Орнитоптера Ротшильда - Николай Никонов

В первые месяцы нашего житья на Амазонке морфо казались нам существами совершенно недоступными. Они либо показывались нам изредка в самых вершинах леса, либо проносились с такой стремительностью, на какую способен лишь взгляд, провожающий их, но никак не рука, вооруженная сачком. Попробуйте поймать им птицу, да еще синюю птицу! Но морфо просто пленяли нас. Мы готовы были не ловить другие виды бабочек, лишь бы поймать хоть одну эту голубую красавицу. Целые дни и вечера мы обсуждали способы охоты на них и ни к чему путному не приходили. Мы пытались подстерегать их на водопое, на отмелях, где роились стаи всевозможных бабочек, у луж на дорогах и тропах, куда бабочки, в том числе и парусники, постоянно планировали с вершин леса — морфо не спускались к воде и в самые знойные дни. Вполне понятно, что в дождевом амазонском лесу, где даже в сухой сезон через три-четыре дня грохочут грозы и с небес рушатся водопады, а в сезон влажный ливни бывают каждый день или дождь льет неделями, вода есть и на вершинах. Она скапливается в пазухах листьев бромелий, орхидей, на развилках сучьев, в полудуплах и углублениях коры. Растения-эпифиты умеют запасать ее, и этой влаги вполне достаточно для всех животных, населяющих верхние этажи гигантского леса. Я уверен, что мы очень долго еще не будем знать многих его самых удивительных существ, никогда не спускающихся на землю, а бабочек и жуков особенно. Верхние этажи леса — самая недоступная для натуралистов область, вот почему уже работая на Амазонке один, когда Рассел из-за болезни вернулся в Англию, я старался найти места лесоразработок и собрал там богатейшие уловы неизвестных науке видов животных: это были насекомые, в первую очередь древесные жуки, моллюски, лягушки, ящерицы и даже светло-зеленые некрупные скорпионы и дождевые черви. Надо ли удивляться, что бабочки-морфо проводят всю жизнь в вершинах, где они находят и воду, и обильную пищу, ибо все цветение тропического леса сосредоточено вверху и, в крайнем случае, в среднем ярусе, а под пологом его очень редко встретишь цветущее растение, здесь цветы растениям заменяют нередко очень яркие, пестрые листья. Зато вершины, насколько можно было видеть и убедиться, бывают усыпаны розовыми, желтыми, голубыми, сиреневыми цветами. Там же, на высоте, цветут орхидеи, бромелии, другие эпифиты, и все лазающие и вьющиеся лианы раскрывают цветки ближе к солнцу и свету.

Первых бабочек морфо нам удалось выменять у индейцев и мулатов на разные украшения и вещи. Но такой товарообмен не радовал нас и был недешев. Индейцы знали цену морфо, а экземпляры, приобретенные таким путем, оставляли желать лучшего. Мечта коллекционера — бабочка целая, неповрежденная, с непотертой пыльцой, сохранившимися усиками и лапками, идеально расправленная, препарированная по всем правилам. Такие экземпляры оставались мечтой. К тому же мы прибыли на Амазонку как жалкие бедняки, и покупать бабочек у нас было не на что. Мы сами собирались жить на те средства, которые будем получать за высылаемые в Англию растения, в первую очередь орхидеи и папоротники, на экспонаты для музеев и частных коллекционеров. У нас не было, следовательно, иного выхода, как добывать бабочек самим.

И все-таки первым поймал морфо Менелая Альфред. Я уже писал, что он был необыкновенно везучий. Он примчался ко мне из зарослей у длинного лесного болота и чуть только не приплясывал, показывая бабочку густой шелковой синевы. Он рассказал, что накрыл Менелая на взлете из травы. Морфо была в самом деле хороша, неповрежденная, ясно-голубая, на переливах переходящая в синий и даже словно бы густо-фиолетовый тон. По краям ее широких крыльев шла тонкая коричневая обводка. Морфо Менелай — одна из наиболее известных бабочек этого рода. И мы хорошо знали ее по коллекциям королевского музея, которые тщательно изучали перед поездкой на Амазонку. Мы знали также, что самка Менелая почти в полтора раза превосходит самца и окрашена иначе. Ее крылья имеют широкие черноватые ленты по голубому фону. Самку этой бабочки я раздобыл гораздо позже. Альфред рассказал, что схватил Менелая в каком-то безумном прыжке (бабочка уже взлетела), прыжке, которому позавидовал бы чемпион Англии. Что верно, то верно, охотясь за тропическими бабочками, приходится порой и прыгать, и развивать такие скорости, так работать рампеткой, выделывать ею такие чудеса, что игра в теннис и гольф кажутся после этого детской забавой.

