Бездна смотрит на тебя - Надежда Лиманская

Ясное летнее небо затянули чёрные тучи. Где-то прогремел гром. Горожан, видимо, это нисколько не напугало. Прохожие и не собирались доставать зонтики. Духота стояла плотной стеной. Ни малейшей прохлады, ветерка. Ощущение, — будто неведомая тёмная сила законсервировала в банку всё человечество и смотрит сквозь стекло, усмехаясь, — выдержим ли…

Саломея подошла к автомобилю. Ей казалось, — чувствует запах краски расплавленного бока машины. Щёлкнула брелоком. Включила кондиционер, достала чуть тёплую воду. Отпила, поморщилась.

Дома никого не оказалось. Блэкки даже не бросился к ней. Лежал, прикрыв глаза, лениво бил хвостом об пол. Моня пискнув, поднял хвостик и прислонился к стенке. Мяукнул ещё раз, высунув розовый язык. Саломея, глядя на белый круглый комочек, не удержалась, взяла на руки, прижала к себе. Его шёрстка уже впитала все ароматы их дома.

— Ах, они нехорошие! Даже водичку не оставили!

Блэкки приоткрыл один глаз. Лениво приподнялся, отряхнулся. Потрусил на кухню.

Саломея поискала глазами пульт.

— Сейчас! Сейчас попытаемся отдышаться! Жарковато в шубах? А? Ребята?

Бесшумно заработал кондиционер, наполняя прохладой просторную квартиру.

Есть совсем не хотелось. Она вспомнила о чашке кофе, который бы её взбодрил. Достала из холодильника прозрачный кувшин. Накануне вечером налила туда крепкий натуральный кофе. Сейчас он был ледяной. В большую пол-литровую чашку бросила ложку сахара. Задумалась, помешивая. Расположилась в нише у окна.

Солнце, ещё утром, едва коснувшись яркими лучами восточной стороны дома, где находились окна их квартиры, следом обрушивалось своим несокрушимым знойным сиянием на северную часть здания, поджаривая соседние окна.

Попивая ледяной кофе, припомнила события дня.

Свет. Он внезапно осветил всё помещение. Мозг стал «видеть» образы, как видел их во время сновидения.

Заходящее солнце сентября. Нежаркие его лучи заглядывают в небольшую квартиру. Женщина что-то говорит хриплым голосом. Ей очень больно. Её никто не слышит. Их трое. Мужчина и маленькая девочка о чём-то просят женщину. Та не уступает, ей всё надоело. Она хочет уйти. Не может.

— Мамочка! — кричит девочка. — Я не хотела! Она меня замучила! Она издевалась! — Горько плачет.

— Правильно сделала, дочка! — поощряет отец. — Потерпи годика два, а там…

— Ни два, ни пять… И «там», — не будет! Слышишь?! — прокричал женский голос.

Ощущения, голоса, незнакомый быт… Всё растаяло. Саломея стряхивает остатки видения.

— Моля! Ты дома? Чудесно! — восклицает муж. Затем вглядывается в лицо. — «Там» была?

Саломея в ответ кивает головой.

— Я видела их! — говорит она и трёт глаза. Вадим кладёт покупки на стол, подходит к жене.

— А что генерал? — смотрит участливо. Тут же: — Можешь не отвечать! И так всё ясно! — Погладил по волосам. — Не вздумай расстраиваться!

— Господи! Дюша! Ну что тебе «ясно»? — отстранилась.

— «Ясно» мне, что издеваются над моей женой! — Заглянул в глаза. — Умницей и красавицей!

— Дюша-а-а! — Встала. — Никто не издевается! Говорю, была у них, у «тех»! Дома!

Присела на стул. Взялась за виски:

— Чудовищно! Видела их! Господи! Этот весь обнажённый кошмар, так называемой, человеческой души!

— Моля! — спохватился Вадик. — Да ты вся дрожишь!

— Погоди! Я не договорила! Помнишь такого художника, Босха? Люди, изображённые им? Что там ещё?

Вадим покачал головой, не ответил. Лишь тревожно взглянул на жену.

— То, что, я видела, — намного чудовищней!

— Ну да, ну да! — повторил муж, задумчиво глядя на неё. — В них нет ничего человеческого…

Саломея взглянула ему в глаза, бросила вызывающе:

— А если и так? Что? Разве за это и пожалеть нельзя?!

— Почему же? — ответил вопросом на вопрос отстранённо, пожал плечами.

Ей стало стыдно. Эгоистка!

— Извини, Вадик! Ты устал, а я…! И в офисе у вас, наверное, настоящая душегубка! Даже, говорил, кондиционеры не помогают, — компьютеры во всю мощь…

Он устало взглянул, слабо улыбаясь, проговорил:

— Ты, вот что, мать! Пойди — ка приляг, отдохни, я сам…

— Не угадал, дорогой! — нарочито бодро, ответила она, — в четыре руки быстрее! Заодно, кое-что сообщу тебе! — протянула, — удиви-и-и-шься!

_.

Россия. Московская область. Октябрь. 1966 год.

