Лодка - Лотар-Гюнтер Букхайм

Штурман держит в зубах измерительный циркуль и бормочет:

— Вот так — совсем небольшая ошибка, всего пятнадцать миль — теперь все в норме!

Прочертив карандашом линию, он соединяет наше предыдущее отмеченное местоположение с теперешним. Указал на один из квадратов на карте:

— Здесь нам однажды пришлось очень туго. Прямо «Занайтовить[19] руль и всем молиться!»

Очевидно, штурман не прочь поговорить. Он показывает циркулем то место, где пришлось поволноваться.

Помощник по посту управления подходит и смотрит на сетку квадратов.

— Это было в четвертом патруле. Не поход, а типичные проводы в последний путь. Одна атака за другой. Они кидались на нас словно по команде «Фас!» Глубинные бомбы круглые сутки. Мы потеряли счет…

Взгляд штурмана замер на циркуле, как будто его вид напомнил о чем-то. Потом глубоко вздохнул, щелкнул ножками циркуля и быстро спрятал его:

— Было совсем не весело.

Я знаю, что теперь из него слова не вытянешь. Помощник тоже вернулся к своей работе. Штурман аккуратно убирает секстант обратно в футляр. На карте осталась лишь крошечная дырочка от иглы циркуля.

В лодке никак не уляжется суматоха, поэтому я снова поднимаюсь на мостик, чтобы не путаться под ногами.

Сейчас облака походят на четко очерченную мозаику, которой выложено серо-голубое небо. Одно из них набегает на солнце. Его тень стирает зеленовато-белое сияние с поверхности моря. Облако такое большое, что его нижний край скрывается за горизонтом, но в нем есть просветы, через которые под косым углом выстреливают солнечные лучи. Их можно сравнить с лучами прожекторов, рыщущих по водной глади. Один из них падает прямо на нашу лодку, некоторое время освещая ее подобно театральному софиту.

— САМОЛЕТ ПО ЛЕВОМУ БОРТУ!

Крик помощника боцмана Дориана заставляет меня вздрогнуть, как от электрошока. На считанные доли секунды я ловлю взглядом точку, темнеющую на сером фоне облака. В следующее мгновение я уже у люка. Запорный рычаг бьет меня по копчику. Я едва не взвыл от боли. Скатываясь по трапу, я замечаю валяющийся внизу кожаный чехол, которым должна была закрываться эта торчащая рукоятка.

Оказавшись внизу, я недостаточно далеко отпрыгнул в сторону. Следом за мной скатывается другой моряк. Его сапог врезается мне в шею. Я слышу, как помощник боцмана с грохотом приземляется на плиты пола.

— Они оказались слишком близко! — восклицает он, пытаясь отдышаться.

Командир, разинув рот, стоит под башенным люком и смотрит вверх.

— Погружение! — орет сверху второй вахтенный офицер. Заслонки внутреннего люка раздвигаются, сверху обрушивается поток воды, из которого выныривает насквозь мокрый второй вахтенный.

Стрелка глубинного манометра движется невообразимо медленно, как будто с трудом преодолевая сильное сопротивление. Лодка приклеилась к поверхности.

— Все на нос! — рычит шеф.

Люди, спотыкаясь и падая, мчатся через пост управления. Наконец-то центр тяжести смещается к носу, и лодка кренится вперед. Я хватаюсь за что-то руками, чтобы устоять на ногах.

Задыхающийся второй вахтенный рапортует командиру:

— Самолет по левому борту. Из разрыва в облаках. Тип не определен.

Закрыв глаза, я снова вижу черную точку на облачном фоне. В моей голове крутится одна и та же фраза: «Он сейчас сбросит их — он сейчас сбросит их!» А затем единственное слово: «Бомбы! — бомбы! — бомбы!»

Прерывистое дыхание. Командир, не отрываясь, смотрит на указатель глубины. Никакого выражения на лице, почти что безразличие. В трюме капает вода: тип — тап — тип. Очень мягко гудят электромоторы.

Электромоторы? Или гирокомпас?

Пока ничего?

— К постам погружения! — отдает приказание шеф. Люди карабкаются вверх, помогая себе обеими руками, как альпинисты.

— Оба руля глубины вверх!

Я выпрямляюсь, делаю глубокий вдох. Острая боль обжигает меня всего с головы до пят. Только теперь я чувствую, как сильно стукнулся о рычаг люка.

— Они ушли! — говорит командир, — Глубина тридцать метров!

— Черт! — бормочет штурман.

Командир стоит посреди поста управления, руки засунуты в карманы, фуражка сдвинута на затылок:

— Они засекли нас. Будем надеяться, что они не навалятся всем скопом.

Затем поворачивается к шефу:

— Нам пока лучше побыть внизу.

И, обращаясь ко мне:

— Я говорил вам вчера — они точно знают, когда мы выходим в море. Похоже, у нас неприятности.

