Лена Сквоттер и парагон возмездия - Леонид Каганов

Комплекс немосквича — пожизненная родовая травма провинции, которая не лечится никогда. Даже перебравшись в Москезу, провинциал до конца жизни будет морщиться, услышав мат, — так он постоянно доказывает самому себе принадлежность к культуре, потому что впитал с молоком матери позорное чувство, что он с обочины, а настоящая культура где-то там, за шесть часов плацкарты.

In theory ничто не мешает любому провинциальному городу сперва покрасить свои заборы, потом починить весь асфальт, а потом войти в ритм и пахать, пахать, пахать до тех пор, пока не выстроится вторая Москва, только размером с Токио, и не потянутся со всех сторон приезжие, привлеченные вспышками неоновых реклам, грохотом казино и сумасшедшим ритмом бизнеса. Что мешает? Лишь одно: каждый житель знает, если уж пахать по полной, то в Москве, а не здесь. Vicious circle.

Единственное, что приятно в провинциях, — это люди. Они, конечно, все пьют. А одеваются серо и однотипно, как милиционеры. В их домах ржавые батареи, полутеплые барашки кранов, похабнейшие ковры (мечта полковников в отставке) в стиле "украшай моя яранга", облезлая мебель и обои такой расцветочки, которой позавидует дизайн детских памперсов, которыми они тоже не пользуются, потому что это дорого, а тут не Москва. Но, verdammt, эти люди вместе с обоями и рассохшимися табуретками сохранили душу. Ту самую душу, которую москвич давно вынес на лестницу, а взамен купил в Икее практичный набор из восьми маленьких душек, пахнущих мылом, деревом и веревкой, — с беспрецедентной скидкой и лаконичной инструкцией по сборке.

Именно поэтому в Ельце можно, выйдя из здания вокзала, поймать случайную улыбку прохожего. В Москве все смайлы давно сползли с лиц и перекочевали в интернет. А в Ельце, поймав улыбку, можно улыбнуться в ответ, и жизнь вокруг тебя обустроится: прохожий остановится, объяснит дорогу, с ним можно не спеша поболтать о погоде и самым естественным образом получить приглашение на чай с земляничным вареньем. В Москве же около вокзала получить можно только приглашение на экскурсию, причем в ухо из лагерного рупора, и за деньги, унизительные не своей суммой, а той жадной ладонью, которая их сомнет, засунет в разбухшую муфту на брюхе, и презрительно укажет, в какой автобус садиться.

В Ельце нас ждали дела, а для этого было бы неплохо привести себя в порядок и переодеться. Поэтому мы согласились на предложение милого прохожего и зашли к нему на чай. Меня не очень смущало, как отнесется наш случайный гостеприимец к тому, что девушки, уединившись в спальне для переодевания, выйдут оттуда двумя милиционерами. Я рассудила, что наверняка у него в глазах отразится какое-то внутреннее объяснение, и мне останется его просто озвучить. Проблемой стало не это.

— Дарья, вы идиотка? — спросила я тихо. Она поежилась.

— Дарья, как это понимать?

— Другого не было.

— Откуда это вообще?

— Моя одноклассница работает гримером в театре Советской Армии, — быстро пробормотала она.

— Верю. Но что это?

— Я не знаю.

— И я не знаю. Я подняла со стула свои белые джинсики, нашарила на поясе смартфон и полезла в интернет. Интернет ворочался здесь с той скоростью, с какой монтажники тянут оптоволоконный кабель через канализационные коллекторы: мат, пауза, десять сантиметров уехало в люк, мат, пауза, еще десять сантиметров, петля зацепилась, мат…

В дверь деликатно постучали:

— Даша, Лена, я вам пока чай поставлю?

— Спасибо! — откликнулась я.

Наконец нашла чью-то домашнюю страницу, посвященную милицейским формам (господи, кто их делает по своей воле, эти страницы?), и дождалась загрузки картинок.

— Вы знаете, Дарья, что это такое? — Я покрутила на пальце белый берет и кинула на диван, где были разложены светлые блузы, черные, почти цыганские юбки и сложнейшие ременные уздечки в стиле BDSM. — Это даже не милицейская, это форма постовой регулировщицы тридцатых годов прошлого века. Полосатой палочки не прилагалось?

Даша трагически покачала головой.

— Честное слово, я не знала! Я не разворачивала даже!

— Даша, вы женшина вообще? Как это можно, принести домой новую одежду и не примерить?

Она снова тяжело вздохнула.

— Ладно, — скомандовала я, показав ей смартфон. — Надеваем. Вот на этой картинке — как это должно выглядеть.

— Как?! — удивилась Даша. — Это и надеваем?

— Это. Другого же все равно нет, верно? Да и в Ельце, glaube ich, это будет выглядеть органично.

