Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного - Юрий Самусь

– Хватит, – оборвал разговорившегося любвеобильного бога Перун, – к делу пора переходить.

– И то, – согласился Возень.

Серега вдруг почувствовал, что перестал удивляться. Пугаться тоже не хотелось. Видать, психика человеческая тоже имеет свои пределы. Перешагнул их – и все представляется в ином свете. Можно спокойно беседовать с богами, словно перед тобой не вечно живущие, а обыкновенные деды, греющие кости, сидя на завалинке деревенской избы.

– А можно вопрос? – спросил он. – О вас я, к примеру, знаю, – Серега кивнул в сторону чинных старцев, – вернее слышал. Но вот о вас? – Бубенцов вопросительно посмотрел на Возня. – Литература у меня хорошая, да и на память не жалуюсь, но как-то…

– Что правда, то правда, – усмехнулся Возень. – Имя мое для тебя незнакомо… Как бы тебе объяснить…

– Говори, как есть, – буркнул Перун.

– И то верно, – согласился бог торговли. – Я, Сергей Данилович, честно говоря, не местный, и Вознем меня только здесь величают. Вам-то я скорее известен, как Гермес.

– Так это ж греческий бог, – удивился Бубенцов.

– Не греческий, – поморщился Возень-Гермес. – Родом я из Малой Азии. Потом уж с греками работать согласился. Они мне функции расширили, ну, храмы там, то се…

– А ты и соблазнился, – укоризненно покачал головой Велес.

– Не соблазнился, а поступил в соответствии с требованиями времени, – возразил Возень. – Думаете, легко себе на плечи лишний груз взваливать? А ничего не попишешь, тяни из последних сил – не то забудут. Торговлю я вообще с римлянами осваивал, а до них драхму с оболом путал.

– Так вам сейчас благодать, – не выдержав, встрял Серега. – Вам, то есть Меркурию, нынче чуть ли не весь мир поклоняется.

– Мамоне он поклоняется, а не мне, – скривился Возень. – У вас вся торговля только на бумаге живет, а в иных государствах такое жулье, что лучше и не соваться. Не посмотрят бог ты или лох – в два счета вокруг пальца обведут. Только и хватает сил да таланта, чтобы родственников прокормить. Они ведь как дети малые. Ветер могут поднять, пожар утворить, землетряс устроить, а вот на жизнь заработать – умишка… – Возень покосился на насупившегося Перуна и закашлялся. – Гм-гм… В общем, я этим занимаюсь, по моей это части. Вот, ларьков пооткрывал, зарабатываем на хлеб насущный. Правда, перестройка ваша того и гляди в перестрелку перейдет, но все едино легче жить стало, вольготнее.

– Ага, – кивнул Серега. – Хош – бомжуй, хош – воруй, хош – на все плюй. Прям как в стихотворении:

Я демократию люблю.За что? Пожалуй, сам не знаю.Но добрым словом поминаюЧто день тебя… и мать твою.

– Здорово! – крякнул Ярила. – Твои что ли, малец, стихи?

– Угу.

– Нет, ты не прав, – сказал Возень. – Многое нынче изменилось. Свобода – вещь хорошая.

– Это точно, – вздохнул Бубенцов. – Свободны мы, как сморчок в полете. Вы – боги, а, стало быть, начальства над вами нету. А у меня и начцеха, и начальник смены, и технолог, и главный инженер, и директор. И все в унисон твердят: «Не нравится – пиши заявление». Нет, раньше правды не было, а теперь и вовсе.

– Ладно, не горюй, – улыбнулся Возень, – больше тебе не придется на хозяев спину гнуть. Мы тебе, знаешь, какой гонорарчик отвалим! На всю жизнь хватит и тебе и родне твоей до седьмого колена. Ты только дело сделай…

– И все-таки я не понял, каким вы образом в славяне-то попали? – перебил Возня Серега.

