ИСТОРИЯ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ - Сюхэй Фудзисава

Выбираясь из зарослей пожухлого мисканта, Матахатиро вспомнил, как Тика внезапно разволновалась, рассказывая о нападении на Кадзикаву. Возможно, в тот момент она собиралась поведать ему о человеке по имени Сигэнодзё, но так и не решилась. Вместо этого она довольно точно описала его внешний вид.

«Про ронинов Асано можно забыть», — подумал Матахатиро. Он был уверен, что и подметное письмо, и убийство свиты во время нападения на Кадзикаву — дело рук этого Сигэнодзё.

Однако это его совсем не успокоило. Из подслушанного разговора он понял, что ненависть, которую этот мужчина испытывал к Кадзикаве, была глубокой и непримиримой. Неизвестно, когда и где он снова решится напасть на своего врага. Кроме того, Тика, описывая наружность нападавшего, упустила одну важную деталь.

Наблюдая за мужчиной с того момента, как он вышел из тени дерева, и до тех пор, покуда он не исчез в ночи, Матахатиро инстинктивно почуял, что перед ним очень искусный в обращении с холодным оружием воин. Он и сам был похож на длинный, острый меч, пропитанный духом смерти. Матахатиро был уверен, что только счастливая случайность позволила сегодня Тике благополучно вернуться домой.

6

У входа в усадьбу неожиданно послышались громкие и веселые мужские голоса. Видимо, гости, которые пришли после обеда, начали расходиться. Услышав этот шум, О-Нацу виновато втянула голову в плечи:

— Ой, совсем заболталась с вами. Давайте-ка я быстренько приберу…

О-Нацу принесла Матахатиро и Хосое ужин. Отвечая на расспросы любопытных ронинов, она присела рядышком и, слово за слово, втянулась в разговор. О-Нацу была дочерью торговца из квартала Нисинокубо. В услужение к хатамото пошла, чтобы выучиться благородным манерам. Несмотря на это, в ней еще оставалось много детского и наивного. За прошедшие десять дней она успела привязаться к телохранителям и теперь частенько надоедала им пустой болтовней.

— Похоже, что господин Хаттори уже уходит, — сказал Хосоя.

Гость по имени Сэйдзиро Хаттори был старшим сыном хатамото с доходом в две тысячи коку риса, который жил в пятом квартале. И об этом, и о том, что сегодняшний гость официально помолвлен с Тикой, им только что рассказала все та же О-Нацу.

— По-моему, господин Микинодзё и господин Хёбу вышли его проводить, — прошептала О-Нацу. Проворно собрав посуду, она встала и выскочила из комнаты.

Хёбу был третьим сыном Кадзикавы. Именно его молодой голос только что звучал среди общего смеха.

— Вроде бы все удачно выходит с новой помолвкой, но покуда этот тип, Сигэнодзё Исигуро, от нее не отстанет, не видать нашей госпоже Тике покоя, — подал голос Хосоя.

— Отстанет, не отстанет — Кадзикава ему отказал раз и навсегда и помолвку расторг. А зачем он теперь за ней ходит по пятам, так это только ему и ведомо, — ответил Матахатиро, невольно проникаясь сочувствием к Тике.

— И все-таки он от нее не отстанет. Очень скользкий тип… — сказал Хосоя и широко зевнул, прикрыв рот ладонью. После того как они с Матахатиро узнали, что все угрозы исходят только от одного человека по фамилии Исигуро, к ним снова вернулось спокойствие. Каким бы он ни был хорошим фехтовальщиком, а в одиночку штурмовать усадьбу вряд ли станет.

Род Исигуро принадлежал к личным вассалам сёгуна и получал годовое жалование размером в шестьсот коку риса. Сигэнодзё Исигуро был помолвлен с племянницей Кадзикавы Тикой, о чем даже было подано официальное уведомление. Тика рано осталась сиротой и воспитывалась в доме у своего дяди, хатамото Кадзикавы. При этом было заранее решено, что замуж она пойдет на правах его приемной дочери. Однако незадолго до назначенного дня свадьбы, около года тому назад, в первом квартале случился пожар. Во время этого пожара отец Сигэнодзё, Тоуэмон, совершил проступок, из-за которого род Исигуро в одночасье был вычеркнут из реестра самурайских домов.

В тот день с северо-запада дул сильный ветер. Для руководства тушением пожара из замка была направлена группа офицеров-мэцукэ под предводительством младшего советника Яматоноками Иноуэ. И вот, в самый разгар работы появляется живущий неподалеку Тоуэмон, порядком перебравший сакэ, и начинает, как было сказано в представлении на наказание, «чинить препятствия тушению пожара».