Но после поимки первого морфо опять заколодило. И мы терялись. Нам особенно нужны были эти бабочки. Нам их заказывали. К тому же нужны были и другие, более редкие виды. Ловить на приманку? Мы не знали их вкусы. На воде? — я уже говорил, что воды в дождевом лесу вдосталь всюду. К тому же рядом река, заводи, болота. Амазонские бабочки любят воду, но отнюдь не страдают от жажды. Первое открытие сделал я. Раздумывая, почему морфо исчезают в полдень, я пришел к выводу, что немилосердная парная жара и духота изнуряют их так же, как все другие живые существа. И они просто отсиживаются в кронах деревьев. Зато рано утром они должны летать ниже и чаще. И я был вознагражден. Поднимаясь с рассветом, я шел на опушку леса и к реке, и морфо стали попадать в мой сачок. Так вначале я поймал бело-перламутровую бабочку морфо луна, крылья которой по цвету напоминают лунный диск, когда ночь уже ушла, но луну видно на голубом и ясном светлом небе. За морфо луна попала крупная морфо Гекуба. Правда, бабочка была тоже не голубого и не синего тона, а коричневатого с оранжевым. Эта величественная нимфалида летает, часто планируя. В размахе крыльев она достигает семи дюймов и выглядит очень внушительно. Я пришел к выводу, что и к вечеру многие морфо опускаются ниже. Так мне попался морфо Менелай, затем морфо Ахиллес. Своим наблюдением я тотчас поделился с Альфредом, и бабочки морфо стали нашей добычей.

Вечерами, у края глухого бесконечного леса, вдали от индейско-португальского селения, но близко к реке, мы слушали голоса этого дикого и благословенного тропического мира.

Мы жили в примитивной хижине с помостами, наподобие веранд из бамбука, крытых тростником и пальмовыми листьями. Здесь было бы совсем уютно, если б не донимали комары, которых в тропиках именуют обычно москитами, на самом деле это всевозможные крупные и мелкие кровососущие насекомые, иные и видом, и величиной ничем не отличимы от английских комаров, иные гораздо мельче. Они разносят лихорадку, укусы их так же зудят, вызывают сыпь, наподобие экземы. Количество этих назойливых существ не всегда и не везде одинаково. В иные ночи (иногда и дни!) от них не знаешь куда деться. Спасенье только под марлевым пологом, где изнываешь от духоты. В другие сезоны и дни, в других местах москитов может быть меньше. Но никогда и нигде не избавляешься от них совсем. Словом, надо терпеть. Зато какие голоса раздавались из лесу перед нашей поляной! Какие бабочки, жуки и ночные птицы прилетали на огонь нашего фонаря!

Кричали огромные козодои-гуахаро. С реки доносило мычащий рев кайманов. Кайманы ревут, как разъяренные быки. Доносило плеск арапаим, — гигантских пресноводных рыб, их странный шепот и ауканье. Рыбы на Амазонке умеют создавать звуки далеко слышные по воде, а, может быть, кричат и плещутся крупные водяные черепахи? Мы слушали дикое уханье рыбных сов. Крик и писк купающихся водяных грызунов, голоса жаб. У великой реки живет и кормится множество совершенно немыслимых существ. А земноводные здесь живут повсюду: в воде, в болотной ряске, на листьях тропических кувшинок, иные из которых похожи на плавающие зеленые сковородки[27], лягушки массами живут в листве деревьев, на стволах, по мху у подножий. Одни из них стрекочут, как цикады или кузнечики, другие кричат, как сверчки, третьи уныло стонут, четвертые словно бы всхлипывают и чмокают, как оголтело целующиеся, иные издают совершенно музыкальные звуки, звенят колокольчиками и будто бы тренькают на гитарных струнах. Прибавьте к этому хору вспышки светлячков, сияние крупных и будто лохматых, тропических звезд над лесом и беспрестанное метание как бы еще более плотных кусочков мглы — летучих мышей и вампиров. Светящиеся летучие жуки горят так сильно, что кажутся электрическими, а в самой реке постоянно вспыхивают рыбы или какие-то иные фосфоресцирующие существа, названия и виды их мы не могли определить, но Альфред утверждал, что светятся пресноводные креветки. Мир этой поражающей воображение реки (именно МИР, ибо понимаешь, что и этот величайший лес, и дожди, и грозы, — все порождено ею, МИР, ибо с трудом можно говорить только «река» — Амазонка, скорее, похожа на необъятной величины текущее озеро), — мир ее жизни так неохватен, огромен, что мы не знаем и тысячной его доли. В заводях и глубинах Амазонки, — она очень глубокая река, — чудится столько тайн, что она потрясает именно своей неоткрытостью, неоткрываемостью, недоступностью. Она поражает также своим движением, особенно в период дождей, когда видишь эти километры воды движущейся в ничем не остановимом могучем течении пресной воды, к тому же еще и окрашенной длинными полосами в разный цвет, от густокоричневого до светло-голубого. Свойство этой реки! В чем его суть? Игра ли это небесного света, теней от облаков или ее вод с разным удельным весом, не смешивающихся, поднимающихся со дна или опускающихся ко дну? Никто не может ответить.