— Но нас же вычислят тут же!

— Придется много отыгрывать лицом. Вы умеете играть лицом, Дарья Филипповна?

Госпожа Кутузова

Валерьянкой пахло уже на лестнице. Вдова Кутузова встретила нас такими заплаканными глазами, что мы могли одеться даже клоунами, и это бы ничего не изменило. За ее спиной маячили две старухи с тревожными совиными глазами, но они явно не имели здесь права голоса.

Я с полагающейся ленцой козырнула и вынула из-за пазухи визитку, показывая ее как удостоверение. Специально сверстала ее в виде удостоверения в триколоре с желтым гербом.

— Старший сержант Скворцова, информационный отдел города Москвы, — озвучила я надпись на визитке и протянула ее вдове. — Со мной помощник-курсант.

Как любой человек, получивший в руки визитку, вдова уставилась на нее. Даша попыталась вынуть свою визитку, но я подняла руку и хмуро скомандовала:

— Отставить.

Вдова оглядела Дашу — похоже, она думала увидеть курсанта. Пора было брать инициативу в руки.

— Приносим свои соболезнования, — искренне сообщила я. — Вы уже звонили в морг? Согласовали, когда приезжать за телом?

— Да… — Вдова всхлипнула. — Скажите, его… его убили?

— У нас нет такой информации. — Я строго покачала головой. — Несчастный случай при переходе проезжей части в непредусмотренном месте. — Помолчав, я добавила: — В его крови обнаружена высокая концентрация алкоголя.

Вдова горестно кивнула, словно ждала этого пояснения и всегда знала, что так и закончится.

— Это произошло на административном транспортном участке города Москвы, — отчеканила я со значением, — поэтому необходимо задать вам несколько вопросов, чтобы закрыть дело. Это чистая формальность. Но ради нее нам пришлось ехать в Елец.

Думаю, фразы выходили у меня чересчур литературно для милиционерши, но это не имело значения.

— Конечно, конечно. — Вдова понимающе посторонилась, пропуская нас в квартиру.

Я огляделась. Квартира господина Кутузова по меркам Ельца явно была преуспевающей — об этом говорила не только гигантская плазма в углу гостиной, но и само наличие гостиной. Впрочем, обои с рисунком памперса здесь, конечно, были тоже, но на полу лежал ламинат, демонстрируя широту бытовой мысли хозяев. Сделав лицо по-милицейски каменным, я заглянула в комнату — одна была типичной спальней с неизменными для провинции коврами. Я вернулась в гостиную и оглядела ее внимательней, но ничего интересного не нашла, кроме угла, где стояли две очень серьезные гири, валялись эспандеры и блестела массивная беговая дорожка с какой-то модной электроникой.

— Скажите, у вашего мужа было оформлено завещание? — строго начала я.

— Я не знаю… — помотала головой вдова Кутузова.

— Очень хорошо, — кивнула я, потому что для меня это действительно было очень хорошо. — Давайте тогда подумаем, есть в доме место, где он хранил свои личные бумаги?

Вдова задумалась, еще раз приложила ко рту кружевной платочек и ушла в спальню. Вернулась она с ключом от нижней дверцы серванта, уставленного классическим русским хрусталем — бессмысленным и беспощадным. Некоторое время передо мной маячила лишь ее корма в черном траурном платье, затем на свет родились полиэтиленовые узелки, стопка виниловых пластинок и полусдувшийся мяч, исписанный автографами. Сервант дышал и тужился. Госпожа Кутузова совсем углубилась в недра, и я подумала, что сейчас сервант разродится чем-то вроде дубового ларьца. Но это оказался старомодный пластиковый чемодан-дипломат.

— Вот, — сказала вдова. — Все свои документы он хранил здесь. Только он заперт.

— А где ключ?

— Здесь код. Его знал только он.

Я оглядела дипломат со всех сторон. Действительно, тут были колесики с цифрами. Я покрутила их, внимательно прислушиваясь, если так можно выразиться о подушечках пальцев. Но мне не удалось определить, какое положение правильное, как это всегда удавалось с моим велосипедным замком, код которого я забывала вечно.

— Будем вскрывать, — решила я. — Эти две пожилые женщины будут понятыми. У вас есть в доме отвертка?

Госпожа Кутузова снова полезла в ту же самую дверцу серванта И на этот раз вытащила деревянный ларь, набитый мужским железом.

Мне потребовался час, чтобы сломать замки, а заодно ноготь. Дарья Филипповна помочь не могла, а поначалу охала и давала советы, совершенно неуместные для милиционера. Мне пришлось грубо по-милицейски ее одернуть. Не буду описывать, какой вид приобрел дипломат, но в итоге он раскрылся.