Русская корлева. Анна Ярославна - Александр Антонов

— Вот уж неправда. Я не признаю насилия, — подзадорила Анастаса Настена. — Да и зачем тебе было брать меня силой?

— А как же? Ведь должен был я завоевать первый поцелуй — и завоевал, — настаивал Анастас. — Да и силу немалую приложил.

— Коль силу, так и владей, а я покорна твоей воле, — ответила Настена, как принято.

Теперь, сидя у погасшего костра, Настена думала не о своей судьбе. Она ведала, что за таинство вершилось под сводом шатра. И ей, товарке княжны, надо было подумать, чтобы любовная утеха Анны и Яна не обернулась для них бедой. Ни Анне, ни Яну прелюбодеич был не нужен. Да и тут Настена осталась спокойна, потому как знала, что надо делать. Степь велика, в ней много трав и кореньев по берегам рек и в суходолах. А найти бузину совсем нетрудно, у каждого селения заросли есть. Она все очищает, к чему ни прикоснутся ее листья и растертые ягоды. А в суходолах можно найти брионию с ветвями, подобными лозе. «Стоит лишь сделать отвар из нее, как очищение матки свершится, плод пресекая, еще не сложившийся в чреве», — вспомнила Настена прочитанное о силе трав.

Но заботы Настены пока были неведомы Анне. У нее и у Яна в эти ночные часы гуляло в груди блаженство любовных утех. Они пребывали в теплом омуте нежности. И даже если бы над шатром разразилась гроза, засверкали молнии, ничто не достигло бы глубин омута, в коем они существовали. И лишь тогда, когда любящие поднялись на вершину блаженства, до изнеможения вымотав силы, они поняли, что им пора спуститься на землю. И спустились.

— Любый Янушка, нам ведь сегодня расставаться, — с грустью сказала Анна.

— Нужно ли? Может, и дальше пойдешь с дружиной? Ведь с полусотней воинов опасно по степям гулять, — заметил Ян.

— Опасно, сокол мой ясный, — призналась Анна. — Да властвует надо мною батюшка и данное ему слово.

— Нам с тобой остается только смириться, лебедушка.

— Смиримся пока. Да будет еще на нашем дворе праздник, — с некоей уверенностью сказала Анна.

И она не ошиблась. У нее с Яном был еще долгий праздник по меркам минувшей ночи.

За шатром в эту пору занимался рассвет. У шатра, близ потухшего костра, укрывшись конской попоной, спали их преданные друзья, Настена и Анастас. Анна и Ян вышли из шатра, миновали спящих, скрылись в зарослях прибрежного кустарника, скинули кафтаны, под коими ничего больше не было, вошли тихо в воду и омылись. Выйдя из воды и накинув кафтаны, они посмотрели друг на друга и беспечно засмеялись, не желая ведать того, что их ждет сегодня, завтра. Они жили только этими счастливыми мгновениями.

А когда взошло солнце, к этому же месту на реке спустилась Настена. Ясновидица вошла по колени в воду, склонилась к ней, разгребла и увидела в речной вещунье то, что Должно было случиться: Анна и Ян расставались. Княжна поднималась вверх по течению реки, а тысяча Яна Вышаты другим берегом шла на восток.

После утренней трапезы, как повелел великий князь, тысяча воинов во главе с Яном Вышатой уходила на восход солнца, а дружина старшего брата двинулась степью на север. Замыкали ее полусотня великого князя, и среди воинов ехали полусонные Анна и Настена.

Глава шестая. Поход на Византию

На следующий год после похода в Камскую Булгарию, в котором побывала и княжна Анна, в Киеве вновь появился французский путешественник и сочинитель Пьер Бержерон. На сей раз он прибыл не из Франции, а из Византии. Там встречался с императором Константином Мономахом. Любознательный француз пытался выведать у Мономаха истинное отношение к северному соседу — великой Руси. Император заверил Бержерона в том, что Византия питает к россам самые добрые чувства, даже несмотря на то, что Ярослав Мудрый отказался отдать в жены царевичу Андронику свою старшую дочь. Упоминание о неудачном сватовстве насторожило Бержерона. И заверение Мономаха о доброте чувств к Руси насторожило его. Он почувствовал в них ложь.

На другой день, когда император принял Бержерона с почестями и долго беседовал с ним в голубой гостиной, где в аквариумах плавали золотые рыбки, а за окнами в саду летали райские птицы и цвели диковинные цветы, какие-либо подозрения француза по поводу Константина Мономаха развеялись. Император был в расцвете возраста и сил. Черные глаза его светились отвагой и мудростью. Борода цвета воронова крыла отливала синью. Под атласными одеждами проглядывала богатырская стать. Он был смелый и искусный воин. Однако и в дипломатии оказался силен. Бержерон услышал от него лишь самые лестные слова о Руси.