Это был плохой день. С самого утра шёл дождь. Она в изнеможении закрывает глаза. Ничего не ладится. Что дальше? И всё же, ей хорошо. День не ладился, но было хорошо оттого, что произошло. Она преодолела это «плохо». Как? Да просто забыла. Обо всём. Ей когда-то приснился сон. Странный. Он её испугал и обрадовал одновременно. Она снимала скальп с человека. Непонятно, чем он был вызван. Вспомнила. Кинофильм об индейцах. Цветной, широкоформатный. Сон испугал и обрадовал. Она проснулась. Незнакомое, удивительное чувство. Она преодолела страх и ужас, мир был у её ног. Она не была похожа на других. Зеркало отражало не её, чужое лицо. В дверь постучали. Чужое лицо повернулось. Без улыбки:

— А — а! Это ты?!

Вздрогнула, услышав свой голос, — он стал чужим. Изменился. Не узнать самой, насколько. Внутри что-то сжалось: чужое лицо, чужой голос — это всё потому… Она помнила тот день до самых мелочей. Как тихо шла, почти кралась за ней. Изредка пряталась за стволы деревьев. «Серёжки приглянулись? — шептала девочка. — Кто родители?», — повторила, как эхо, услышанный недавно вопрос. Пальто цвета охры маячило впереди, сливаясь с осенней листвой. Она, чуть было, не упустила его. Женщина в пальто цвета охры резко остановилась, встретилась с девочкой глазами. Растянула губы в улыбке: — Я тебя видела! — засмеялась. — Ты давно идёшь за мной! Я, наверное, чем-то обидела тебя? Извини! Нервы, знаешь ли! Сорок человек в классе! — Наклонилась за опавшим листом. — Тоже решила прогуляться?

«Даже не назвала по имени!», — обида промелькнула и погасла. На смену ей пришло нечто иное. То, чего она так боялась.

— Хочешь, я подтяну тебя по физике? — предложила классный руководитель. — Ты неплохо мыслишь, по остальным предметам занимаешься на твёрдую четвёрку с плюсом. В тетрадках аккуратно, я бы сказала, — лучше всех! — Остановилась. — Дома-то, всё в порядке? Грустная ты, девочка, словно неживая! — Дотронулась до плеча. — А пойдём ко мне пить чай? Моя мама такие пирожки печёт, язык проглотишь! Расскажешь о себе, о своей семье!

Неожиданно в глазах ученицы заблестели, готовые сорваться, слёзы.

— Что же тебя мучает, милая? Одета ты лучше всех, пожалуй, в школе. Не голодаешь! Мама старается, сразу видно! Так что? — Резко повернулась к ней спиной. — Ладно! Идём! Попробуем разобраться вместе! Я помогу тебе!

«Что же это? Я обязана ей всё рассказать?! О маме. «Делишках», как та говаривала, отца? Всю правду?! О его злом шёпоте?! О болезни мамы?! О, нет!». Девочка украдкой взглянула на учительницу. Ей давно так хотелось открыться кому-то, поведать всю правду! Вспомнила слова отца. Не показывай вида, если тебе плохо, а тем более, если, — хорошо! Слёзы высохли. Вся напряглась. Отстала, что-то доставая из портфеля.

— Для гербария? — не поняла учительница, оборачиваясь. Ей показалось, — девочка кладёт в портфель собранные осенние листья. — Их и так много! Не стоит! Давай лучше желудей, да шишек соберём! — Повернулась спиной. Наклонилась. — Для уроков труда…, — не договорила. Девочка увидела в её глазах, — всегда такой уверенной и спокойной, — растерянность. Тень внезапной паники промелькнула в них. Тонкая струйка крови медленно спускалась по лбу всё ниже и ниже. Женщина оказалось, на удивление, сильной и крепкой. Стояла, будто срослась с землёй. А в глазах — пустота. И всё равно стояла. Девочка нанесла пятый удар. Догадалась. Ударила по ногам. Женщина в пальто цвета охры упала. И как «те», другие, широко раскрытыми глазами уставилась в заходящий осенний день…

Когда подошла к дому, увидела отъезжающую машину Скорой помощи.

— Ты где была? — внезапно набросилась мать. В квартире снова боль и душевный непокой, — остро пахло лекарствами. Девочка заметила, как осунулось её лицо. Под глазами — синие круги. — Где была, девочка моя? — на это раз, чуть слышно, снова спросила мама. — В школе задержалась! — Весело, не моргнув глазом, ответил подросток.

— А в портфеле? Что там? — неожиданно, с силой дёрнула его на себя.

— Ах, ты сука! — изо всех сил, держа портфель в побелевших руках, громко воскликнула любимая дочь.

— Что-о-о?! — опешила женщина. От того, что услышала, сильным уколом отозвалось в сердце. Руки ослабли, портфель упал на пол. Поплелась к дивану, прилегла. — Я всё знаю! — тихо проговорила. Крепко сжимая пуховую шаль у горла. — Давно поняла! Мы должны уехать! Ты хоть понимаешь, что это значит?! Рано или поздно…, — потянулась к тумбочке за лекарством. Дочери нестерпимо жаль её. Мать затихла, не договорив. Дочь подошла, накрыла её пледом, поцеловала в лоб.