Прежде чем вынести окончательный вердикт, мэцукэ подробно расспросили начальников, сослуживцев и родственников Тоуэмона Исигуро о том, как он обычно себя ведет, о его привычках и характере. Кадзикава тоже попал в число опрашиваемых. При этом он даже не пытался заступиться за Тоуэмона, за что навлек на себя гнев не только его самого, но и всех его родственников. Обо всем этом Матахатиро услышал от одного самурая по имени Тёдзо Мория.

Как и следовало ожидать, помолвка между старшим сыном Исигуро, Сигэнодзё, и Тикой была расторгнута. Впоследствии пути двух хатамото разошлись окончательно: Тоуэмон, который к тому времени уже давно был вынужден снимать жилье, заболел и умер, а Кадзикава, отличившись во время инцидента в замке, стал получать дополнительные пятьсот коку риса в год, что еще сильнее подхлестнуло злобу Сигэнодзё.

Его тоже можно понять, думал Матахатиро, но нельзя же так упорно обвинять в своих бедах одного только Кадзикаву. Если бы у них с Хосоей были хоть какие-то доказательства того, что слуг хатамото убил именно Исигуро, его следовало бы незамедлительно передать в руки правосудия, но пока все ограничивалось лишь предположениями Тики. А Кадзикава до сих пор верил, что на него напали ронины из клана Асано.

И Матахатиро, и Хосоя не сомневались в том, что Тика была права. По их представлениям, поведение Сигэнодзё Исигуро явно переходило пределы допустимого. Однако они пока не спешили докладывать об этом ни Кадзикаве, ни уж тем более своему работодателю Янагисаве. Для начала телохранители решили оберегать Кадзикаву от грозящих ему напастей, покуда не выйдет условленный срок, ведь главной их задачей было сполна получить причитающееся жалование.

Заявить сейчас о том, что все дело не в ронинах Асано, а в безумных выходках отпрыска разжалованного хатамото, потерявшего и дом, и любимую женщину, было бы равносильно признанию собственной бесполезности. Совершать подобную глупость напарникам не хотелось. Вслух они об этом не говорили, но мыслили примерно одинаково, поэтому в ближайшие несколько дней им оставалось только сдерживать зевоту.

Хосоя еще раз зевнул так широко, что казалось еще чуть-чуть, и он вывихнет себе челюсть, после чего промолвил:

— Да! Я сегодня встретил одного человека, который служит в усадьбе у князя Хатисуки, так он мне сказал, что Кира наконец-то съезжает из Гофукубаси… Вроде бы ему пожаловали старую усадьбу хатамото Нобориноскэ Мацудайры за храмом Эко-ин. Конечно, в доме Хатисуки у всех просто камень с души свалился.

— Понятно… — безразличным тоном ответил Матахатиро.

В этот момент в комнату заглянул один из слуг Кадзикавы по имени Сасити и сказал, что хозяин вызывает их к себе.

По длинному извилистому коридору слуга провел их в дальние покои. Кадзикава был один. «Располагайтесь поудобнее», — пригласил он. Высокий и широкий в плечах, хатамото выглядел весьма внушительно. Но вот холод он переносил плохо, и поэтому возле его колен стояла маленькая жаровня с углями, к которой он то и дело подносил зябнущие руки.

Сасити принес чай и удалился. Кадзикава жестом предложил ронинам угощение, а сам не спеша набил табаком тонкую трубку и с удовольствием затянулся.

— Благодарю вас за службу, — сказал Кадзикава мягким голосом, который совершенно не вязался с его могучим обликом. Ронины молча поклонились.

— Хотя, насколько я знаю, за эти дни так ничего и не произошло, — лицо хатамото тронула еле заметная улыбка. Когда, только прибыв в усадьбу, телохранители пришли отрекомендоваться своему новому хозяину, Кадзикава выглядел очень изможденным, но сейчас от усталости не осталось и следа: щеки его снова округлились, а лицо дышало свежестью и здоровьем.

— Да. Пока… ничего не произошло… — ответил Матахатиро. Как всякий наемный телохранитель, он хотел внушить хозяину, что сегодня они ручаются за его безопасность, но вот что будет завтра… Стоит хозяину вообразить, что ему более нечего опасаться, работа телохранителя мгновенно теряет ценность, и тогда — получай расчет и уходи.

Уловив смысл сдержанной реплики своего товарища, Хосоя важно добавил:

— Совершенно верно. Пока ничего не случилось, но кто знает, что будет дальше…

— Мне кажется, вы зря беспокоитесь. Видимо, я и сам в последнее время несколько сгущал краски, — сказал Кадзикава. — В самом деле, если спокойно поразмыслить, с чего бы вассалам князя Асано меня ненавидеть? Во время того происшествия в замке любой бы на моем месте поступил точно так же.