— Наша дружба с Киевом утвердилась с времен Владимировых, когда сей великий князь вернул нам Тавриду и Херсонес, захваченные изменником Фокой Вардой. Мы же отдали Владимиру царевну Анну. К тому же вольно позволили торговать в Константинополе купцам россов.

— И что же, вы уже многие годы живете с Русью в мире? У вас нет никаких разногласий? — спросил Бержерон.

— Конечно же были трения, и не раз. И было время, когда война между нами могла вспыхнуть. В ту пору, уже после кончины Владимира Святого, пришел на ладьях к Константинополю какой-то князь, близкий покойному. Он намеревался поступить к нам на службу. Но у него не было согласия великого князя. И мы ему отказали. Простояв с судами два дня в Золотой Бухте, он ушел к берегам Пропонтиды. Там же разбил полк наших воинов и открыл себе путь к острову Лимну. — Император угостил Бержерона волшебным золотистым вином и продолжал с сожалением в голосе: — Что ж, мы вынуждены были наказать дерзкого росса. Князь был убит полководцем Салунским. При князе пали восемьсот воинов. Россы за то не мстили Византии, и теперь мы живем без обид. В царском доме растим невест для князей россов.

Беседа была приятной. Бержерон уже думал о том, как расскажет об этой встрече великому князю Ярославу Мудрому.

Но перед самым отъездом из Константинополя летним днем Бержерон стал свидетелем того, как ватага горожан ворвалась на Восточный рынок и принялась громить лавки русских купцов, растаскивать товары. Потом откуда-то из города притащили молодого русского купца и бросили на площади. Он был убит в спину кинжалом. Бержерон был поражен зверством толпы и равнодушием императорских чиновников.

Уже по пути на Русь Бержерон многажды вспоминал побоище на Восточном рынке Константинополя и давал себе слово не рассказывать о нем в Киеве. Однако он понимал, что утаить это невозможно. Все равно Ярослав узнает об убийстве своего купца. И при первой же встрече землепроходец поведал великому князю о событии в Царьграде, чему был свидетелем.

Ярослав вознегодовал:

— Как смели греки поднять руку на моего торгового человека! Дорого им это встанет. Между державами вот уже полвека покоится мир, и у нас есть договор о торговле, о заботе и охране купцов от обид и зла. А тут ну прямо разбой!

— Может быть, у них была причина расправиться с купцом. Я пытался узнать, расспрашивал, но мне никто толком ничего не сказал.

— Нет такой причины, — твердо произнес Ярослав. — Мои торговые люди всюду ведут себя достойно. Они торгуют по всей Европе, и никто на них никогда не жаловался. Не знаю, как у вас, французов, но по нашим законам и по нашему договору с Византией император должен наказать виновных в убийстве смертью. Так же и мы поступили бы, ежели бы на Руси случилось убийство греческого человека. Когда же русича убивали в иной державе и там душегубов не наказывали, великие князья поднимали дружины и шли карать обидчиков.

— Государь, подумай, однако, вот о чем. Ведь у кого-то из византийцев есть основание затаить на Русь обиду.

— С какой стати?

— Ну, тобою отказано царевичу Андронику в выдаче за него своей дочери. Разве это не может послужить основанием для обиды и…

— Это правда! — воскликнул великий князь. — Я совсем забыл о том случае. Что ж, от Андроника можно было ожидать неприязни, и он мог подбить толпу на разбой. Спасибо, сочинитель. Сам я должен выяснить. И давай-ка сходим для начала на торжище.

В тот же день князь Ярослав с Бержероном и многими боярами пришел на главный торг города. Там было множество греческих купцов. Ярослав велел собрать их, а как сошлись, сказал им:

— Вот вы у меня торгуете, и вас никто не трогает, не грабит, не убивает. Зачем же ваши люди в Царьграде чинят нам зло? Вот мой гость Бержерон говорит, что месяц назад на торжище были избиты многие купцы, товары их разграблены, а один купец убит. Почему ваш государь допускает разбой и убийство? Или и мне вас преследовать?

Толпа купцов зашумела, послышались выкрики:

— Мы потребуем предать смерти виновных!

Из толпы вышел почтенный грек, поклонился Ярославу:

— Прояви к нам милость, великий государь. И мы отплатим тебе добром.

— Вот и говорю: никого из вас не трону, всех отпущу с миром. Однако ноне же выберите послов к царю Мономаху, и пусть они потребуют наказать злодеев. Пусть возместят урон, нанесенный русичам. Если же Константин укроет преступников, миру не быть.