в то время, когда была еще барышней, за то, что он на придворных балах стоял у дверей, скрестив руки, презрительно смотря на всех и сдвигался с места только тогда, когда должен был танцевать с княгиней или принцессой. Ведь мы достаточно хорошо знаем, что он думает о той, которую считает достойной славного имени фон Вальде: она должна иметь предков и вести свой род по возможности от тех мужчин и женщин, которые плавали еще в Ноевом ковчеге.

Все рассмеялись. Только Елизавета оставалась серьезной. Поведение Елены фон Вальде произвело на нее глубокое впечатление. Она была возмущена и чувствовала, что ее взгляды относительно человеческого характера начинают колебаться.

Неужели была возможна такая перемена мнения за несколько часов? Для других, с менее идеальными взглядами, чем у Елизаветы, непонятное влияние, которое баронесса оказывала на Елену, было бы вполне объяснимо тем, что последняя любила ее сына. Для Елизаветы же – нет. По ее убеждению, такое возвышенное, идеальное чувство, как любовь, не могло быть причиной каких–либо низких поступков. По ее мнению, Гольфельд вовсе не мог являться воплощением идеала прекрасной женской души. Он не был ни умен, ни остроумен, отличался большим самомнением и хотел производить на женщин впечатление не только своей наружностью, но и внутренним содержанием, а поэтому напускал на себя молчаливость и замкнутость, давая людям повод предполагать, что за этими качествами скрываются разные другие – не имеющиеся у него достоинства. Среди мужчин у Гольфельда не было ни одного друга. Из хитрости он никого не пускал в свою душу, а дамы вполне удовлетворялись «жесткой скорлупой» и утешали себя надеждой на «сладкое ядро». Гольфельд прекрасно умел рассчитывать, и для достижения блестящего положения в свете не останавливался ни перед какой интригой, для которой у него была в качестве камер–юнкера при дворе самая благоприятная почва.

Елизавета очень обрадовалась, увидев экипаж дяди, поворачивающий за угол, и облегченно вздохнула, когда села рядом с ним. Она сняла шляпу и с удовольствием подставила свой лоб прохладному вечернему ветерку.

Лесничий несколько искоса посмотрел на молчавшую племянницу. Вдруг он сложил вожжи и кнут в одну руку, а другой взял Елизавету за подбородок и повернул ее лицо к себе.

– Ну–ка, покажись, Эльза! Что означают эти хмурые складки на лбу? Что–то случилось там? Выкладывай–ка скорее, в чем дело. Ты рассердилась на что–нибудь?

– Нет, дядя, я не рассердилась, но мне было очень больно, что твои предсказания относительно Елены фон Вальде оправдались, – ответила Елизавета, краснея от волнения.

– Тебе было больно, потому что я оказался прав, или потому, что Елена фон Вальде поступила нехорошо?

– Потому что ты предрекал гадкие вещи.

– Ну, а какое же обстоятельство принесло победу моим отвергнутым взглядам?

Эльза рассказала ему о поведении Елены и сообщила предположения дам. Лесничий улыбнулся.

– Ах, уж это бабье, а дамы в особенности! – проговорил он, – они уже женят людей, которые видятся в первый раз в жизни. В этом отношении они, пожалуй, правы чего только не делается ради любви! Хотя я нисколько не оправдываю слабость и уступчивость Елены фон Вальде, но не так строго сужу ее теперь. Любовь есть сила, которая заставляет нас забывать отца и мать ради одного человека.

– Вот этого–то я не могу совершенно понять! Как можно совсем чужого человека любить больше, чем отца с матерью? – с жаром заявила Елизавета.

– Гм, – пробормотал лесничий, слегка трогая кнутом спину Гнедого, чтобы немного подогнать его и, ничего не возразив, продолжал: – пока дело обстоит так, мое определение любви не будет понятно для тебя, если бы я даже обладал красноречием ангела.

А он сам!.. Давно прошли те времена, когда он вырезал имя любимой женщины на коре дерева, нежно пел любовные романсы. Когда он бегал за много верст, чтобы поймать один только взгляд, и считал смертельным врагом всякого, кто осмеливался взглянуть на его возлюбленную. Теперь, оглядываясь назад, он с удовольствием вспоминал то безумное время, но передавать словами все свои волнения, радости, отчаяние больше не мог.

– Видишь черную полосу там, за лесом? – спросил он после непродолжительного молчания, указывая бичом в направлении синеющих гор.

– Да, это флагшток на замке Гнадек. Я уже давно видела его и испытываю громадное наслаждение при мысли, что на этом кусочке земли мы дома, и что никто не может согнать нас оттуда. Слава Богу, у нас есть родина!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});