Велосипед судьбы - Павел Сергеевич Иевлев

пробираясь в завалах смердящих мешков, прошли немного вперёд…

– Вот, это кафе, – сказал Данька с облегчением. – Ура, открыто.

Кафе совсем маленькое, на пять столиков, но в нём тепло. Необычайно притягательно пахнет кофе и булочками. Освещено оно переносными аккумуляторными фонарями, потолочные светильники не горят. В углу сидит с чашками пожилая пара, остальные места свободны.

– Данья, добрый друг! Я рада тебя видеть! – поприветствовала его женщина за стойкой. – И ты опьять с велосипедом! На улице зьима!

Василиса отметила, что женщина красива – статная, белокурая, с голубыми глазами и открытым приятным лицом. Она говорит по-русски, это явно родной язык, но произносит слова распевно, смягчая согласные.

– Привет, Лорена! Здорово, что вы не закрылись. Мы оставим у вас велосипеды, ладно? Ты права – оказалось, что не сезон.

– Ты такой смешной, Данья! Конечно, не сезон! Это же зима! У тебя всегда такой вид, как будто ты вышел на улицу случайно, не зная, что там! Я вижу, ты, наконец, нашёл себе подружку! Как зовут твою девочку?

Василиса задумалась, достаточно ли двух поцелуев для того, чтобы считаться «его девочкой», но так и не решила. Может быть, достаточно, а может быть, стоит закрепить ещё парочкой.

– Это Василиса.

– Васьильиса? Какое странное имя. Но красивое. И девочка красивая.

– Спасибо, Лорена, – вежливо ответила Васька.

– И говорит так же смешно, как ты. Садитесь, дьети. Будьете кофье? Есть немного выпечки, но она не очень свежая, потому что электричества для духовки нет уже сутки.

– Будем очень благодарны, – сказал Данька, – мы здорово проголодались.

Василиса согласно закивала. Из-за переходов между мирами она никак не могла подсчитать, когда в последний раз ела, но это точно было давно.

– Любой столик, – кивнула женщина. – У нас всё равно почти нет посетителей.

– Что у вас творится? – спросил Данька, когда женщина принесла две чашки кофе с молоком и тарелку слегка зачерствевших круассанов.

– То же что и у всех, Данья, то же самое! Бизнес стал совсем никакой! Кому нужно кафе, когда люди боятся выйти на улицу? А вчера отключили электричество. Кофье я варю на спиртовке, но мы не можем печь булочки! Впрочем, заплатить за них тоже никто не может, потому что не работают карточки. Я уже не знаю, есть ли ещё банки, в которых эти деньги лежат? Может быть, мы скоро будем менять муку на дрова?

– У меня есть наличка, Лорена, я заплачу.

– Ты такой смешной, Данья! Не надо платить. Не думаю, что деньги ещё чего-то стоят. Но я рада видеть тебя в эти дни. Тем более, с красивой девочкой. Это значит, что жизнь всё-таки продолжается.

– Когда это началось?

– Сложно сказать, – озадачилась женщина, – всё случилось так быстро…

– После закона о компенсациях! – внезапно сказал сидящий за соседним столиком пожилой мужчина. – С этой гадости все пошло!

– Нет, дорогой, – поправила его спутница, дама с короткой седой причёской и строгим лицом учительницы, – это уже следствия. Я думаю, началось с политики равнопредставленности. Или даже раньше, с принципа интеллектуальной дискриминированности…

– Да чёрта с два! – из подсобки вышел широкоплечий бородатый дядька в кожаной жилетке и клетчатой рубахе с закатанными рукавами, открывающими накачанные и татуированные руки.

– Ну вот, – засмеялась Лорена, – папа услышал. Теперь они будут спорить о политике, пока не поругаются. Он активист «голубой гвардии». Только не говорите никому, теперь за это могут арестовать.

– А что такое «голубая гвардия»? – спросила Василиса.

– Ты что, девочка, десять лет просидела в лесу?

– Ой, – Васька сообразила, что ляпнула лишнего.

– Впрочем, вы сейчас всё услышите сами! Хотите вы того или нет…

– Чёрта с два! – решительно повторил бородатый. – Всё из-за того, что нас не послушали! Мы говорили, что темноглазых надо загнать в стойло!

– «Темноглазые» – это оскорбительный термин времён неравенства, – сказал пожилой с соседнего столика.

– Чёрта с два! Не вижу ничего оскорбительного в биологических фактах! Какого цвета у них глаза, ну скажите, какого?

– Это называется «высокая пигментация радужки». Или «меланиновое преимущество»…

– Вот из-за таких, как вы, – презрительно перебил отец Лорены, – мы и оказались в такой жопе! Вы даже слово «тёмный» сказать боитесь! Вас загнали в гетто, а вы бормочете про свою «равнопредставленность». Это просто биология. Их место – в шахтах и на плантациях, как было всегда! Потому что они тупые!

– Не «тупые», – терпеливо сказал пожилой, – а «носители эмоционального интеллекта».

– Эмоционального! Ха! «Эмоциональный интеллект» это этот, как его… Ну, как сухая вода или тёплый лёд?

– Оксиморон? – подсказала Василиса.

– Да, спасибо, девочка. Это слово! Ваш «эмоциональный интеллект» – это когда тупые не умеют себя вести. Поэтому они могу только орать, думая, что поют, трястись, думая, что танцуют, и ни хрена не делать, думая, что им все должны. Потому что их предки работали в шахтах и на плантациях.

– И это было несправедливо! – упрямо твердил пожилой.

– Чёрта с два! Это было