Не хотелось ему почему-то говорить о загадочном этом деле. Вот и старался оттянуть решающую минуту. Впрочем, богам это, пожалуй, даже нравилось. Во всяком случае во взглядах, коими обменялись Даждьбог с Радогощем, читалось явное одобрение. Серьезный, мол, парень, обстоятельно ко всему подходит, не елозит и вперед не заскакивает.

– Так ведь скучно, – пожаловался Возень. – Я из всех богов всегда самым непоседливым был. Одному весточку передашь, другому подсобишь чем. А теперь? К торговле и приближаться боюсь – воровать не приучен, а к серьезному делу меня без диплома и диссертации не допускают. Души на тот свет давно другие препровождают. Вот и сподобился. Здесь я хоть нужен…

– Но почему именно сюда, к славянам? – продолжал упорствовать Бубенцов.

– А куда еще? – развел руками Возень. – Родня моя греко-римская из галерей, театров да синематографов не вылазит. Всё спорят, кого из них лучше изваяли, нарисовали или сыграли. Геракл совсем одурел – сутки напролет смотрит спортивные программы и орет так, что Олимп качается. Болельщик, одно слово. Был я у него недавно, так поверишь, перепугался. Оброс так, что при виде его немейский лев с перепугу когти отбросил бы. М-да… Египетскую родню я никогда не понимал. Сидят в своих пирамидах или усыпальницах, как мумии, и в ус не дуют. В Индии пока неплохо, жизнь чувствуется. Однако и там своя проблема. Население растет, как на дрожжах, боги не справляются, штаты распухают. Каждый день перестановки, разжалования, повышения – голова кругом идет. Еще восточнее – свой, как сегодня говорят, менталитет. Так сразу их и не поймешь. Месяц я там прогостил, сидел рядом с Буддой, как малахольный, пуп свой рассматривал. Да так ничего нового и не высмотрел. Да и что можно в пупке своем углядеть? Слава Хроносу, хоть здесь себя снова обрел. Еще вопросы есть?

– Нет, – вздохнул Серега.

– Тогда перейдем к делу.

– Давайте, – без особого восторга согласился Бубенцов.

– Не выйдет, – неожиданно подал голос Боюн, притулившийся уже у двери, – Опять сюда кто-то прется.

– Да чтоб им пусто было! – выругался Велес. – Придется к нам перебираться, иначе спокойно потолковать не дадут. Не общежитие, а какой-то проходной двор.

– В Гиблый бор? – понимающе осведомился Возень.

– Куда же еще?

– И то верно, – согласился Даждьбог. – Отправляйтесь домой, а мы с Боюном задержимся малость, отучим наглецов в чужие палаты ломиться.

– Только не переусердствуйте, – сказал Возень.

– Угу, – кивнул Бог Солнца. – Папашу не забудьте, – обратился он к тяжело поднимающемуся Перуну.

Может быть, и завершилась бы эта необычная встреча прямо в комнатушке «пропойского» общежития мирно да благостно, не существуй тети Сони. Но вахтерша все видела, а что не видела, то слышала, а что не слышала, то додумала. И когда санитары увели под белы рученьки товарища Дзержин… то бишь, Спотыкайло, она метнулась в кабинет коменданта общежития.

Петр Петрович Петров был человеком пожилым и нервическим. Он воевал малость в Великую Отечественную, правда, призван был лишь в конце войны по причине молодости и потому в боях не участвовал и медалей да орденов заслужить не успел. Зато после победы над фашистами, Петя решил связать свою судьбу с армией, но на пенсию вышел всего лишь в чине капитана. Дальше, как водится, школа, где он преподавал юным оболтусам курс начальной военной подготовки, а когда и от этой работы его отстранили по причине полного отсутствия педагогической культуры, Петр Петрович нашел себе теплое местечко коменданта в «пропойском» общежитии благодаря помощи друзей-однополчан, которые, в отличие от отставного капитана, поняли, что карьеру можно и нужно делать, но только не в армии, где все заканчивается обычной офицерской пенсией и хроническим геморроем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});