Моя вторая воздушная тревога случилась спустя несколько часов, когда вахту стоял штурман. Он ревет «Воздух!» и на сорока пяти градусах на толщине большого пальца от горизонта я различаю точку на сером фоне. В следующее мгновение я уже лечу вниз по металлической лестнице, направляя свое падение обеими руками и ногами.

Штурман орет: «Погружение!»

Я вижу, как он повис всем телом на маховике, запирающем люк, и пытается нащупать носком точку опоры. Наконец он плотно задраивает люк, повернув шпиндель.

— Пятая! — Третья, обе цистерны! — Первая! — бурлящая вода заполняет цистерны плавучести.

— Самолет на сорока пяти градусах, дистанция три с половиной километра. Направление не прямо на нас! — докладывает штурман.

Воздухозаборники и выпускные отверстия дизелей наглухо задраены, оба электрических двигателя подсоединены к валам гребных винтов. Они работают на полную мощность. Гул дизелей сменяется гудением вибрирующих электродвигателей.

Мы затаили дыхание.

— Лодка быстро погружается, — докладывает шеф, и тут же отдает приказание, — Продуть балластные цистерны!

Когда лодка находится на поверхности, эти цистерны заполнены водой, чтобы увеличить ее осадку, а так же помочь преодолеть силу поверхностного натяжения при экстренном погружении. Их водоизмещение — пять тонн. Они делают лодку тяжелее на пять тонн. С шумом, похожим на грохот взрыва, в них подается сжатый воздух, вытесняющий воду с оглушительным свистом.

Почему они не сбрасывают бомбы!?

На полное погружение у нас ушло не более тридцати секунд. Но на том месте, где мы ушли под воду, вода будет бурлить еще почти целых пять минут. Именно в эти водовороты Томми предпочитают сбрасывать свои глубинные бомбы.

По-прежнему ничего!

Старик с шумом выдыхает из себя воздух. Штурман следует его примеру, но не так громко. Помощник по посту управления слегка кивает мне.

На восьмидесяти метрах шеф уверенно при помощи горизонтальных рулей сначала задирает нос лодки вверх, затем опускает его.

— Лодка выровнена! — докладывает он теперь, — Задраить выпускные клапаны!

Мы остаемся на этой глубине в течение добрых пяти минут, пока, наконец, Старик не поднимает нас на перископную глубину. Оба руля глубины круто повернуты вверх, обороты электродвигателей уменьшены наполовину.

Следующая команда озадачивает меня. Шеф приказывает наполнить водой цистерны, хотя лодка поднимается вверх. Хотя залили не слишком много воды, смысл команды мне не понятен. Мне приходится как следует поломать голову, пока я не сообразил: когда мы поднимаемся, лодка раздувается, так как давление на ее корпус уменьшается. Следовательно, сила, выталкивающая лодку наверх, увеличивается. Это увеличение необходимо компенсировать, чтобы мы не вылетели, как пробка, на поверхность. Необходимо уравнять подъемную силу, чтобы остановить лодку точно на заданной глубине.

— Они могли нас и вовсе не заметить! — говорит Старик.

Третья воздушная тревога звучит спустя четыре часа. На этот раз команда «Погружение!» звучит в исполнении первого вахтенного офицера.

— Свалился прямо от солнца! — у него перехватывает дыхание, — Все на нос!

Опять все сломя голову мчатся по проходам, проскальзывая через люки. На посту управления столпотворение. Быстрее под воду!

На этот раз шеф пробует другой трюк, чтобы быстрее оказаться на глубине. Направив оба глубинных руля круто вниз и накренив лодку вперед, он приказывает открыть выпускные клапаны кормовых цистерн плавучести. Мгновение он использует их подъемную силу, чтобы круче наклонить нос погружающейся лодки.

— Третий налет будет последним, — бормочет первый вахтенный, когда становится ясно, что и на этот раз бомб не будет.

— Я не искушал бы так судьбу, — сухо замечает Старик.

— С каждым разом они становятся все грубее и грубее, — говорит шеф. — В наши дни хороших манер нет и в помине!

— Мы пока побудем внизу. Нельзя рассчитывать, что нам повезет, как Кремеру.

Мы переходим в офицерскую кают-компанию.

— Первый вахтенный отлично сработал, — объявляет Старик так громко, чтобы его было слышно на посту управления. Первый вахтенный офицер заслужил похвалу, вовремя заметив самолет. Это не так-то просто, особенно когда в кабине сидит умная сволочь, заходящая на тебя прямо от солнца. Девять раз из десяти это оказываются чайки. Они планируют на тебя над линией горизонта, расправив свои изогнутые крылья, и сигнал тревоги срывается с губ раньше, чем ты понимаешь, что это такое на самом деле. В сверкающем, слепящем, переливающемся сиянии, стирающем любые очертания, получается полное сходство с аэропланом. Но на десятый раз приближающаяся чайка превратится в самолет.